О том, как будущий переводчик стал автором политических детективов, мы беседуем с его младшей дочерью Ольгой в том самом домике в Крыму, где был придуман Штирлиц.

"Ну конечно, - скажет кто-нибудь, сев в писательское кресло и увидев через окно голубую бездну синего крымского моря, - в таких условиях можно было и посочинять..."

Увы, для того чтобы стать Юлианом Семеновым, кроме неба, солнца и моря требуется еще и голова. Ушел он от нас непростительно рано, в 61 год, не доделав кучи дел и не дописав сотни статей и еще доброго десятка политических романов.

Обломок американского самолета, который на его глазах был подбит в Лаосе, книга Хемингуэя с дарственной подписью, фотографии с Грэмом Грином, Жоржем Сименоном и Марком Шагалом и статуэтка Дон Кихота на подоконнике: как из всего этого множества принадлежавших журналисту Семенову вещиц родился Семенов-писатель, уже не узнать. Музей, в котором выложены эти экспонаты, включен далеко не во все путеводители, да и указателя на дороге к нему нет, но младшая дочь Юлиана Семенова, семья которой проводит в этом крымском домике лето, просто не может не открыть дверь виллы "Штирлиц", когда в нее звонят.

Человек несистемы

- У вашего отца по рождению была приметная фамилия: Ляндрес. Девичья фамилия матери, которую можно было сделать псевдонимом, тоже была запоминающейся. Но из всего этого он выбрал почему-то самый неприметный вариант.

- Он очень любил своего отца, Семена Ляндреса, и прежде всего хотел подчеркнуть, что он - Семенов сын. Если бы он захотел спрятать еврейские корни, то взял бы фамилию абсолютно русской мамы, Галины Николаевны Ноздриной. Мне кажется, он хотел начать какую-то абсолютно новую жизнь в литературе, хотел абстрагироваться от своей юности, от того периода, когда носил передачи отцу в тюрьму и от которого не отрекся, как его ни просили. Его выгнали из института, из комсомола, а он все равно носил парализованному отцу бычков в томате и теплое белье.

- В недавно изданном вами сборнике мемуаров опубликована их переписка. Знаете, о чем я подумала, ее прочитав? Что вы развеиваете один из главных мифов о тоталитарном советском режиме: что невозможно было противостоять системе, а за саму только попытку оспорить приговор человека - в данном конкретном случае вашего отца Юлиана Семенова - из социума должны были выкинуть...

- Папа никогда не был человеком системы. И тот факт, что его не наградили Госпремией, когда награждали всех создателей фильма "Семнадцать мгновений весны", а его, автора сценария, оставили за бортом, говорит о том, что для советской системы он был человеком чужим.

Дело не в переживаниях по поводу того, что ему не повесили какую-то блямбу на грудь. Он говорил: меня разлучают с моими детьми, я их всех придумал, а теперь будто бы не имею к этому отношения.

- В чем была причина такого неуважения? В его независимости? В национальности?

- Неизвестно. В советские времена на ярких людей писалось колоссальное количество доносов. Папин папа Семен Александрович Ляндрес работал в Союзе писателей и писал в одном письме: "Юлька, ты себе не можешь представить, какое количество доносов пишут на писателей, в том числе на неприкасаемого Сергея Владимировича Михалкова". Почему отца не выкинули из системы? Наверное, потому что умер Иосиф Виссарионович. Проживи Сталин еще несколько лет, и его, думаю, сломали бы - ему ведь пеняли уже: "Вы продолжаете клеветать! Вы написали письмо Лаврентию Павловичу!" Кстати, это письмо у меня есть. "Дорогой и любимый Лаврентий Павлович, мой папа - честный коммунист, отпустите его, пожалуйста", - наивно писал Берию двадцатилетний мальчик. А потом началась "оттепель", и он оказался на волне страстной жажды изменений.

- В первый раз, но не в последний. Он ведь, помнится, и перестройку горячо поддержал? А как реагировал на события августа 1991-го, которые развивались в Форосе, у вас под самым боком?

- К сожалению, в тот момент, когда здесь под арестом сидел Горбачев, папа уже был тяжело болен, перенес инсульт. И когда мама вбежала к нему со словами: "Юличка, сколько это продлится?" - сказал: "Дня три, не волнуйся", - и отвернулся... Абсолютно больной человек, уже лежачий - а какая точная политическая оценка происходящего! Он умер 15 сентября 1993 года, не дожив две недели до расстрела "Белого дома". Он все равно бы этого не выдержал, потому что его разочарование было бы колоссальным.

- Он жалел о распаде СССР?

- Это было самое плохое, что только могло произойти. Он жаждал перемен, он страстно их желал, писал Горбачеву: "Умоляю вас, Михаил Сергеевич, дайте людям землю. Наше - это ничье", - но распада не хотел точно. Он хотел сильной страны.

