Литература online. Менты, чинуши, литераторы, идальго. Фиолетовое против кисло-солёного. Александр Кабанов изменяется.
«Литература online» от Анкуднова. Литература — инструмент, закрытая корпорация? Социальная проза и орнаментальная проза — ложный конфликт. Сборник стихотворений А. Кабанова «Бэтмен Сагайдачный».
В обществе существуют различные институты. Все они выполняют определённые инструментальные функции. Как только какой-либо институт начинает выходить за пределы этих функций, претендовать на исключительность и самоценность, он сразу же становится вредным для общества.
Уравнение
Вот пример. В каждой стране есть силы, предназначенные для охраны правопорядка, они могут называться полицией, милицией, как-нибудь ещё. Возможно, в золотом будущем, в ХХХV веке, человеческое самосознание достигнет такого счастливого уровня, что уже не будет ни полиции, ни милиции. В настоящее время без сил правопорядка обойтись невозможно, но в нормальном государстве это не более чем инструменты.
В ненормальном же государстве милиционеры гордо заявляют: «Мы не просто так, мы — сила», наделяют себя исключительным статусом и превращаются в средневековую воинскую структуру — начинают собирать дань с торговцев, обирать и избивать встречных. Последствия сего? О них криком кричат все нынешние российские СМИ.
Вот ещё пример. Федеральные служащие. Тоже всего лишь инструменты, предназначенные для логистических функций.
Однако служащие могут сказать: «Мы не просто так, мы можем разрешить, мы можем запретить, пускай весь бизнес зависит от нашей воли» — и стать чиновниками, чинушами, правящей кастой. Итоги не преминут себя ждать: бюрократические штаты, нелепые бумаги и чиновничьи богатства начнут расти-множиться, а общество будет нищать, хиреть и гибнуть в коррупционной трясине.
Это уравнение с одной переменной. В качестве переменной можно взять любой общественный институт.
А возьмём-ка мы литературу.
Ведь и литература — инструмент. Предназначенный для выполнения определённых функций.
Что это за функции? Во всяком случае, не развлечение. Как средство развлечения литература малоэффективна; простейшая компьютерная игра, телешоу, фильмец или видеоролик враз уделают всякий литературный текст (будь он хоть пятижды «массовым»).
Даже когда книгу читают, «чтоб развлечься», её читают для другого.
Функция литературы — ретрансляция смыслов.
Не обязательно смыслы, ретранслируемые литературой, должны носить социальный или политический характер. Оно могут быть какими-либо иными, например экзистенциальными.
Писатель — человек, который ловит нечто, происходящее в обществе или в собственной душе, и, многократно усиливая это нечто, транслирует его всем.
А если происходящее в душе писателя почему-то оказывается никому не интересным, значит это плохой писатель.
Но писатели тоже могут сказать: «Мы не просто так, мы — сила». Объединиться в закрытую корпорацию. Не допускать к себе визитёров со стороны. Периодически исключать из своего цеха инакомыслящих и инакопишущих. Повторять словно мантру слова «это не литература» в отношении всякого текста, вызвавшего интерес у читательской аудитории.
Когда милиционеры говорят: «Мы не просто так», они «менты поганые», и это плохо. Когда чиновники говорят то же самое, это также плохо.
Почему же, когда писатели говорят: «Мы не просто так», это должно быть хорошо? Здравый смысл подсказывает мне, что и это плохо.
Конечно, если принять инструментальный подход, можно выявить неожиданное.
…Я далеко не поклонник Сергея Минаева. В то же время я вижу, что романы Сергея Минаева вызывают живую реакцию повсеместно. А томики (скучнейшей, на мой вкус) прозы Анатолия Наймана в московских (!) букинистических отделах уценены до десяти рублей.
Какой из этого можно сделать вывод, исходя из инструментальной оптики?
Да такой, что Сергей Минаев — да, да, представьте себе ― пишет лучше Наймана.
Знаю, что Найман — секретарь Ахматовой, друг Бродского и т.д. и т.п., тыры-пыры и всё такое прочее.
