«Литература online» от Анкуднова. Литература — инструмент, закрытая корпорация? Социальная проза и орнаментальная проза — ложный конфликт. Сборник стихотворений А. Кабанова «Бэтмен Сагайдачный».

В обществе существуют различные институты. Все они выполняют определённые инструментальные функции. Как только какой-либо институт начинает выходить за пределы этих функций, претендовать на исключительность и самоценность, он сразу же становится вредным для общества.

Уравнение

Вот пример. В каждой стране есть силы, предназначенные для охраны правопорядка, они могут называться полицией, милицией, как-нибудь ещё. Возможно, в золотом будущем, в ХХХV веке, человеческое самосознание достигнет такого счастливого уровня, что уже не будет ни полиции, ни милиции. В настоящее время без сил правопорядка обойтись невозможно, но в нормальном государстве это не более чем инструменты.

В ненормальном же государстве милиционеры гордо заявляют: «Мы не просто так, мы — сила», наделяют себя исключительным статусом и превращаются в средневековую воинскую структуру — начинают собирать дань с торговцев, обирать и избивать встречных. Последствия сего? О них криком кричат все нынешние российские СМИ.

Вот ещё пример. Федеральные служащие. Тоже всего лишь инструменты, предназначенные для логистических функций.

Однако служащие могут сказать: «Мы не просто так, мы можем разрешить, мы можем запретить, пускай весь бизнес зависит от нашей воли» — и стать чиновниками, чинушами, правящей кастой. Итоги не преминут себя ждать: бюрократические штаты, нелепые бумаги и чиновничьи богатства начнут расти-множиться, а общество будет нищать, хиреть и гибнуть в коррупционной трясине.

Это уравнение с одной переменной. В качестве переменной можно взять любой общественный институт.

А возьмём-ка мы литературу.

Ведь и литература — инструмент. Предназначенный для выполнения определённых функций.

Что это за функции? Во всяком случае, не развлечение. Как средство развлечения литература малоэффективна; простейшая компьютерная игра, телешоу, фильмец или видеоролик враз уделают всякий литературный текст (будь он хоть пятижды «массовым»).

Даже когда книгу читают, «чтоб развлечься», её читают для другого.

Функция литературы — ретрансляция смыслов.

Не обязательно смыслы, ретранслируемые литературой, должны носить социальный или политический характер. Оно могут быть какими-либо иными, например экзистенциальными.

Писатель — человек, который ловит нечто, происходящее в обществе или в собственной душе, и, многократно усиливая это нечто, транслирует его всем.

А если происходящее в душе писателя почему-то оказывается никому не интересным, значит это плохой писатель.

Но писатели тоже могут сказать: «Мы не просто так, мы — сила». Объединиться в закрытую корпорацию. Не допускать к себе визитёров со стороны. Периодически исключать из своего цеха инакомыслящих и инакопишущих. Повторять словно мантру слова «это не литература» в отношении всякого текста, вызвавшего интерес у читательской аудитории.

Когда милиционеры говорят: «Мы не просто так», они «менты поганые», и это плохо. Когда чиновники говорят то же самое, это также плохо.

Почему же, когда писатели говорят: «Мы не просто так», это должно быть хорошо? Здравый смысл подсказывает мне, что и это плохо.

Конечно, если принять инструментальный подход, можно выявить неожиданное.

…Я далеко не поклонник Сергея Минаева. В то же время я вижу, что романы Сергея Минаева вызывают живую реакцию повсеместно. А томики (скучнейшей, на мой вкус) прозы Анатолия Наймана в московских (!) букинистических отделах уценены до десяти рублей.

Какой из этого можно сделать вывод, исходя из инструментальной оптики?

Да такой, что Сергей Минаев — да, да, представьте себе ― пишет лучше Наймана.

Знаю, что Найман — секретарь Ахматовой, друг Бродского и т.д. и т.п., тыры-пыры и всё такое прочее.

Но это не более чем феодальные аксельбанты на пыльном мундире.