ЛИТЕРАТУРНЫХ РАБОВ 
У НЕГО НЕ БЫЛО

- Этот домик, ставший необъявленным музеем, ведь не всегда был таким? Мне рассказывали, что после смерти Юлиана Семенова все было в запустении и ветер чуть ли не гонял по поселку обрывки рукописей...

- Папа тяжело заболел, а я родила ребенка. И три года сюда не приезжала, понадеявшись на то, что человек, подобранный папиной двоюродной сестрой, женщиной умной, майором с Петровки, которая встречалась с огромным количеством бандитов и могла распознавать людей, окажется порядочным. А тот дом опустошил, сдавал его отдыхающим за деньги и даже умудрится продать электричество состоятельному соседу... Слава богу, сохранились все папины фотографии, все его рукописи, все картины моей сестры. Теперь здесь все так, как было при отце. Думаю, папа был бы доволен. Потому что он любил Мухалатку и говорил, что ему хотелось бы, чтобы его читатели могли приходить и смотреть, где он жил и работал. Честно сказать, открывать музей Юлиана Семенова я не думала, люди стали сюда приходить сами. Теперь приезжают целые автобусы: едут в Ливадийский дворец, а перед этим останавливаются в маленьком домике, где были написаны романы о Штирлице.

- Кстати, как бы, интересно, ваш отец отнесся к украинизации Крыма, которую мы сейчас наблюдаем?

- Я думаю, через несколько лет все стабилизируется. И дети в школах будут понимать, что Гоголь - не украинец или русский, а наш общий. Не надо разделять прошлое, которое разделить невозможно. Штирлиц - сын петербургского профессора права и дочери украинского революционера, по маме украинец, а по папе русский. Думаю, что эти две крови отец в нем смешал не случайно.

- В основном Макса Отто фон Штирлица вспоминают по фильму "Семнадцать мгновений весны". Но мало кто знает, что карьера его закончится подвалами Лубянки. Но почему? Ведь Семенов мог придумать ему совсем другую биографию.

- Не люблю патетику, но, наверное, все-таки Семенов был честным человеком. Не написать о том, что случилось с его персонажем в 50-е годы, когда он вернулся на родину, значило бы изменить самому себе. Поэтому Штирлиц и оказался там, где оказался. А жену его расстреляли. И сына тоже. А иначе и не могло быть. Потому что, прежде чем написать роман "Отчаяние", папа встречался с Шандором Радо, замечательным разведчиком, который после возвращения в СССР был на 15 лет осужден за шпионаж. И этот роман отец посвятил именно ему.

- Извините, но не могу не задать вопрос о фантастической работоспособности вашего отца. Несколько десятков книг и кино-
сценариев. Только о Штирлице 13 романов! Ходили слухи о том, что на него работает бригада литературных рабов. Либо он был поцелован Богом, либо...

- Не было рабов! Честное слово. Я вот в этой комнате сидела, на диванчик забиралась с ногами, и папа давал мне читать новую главу о Штирлице. А пока я читала, успевал написать еще одну. В результате за 3 - 4 недели он умудрялся сочинить роман, увлекательный, новый, хороший, качественный. Он был, конечно, трудоголиком. И чувствовал ту удивительную ответственность, о которой говорил Борис Пастернак: человек талантливый обязан каторжно работать каждый день. Потому что за "божественный поцелуй" надо расплачиваться. Талантливые люди ответственны за полученный талант, и они должны отдавать по максимуму.

"ЯНТАРНУЮ КОМНАТУ МЫ ИСКАЛИ НЕ ТАМ, ГДЕ НАДО"

- То, что Юлиан Семенов активно занимался поисками Янтарной комнаты, читатели помнят, а вот о том, как он возвращал на родину украденные во время войны шедевры, известно меньше.

- Папа, оказавшись на Западе собкором"Литературной газеты" и побывав на антикварных аукционах, поразился тому количеству русской живописи и икон, которые там продавались. Было видно, что это вещи музейные, похищенные во время Второй мировой войны. Он с этим смириться не мог. Его отец, Семен Ляндрес, говорил ему: "Ты помесь Дон Кихота, Спартака и Кюхли", - имея в виду то, как он мгновенно кидался на амбразуру со знаменем в руках. Папа нашел барона Эдуарда Фальц-Фейна, который все эти ценности скупал и возвращал в СССР. Таким образом, например, в Ливадийский дворец вернулся замечательный гобелен, сделанный к 300-летию Дома Романовых и подаренный шахом Ирана. Во время революции он из Ливадийского дворца испарился - и вдруг папа увидел его на аукционе! Позвонил - не в Минкультуры, а барону: гобелен уникальный, его нужно вернуть в Советский Союз! Барон заплатил колоссальные по тем временам деньги - 50 тысяч долларов, и гобелен вернулся в Крым, где теперь и висит. Потом отец создал комитет "За честное отношение к русскому искусству" и стал подключать к этому делу знаменитых людей: Джеймса Олдриджа, Грэма Грина, Марка Шагала. Немало вещей они вернули. Тогда же он сошелся с Георгом Штайном, немецким солдатом, который отыскал потрясающую коллекцию псковских икон, похищенных во время войны, и вернул их в СССР.