Но это не более чем феодальные аксельбанты на пыльном мундире.
Новое, эгалитарное время уравнивает «гражданина Сумарокова-Эльстона» и «гражданина Пупкина», «гражданина Сергея Минаева» и «гражданина Анатолия Наймана», «гражданку Полину Барскову» и «гражданку Веру Полозкову» (открыл недавно, что «великая и ужасная» Полозкова интонационно почти идентична моей любимице Барсковой; а ведь их «литцеховые статусы» противоположны).
Или нам так и не решиться на антифеодализм-эгалитаризм? И уподобиться Испании ХVII века…
Тогда все испанские дороги были наводнены нищими аристократами-идальго — слонявшимися, побиравшимися, вызывавшими друг друга на поединки, бесцельно безработными (работать им не позволяла честь дворянина).
Путь благородный и красивый, но бессмысленный и самоубийственный.
В разных плоскостях
Современная российская литература — тот автомобиль, о котором вспоминают только тогда, когда он попадает в аварию.
Очередная авария — конфликт между сторонниками «орнаментальной» и адептами «социальной» прозы, разгоревшийся по ходу коллизий нынешней премии Белкина.
Обе стороны дошли до странных заявлений: «орнаменталы», например, стали говорить, что «социальная проза» — зловещий симптом возвращения советской идеологии (на мой взгляд, это наивно-барский подход: покуда существуют социальные проблемы, неизбежна и социальная проза). «Социалы» же начали обзывать «орнаментальную прозу» «фальшаком», «самоварным золотом» и прочими забранками.
По моему мнению, спор между «орнаменталами» и «социалами» небезынтересен (поскольку выявляет тайные социокультурные «силовые линии» и «разломы»), но бессмыслен. Противопоставлять «орнаментальное» и «социальное» — всё равно что противопоставлять фиолетовое и кисло-солёное. Это признаки, проявляющие себя в разных плоскостях.
В пересекающихся плоскостях: «орнаментальная» проза способна быть социальной; именно поэтому в советское время не публиковали Набокова, затравили Добычина, не давали работать в полную силу Юрию Олеше.
Я равно люблю и хорошую «орнаментальную» (барочную, языковую) прозу, и хорошую «социальную» прозу.
Но хороша ли проза, в которой есть великолепные сравнения — и больше ничего нет? В которой разваливается нарратив, рассыпается сюжет, неубедительны персонажи, отсутствуют идеи (зато автор блестяще придумывает метафоры).
Надо ли беспомощность сюжетопостроений оправдывать языковым мастерством? Неужели текст — тот самый Боливар, который «не вынесет двоих»? Так, что ли: одно из двух, либо язык, либо сюжет; а чтобы сразу и язык, и сюжет — этого не бывает?
А я думаю, что бывает. У Набокова проблем с сюжетостроительством не было, у Юрия Олеши — тоже. И у Ольги Славниковой выверенные сюжеты налицо (а ведь проза Славниковой — показательно барочная, метафорическая).
И когда от Славниковой я перехожу к Александру Иличевскому, пишущему, будто сдающему норматив на скоростное сотворение метафор, я воспринимаю сюжетосложение (сюжетовычитание) текстов Иличевского как изъян.
Славникова может делать сюжеты. Почему же Иличевский не может? Зачем он так невнятен? Отчего я до сих пор не знаю, чем завершился его «Матисс» и что сделала шаровая молния с математиком Королёвым — убила или только контузила?
Да оттого, что Иличевскому недостаёт мастерства.
К слову, для «социальной» прозы потребно ещё больше мастерства, нежели для прозы «орнаментальной». Здесь тоже есть свои нормы, свои законы, свои требования. Писать «социальную» прозу труднее, чем «орнаментальную».
Во-первых, язык. Нужно, чтобы он не мешал повествованию. Добиться этого неимоверно сложно.
Между прочим, мои студенты, будущие журналисты, всегда начинают с «украшенного стиля», и мне приходится отучивать их от этой вредной привычки.
Во-вторых, сюжетика.