Новое, эгалитарное время уравнивает «гражданина Сумарокова-Эльстона» и «гражданина Пупкина», «гражданина Сергея Минаева» и «гражданина Анатолия Наймана», «гражданку Полину Барскову» и «гражданку Веру Полозкову» (открыл недавно, что «великая и ужасная» Полозкова интонационно почти идентична моей любимице Барсковой; а ведь их «литцеховые статусы» противоположны).

Или нам так и не решиться на антифеодализм-эгалитаризм? И уподобиться Испании ХVII века…

Тогда все испанские дороги были наводнены нищими аристократами-идальго — слонявшимися, побиравшимися, вызывавшими друг друга на поединки, бесцельно безработными (работать им не позволяла честь дворянина).

Путь благородный и красивый, но бессмысленный и самоубийственный.

В разных плоскостях

Современная российская литература — тот автомобиль, о котором вспоминают только тогда, когда он попадает в аварию.

Очередная авария — конфликт между сторонниками «орнаментальной» и адептами «социальной» прозы, разгоревшийся по ходу коллизий нынешней премии Белкина.

Обе стороны дошли до странных заявлений: «орнаменталы», например, стали говорить, что «социальная проза» — зловещий симптом возвращения советской идеологии (на мой взгляд, это наивно-барский подход: покуда существуют социальные проблемы, неизбежна и социальная проза). «Социалы» же начали обзывать «орнаментальную прозу» «фальшаком», «самоварным золотом» и прочими забранками.

По моему мнению, спор между «орнаменталами» и «социалами» небезынтересен (поскольку выявляет тайные социокультурные «силовые линии» и «разломы»), но бессмыслен. Противопоставлять «орнаментальное» и «социальное» — всё равно что противопоставлять фиолетовое и кисло-солёное. Это признаки, проявляющие себя в разных плоскостях.

В пересекающихся плоскостях: «орнаментальная» проза способна быть социальной; именно поэтому в советское время не публиковали Набокова, затравили Добычина, не давали работать в полную силу Юрию Олеше.

Я равно люблю и хорошую «орнаментальную» (барочную, языковую) прозу, и хорошую «социальную» прозу.

Но хороша ли проза, в которой есть великолепные сравнения — и больше ничего нет? В которой разваливается нарратив, рассыпается сюжет, неубедительны персонажи, отсутствуют идеи (зато автор блестяще придумывает метафоры).

Надо ли беспомощность сюжетопостроений оправдывать языковым мастерством? Неужели текст — тот самый Боливар, который «не вынесет двоих»? Так, что ли: одно из двух, либо язык, либо сюжет; а чтобы сразу и язык, и сюжет — этого не бывает?

А я думаю, что бывает. У Набокова проблем с сюжетостроительством не было, у Юрия Олеши — тоже. И у Ольги Славниковой выверенные сюжеты налицо (а ведь проза Славниковой — показательно барочная, метафорическая).

И когда от Славниковой я перехожу к Александру Иличевскому, пишущему, будто сдающему норматив на скоростное сотворение метафор, я воспринимаю сюжетосложение (сюжетовычитание) текстов Иличевского как изъян.

Славникова может делать сюжеты. Почему же Иличевский не может? Зачем он так невнятен? Отчего я до сих пор не знаю, чем завершился его «Матисс» и что сделала шаровая молния с математиком Королёвым — убила или только контузила?

Да оттого, что Иличевскому недостаёт мастерства.

К слову, для «социальной» прозы потребно ещё больше мастерства, нежели для прозы «орнаментальной». Здесь тоже есть свои нормы, свои законы, свои требования. Писать «социальную» прозу труднее, чем «орнаментальную».

Во-первых, язык. Нужно, чтобы он не мешал повествованию. Добиться этого неимоверно сложно.

Между прочим, мои студенты, будущие журналисты, всегда начинают с «украшенного стиля», и мне приходится отучивать их от этой вредной привычки.

Во-вторых, сюжетика.