- Они выкупали эти произведения искусства или добивались возвращения через суд?

- Чаще всего приходилось выкупать. Иногда - распутывать следы, которые вели в Латинскую Америку, куда бежали после войны нацистские преступники. Псковские иконы хотя и стоили миллионы, были возвращены бесплатно - Георг Штайн доказал, что они были похищены. Штайн попросил: пожалуйста, верните мне столько-то тысяч марок, которые я затратил на поиски икон. Увы... Ему подарили двухнедельный отдых в каком-то советском санатории. Он разорился и то ли покончил с собой, то ли был убит. Его нашли в лесу с распоротым животом. Это было в 1987 году - за год до этого Георг написал отцу письмо: Янтарную комнату мы искали не там, где надо, я нашел документы, по которым выходит, что подводные лодки с похожим грузом уходили из Норвегии в направлении Латинской Америки... Кто знает, случайно он ушел из жизни или нет?

Параллельно с папой, бароном фон Фальц-Фейном и Георгом Штайном за поисками Янтарной комнаты наблюдал немецкий писатель, историк и сотрудник секретных служб Пауль Энке. И в тот же год, когда погиб Георг Штайн, Энке, тоже человек нестарый, поработав в архиве, выпил чашечку кофе и скоропостижно умер. Я много раз слышала такие разговоры: "Вот искал Семенов Янтарную комнату, а на самом деле просто путешествовал по свету". На самом деле отец ходил по острию ножа, вокруг него не случайно умирали люди - когда человек завязан на поиски многомиллионных ценностей и опосредованно на нацизм, он всегда рискует своей жизнью.

КОГДА ЛЮДИ УМИРАЮТ, НАЧИНАЮТ ГОВОРИТЬ ВРАГИ

- Прочитала в вашей книге, что отцу было предсказано, когда он умрет и от чего именно.

- Мистики в его жизни вообще было много. Дважды он, например, опаздывал на самолет, который потом разбивался. Однажды на дачу к нам приехала предсказательница испанка Маргарет, бывшая подруга Фиделя Кастро, и предложила предсказать будущее. Я была маленькой, но помню, что мама вышла из комнаты с красными глазами, а папа был растерянным. Потом, когда я подросла, он рассказал, что ему предсказали смерть в автомобиле от кровоизлияния в мозг, и достаточно рано. И когда мы с ним ездили по Германии, Голландии, Испании, он учил меня: "Олечка, если вдруг мне станет плохо, не пугайся. Поверни ключ зажигания, машина остановится, и ты не разобьешься".

- Так и получилось?

- Почти. У него произошел инсульт, когда он ехал в машине, правда, не один, а с водителем. Это было в 90-м году. Ровно за две недели до этого в Париже скоропостижно скончался его заместитель Александр Плешков. Никто не сомневался в том, что это было убийство. Крепкий, здоровый человек умер в 43 года - да так, что у него за считанные часы разложились все внутренности. Кому это было выгодно, можно только догадываться. Газета "Совершенно секретно" была первой независимой газетой в СССР, и руководил ею Юлиан Семенов - человек, которым управлять было невозможно. Убрав Плешкова, наполовину убили и отца.

- В какой момент вы решили написать о нем книгу?

- Когда прочла воспоминания Татьяны Егоровой об Андрее Миронове, где Юлиану Семенову была посвящена целая глава и где она говорила явную ложь. У папы была замечательная фраза: когда человек умирает, начинают говорить враги. Семенов был ярким человеком, и враги его, из-за того что он ушел во цвете лет, были мощны и сильны и им очень хотелось максимально принизить все сделанное отцом в журналистике и в литературе. Я почувствовала, что нужно разобрать архивы и рассказать максимально честно о масштабе его личности.

- Наблюдаете ли вы его последователей в литературе и журналистике?

- Большинство российских журналистов стали его последователями. Отец говорил, что журналист - это светский проповедник, на нем лежит огромная ответственность. И мне кажется, что ваши коллеги делают это замечательно. Именно поэтому в этом юбилейном году Союзом журналистов Москвы совместно с фондом Юлиана Семенова, который я основала, была учреждена премия экстремальной геополитической журналистики имени Юлиана Семенова.

- Неюбилейным у нас почему-то получился сегодня разговор. Хотелось бы услышать напоследок что-нибудь оптимистичное.

- Папа часто говорил, что нет ничего грустнее зрелища молодого пессимиста, кроме зрелища старого оптимиста... Сейчас, конечно, мы живем в сложное время, неоднозначное. Но скажу словами отца: трагедия - это некое нарушение равновесия и гармонии. И посему она не может быть продолжительной.

Галина Сапожникова