Я прочитал огромное количество «социальной прозы». Её сейчас пишется на несколько порядков больше «орнаменталки»; за редкими исключениями нынешняя «социалка» — плохая проза.
Все мы бултыхаемся в разливанном океане сентименталистики. Фильмы, сериалы, душещипательные песенки. Так легко понаразводить «страстей», одних фигурантов «социалки» превратить в «злодеев злодеевичей», других — в «страдающих ангелов», подтасовать сюжет, чтобы всё сошлось, и ещё эзотеринки подбавить. В итоге выйдет ожидаемое литблюдо — типичное и несъедобное.
Я хвалю повесть Эргали Гера «Кома» и даже номинирую её на «Национальный бестселлер» не потому, что «Кома» — «социалка», а всякая «социалка» априори лучше всего остального.
Просто «Кома» сделана хорошо. Не засахарена, не рассопливлена, умно разработана, изложена нормальным языком. Персонажи неоднозначны и неодноплановы.
А ведь сюжет «Комы» настолько трагичен, что возьмись за него кто-то другой — всенепременно бы его испортил, сделал бы дежурную сентименталятину с эзотерятиной.
В другое измерение!
Поэтика Александра Кабанова мне не близка.
Я неоднократно её критиковал. Однажды я сказал, что стиховая манера Кабанова восходит к советским временам. Я и поныне продолжаю так считать.
Но уточняю: это не просто советская парадигма, а советско-шестидесятническая парадигма. Если быть совсем точным, линия Андрея Вознесенского.
Вот только Вознесенский, бывало, создавал большие стихотворения ради одной-единственной мастерской метафоры, а Кабанов берёт с потолка метафору (или каламбур) и начинает напластовывать на неё этажи новых и новых метафор (и каламбуров). В результате получается умозрительность в квадрате.
В стихах Кабанова всегда есть «базис» и «надстройка»: в них есть базовое разлюли-настроение, очень симпатичное, но ровное и, в сущности, однообразное; и наслаивающаяся на него безудержная импровизация. Понимаю, слэм. Но слово «слэм» так напоминает слово «спам».
И вот я читаю новый сборник Кабанова «Бэтмен Сагайдачный» (М., 2010), сопоставляю его с предыдущей кабановской книгой «Весь» (Харьков: Фолио, 2008), и мне кажется, что поэзия этого автора заметно меняется к лучшему.
Посреди моря лихого «слэма» вдруг появляются островки новых, иных (ходасевичевских) интонаций — как прорывы в другое измерение.
Вот, в тельняшке кто-то движется,
улыбается в усы.
Всё острей и ближе слышится
серебристый свист косы.
Мусульмане и католики,
православные и не…
Ждут нас розовые кролики,
с батарейками в спине.
Тихо, как на дне Титаника…
Как бы проиллюстрировать перемену, происходящую с поэзией Кабанова?
Раньше лирический герой Кабанова был похож на Остапа Бендера в исполнении Андрея Миронова. А теперь он — редко-редко, иногда — начинает напоминать Остапа Бендера в исполнении Сергея Юрского.
Вообще изменения с современными известными поэтами происходят крайне редко (с неизвестными — чаще). Современные известные поэты почти не эволюционируют. Ведь «поэт (писатель, узоротворец) тот, кто дописался до своего узора… теперь ему всё равно, он только и может его ткать как заведённый» (Евгений Харитонов).
В «Бэтмена Сагайдачного» вошли (относительно) давние стихи Кабанова. Те стихотворения, которые он пишет сейчас и выставляет в своём «Живом журнале», дают ещё больше оснований для надежды.
Все мы вышли из одной шинели
и расстались на одной шестой.
Вас, как будто в уши поимели,
оплодотворили глухотой.
Вот, представьте, то не ветер клонит,
не держава, не Виктор Гюго ―
это ваш ребёнок рядом тонет,
только вы не слышите его.
Летний домик, бережно увитый…
Это же очень хорошо! Даже и не верится, что так хорошо…
Кирилл Анкудинов, Майкоп
Постійна адреса матеріалу: http://bukvoid.com.ua/digest//2010/03/10/102919.html
|