Я прочитал огромное количество «социальной прозы». Её сейчас пишется на несколько порядков больше «орнаменталки»; за редкими исключениями нынешняя «социалка» — плохая проза.

Все мы бултыхаемся в разливанном океане сентименталистики. Фильмы, сериалы, душещипательные песенки. Так легко понаразводить «страстей», одних фигурантов «социалки» превратить в «злодеев злодеевичей», других — в «страдающих ангелов», подтасовать сюжет, чтобы всё сошлось, и ещё эзотеринки подбавить. В итоге выйдет ожидаемое литблюдо — типичное и несъедобное.

Я хвалю повесть Эргали Гера «Кома» и даже номинирую её на «Национальный бестселлер» не потому, что «Кома» — «социалка», а всякая «социалка» априори лучше всего остального.

Просто «Кома» сделана хорошо. Не засахарена, не рассопливлена, умно разработана, изложена нормальным языком. Персонажи неоднозначны и неодноплановы.

А ведь сюжет «Комы» настолько трагичен, что возьмись за него кто-то другой — всенепременно бы его испортил, сделал бы дежурную сентименталятину с эзотерятиной.

В другое измерение!

Поэтика Александра Кабанова мне не близка.

Я неоднократно её критиковал. Однажды я сказал, что стиховая манера Кабанова восходит к советским временам. Я и поныне продолжаю так считать.

Но уточняю: это не просто советская парадигма, а советско-шестидесятническая парадигма. Если быть совсем точным, линия Андрея Вознесенского.

Вот только Вознесенский, бывало, создавал большие стихотворения ради одной-единственной мастерской метафоры, а Кабанов берёт с потолка метафору (или каламбур) и начинает напластовывать на неё этажи новых и новых метафор (и каламбуров). В результате получается умозрительность в квадрате.

В стихах Кабанова всегда есть «базис» и «надстройка»: в них есть базовое разлюли-настроение, очень симпатичное, но ровное и, в сущности, однообразное; и наслаивающаяся на него безудержная импровизация. Понимаю, слэм. Но слово «слэм» так напоминает слово «спам».

И вот я читаю новый сборник Кабанова «Бэтмен Сагайдачный» (М., 2010), сопоставляю его с предыдущей кабановской книгой «Весь» (Харьков: Фолио, 2008), и мне кажется, что поэзия этого автора заметно меняется к лучшему.

Посреди моря лихого «слэма» вдруг появляются островки новых, иных (ходасевичевских) интонаций — как прорывы в другое измерение.

Вот, в тельняшке кто-то движется,
улыбается в усы.
Всё острей и ближе слышится
серебристый свист косы.

Мусульмане и католики,
православные и не…
Ждут нас розовые кролики,
с батарейками в спине.
Тихо, как на дне Титаника…

Как бы проиллюстрировать перемену, происходящую с поэзией Кабанова?

Раньше лирический герой Кабанова был похож на Остапа Бендера в исполнении Андрея Миронова. А теперь он — редко-редко, иногда — начинает напоминать Остапа Бендера в исполнении Сергея Юрского.

Вообще изменения с современными известными поэтами происходят крайне редко (с неизвестными — чаще). Современные известные поэты почти не эволюционируют. Ведь «поэт (писатель, узоротворец) тот, кто дописался до своего узора… теперь ему всё равно, он только и может его ткать как заведённый» (Евгений Харитонов).

В «Бэтмена Сагайдачного» вошли (относительно) давние стихи Кабанова. Те стихотворения, которые он пишет сейчас и выставляет в своём «Живом журнале», дают ещё больше оснований для надежды.

Все мы вышли из одной шинели
и расстались на одной шестой.
Вас, как будто в уши поимели,
оплодотворили глухотой.

Вот, представьте, то не ветер клонит,
не держава, не Виктор Гюго ―
это ваш ребёнок рядом тонет,
только вы не слышите его.
Летний домик, бережно увитый…

Это же очень хорошо! Даже и не верится, что так хорошо…

Кирилл Анкудинов, Майкоп