«Литература online» от Сергея Белякова. Писатель как топ-модель. Фотосессию Снегирёва назвали его лучшим творческим достижением. В романе Климонтовича обезумевший театровед бежит под степными звёздами в опасную даль, повторяя имена римских императоров: Цезарь, Август, Тиберий, Калигула…

В новом выпуске «Литературы online» от Сергея Белякова и Натальи Анико статья Алисы Ганиевой о глянцевых писателях и роман Николая Климонтовича в журнале «Октябрь».

Писатель как топ-модель

Слова Маяковского «Я — поэт, этим и интересен» давно потеряли актуальность. Современный писатель интересен вовсе не творчеством, а легендой, медиаобразом.

Сэлинджер большую часть жизни был интересен молчанием, именно молчанием он привлекал к себе внимание.

Толковая и актуальная статья Алисы Ганиевой в «Октябре». Тема, впрочем, не нова, но автор подкупает знанием фактуры.

У меня даже в глазах зарябило от High Life, Прилепина, «TimeOutМосква», Шаргунова, «Медведя», Esquire, Джоан Роулинг, CitizenK, «Сноба», Славниковой, Playboy, «Собаки», Glamour. В модных брендах, глянцевых журналах и «актуальных» писателях Алиса разбирается очень хорошо.

Герои Алисы — писатели, но не их тексты. Повестям, рассказам, романам в её статье просто не нашлось места. Писатели здесь представлены как модели.

Александр Снегирёв для журнала «Всегда женщина» позирует на диване Hall, откинувшись на вышитую золотом подушку, а для питерской «Собаки» прозаик снят «совершенно раздетым, на куче спутанных проводов, на нём — девушка топлес».

Последнюю фотосессию остроумный Олег Лукошин назвал лучшим творческим достижением Снегирёва.

Некоторые литераторы не только позируют, но и пишут для глянца: Захар Прилепин в журнале Glamour о купании с двумя женщинами, Сергей Шаргунов в «Медведе» — о крови.

Современный писатель всё более подчиняется законам массмедиа. Меняется его модель поведения. Алиса считает, что ничего страшного в этом нет, литература всё равно остаётся литературой, а фотосессии для журналов — это лишь модный аксессуар.

Но это не так. Сниматься для глянца, выступать в телешоу, писать для гламурного журнала вовсе не так безвредно. Писателю это может повредить, может, впрочем, и пойти на пользу, если речь идёт о коммерции. А вот литературе — один вред.

Глянец меняет литературную иерархию. Успех литератора всё больше зависит от мастерства фотографа. Умные люди поняли это ещё несколько лет назад.

С некоторых пор нашу словесность начали оккупировать лысые, как колено, писатели, гламурные и «мужественные». Их прототипом был даже не Захар Прилепин, а… Гоша Куценко.

Речь о Прилепине зашла не случайно. Где был бы теперь автор «Патологий», если бы не развил свой первый успех мощной, хорошо подготовленной PR-компанией?

Наталья Иванова включила Захара в литературную элиту нулевых вместе с Иличевским, Шишкиным и Быковым. Между тем Прилепину следовало бы пропустить вперёд Олега Ермакова, Игоря Сахновского, Ольгу Славникову, Людмилу Улицкую, Марину Палей, Николая Климонтовича, Юлию Кокошко, Евгения Каминского, Бориса Тёлкова, Андрея Ильенкова и ещё десятка три-четыре, не меньше, хороших прозаиков.

Даже в своём поколении Прилепин далеко не самый талантливый, хотя, пожалуй, самый известный.

Искусство позировать фотографу стало важнее литературного мастерства. Может быть, появилась новая профессия — писатель топ-модель?

Текст недели от Натальи Анико

Николай Климонтович. Спич. Роман // Октябрь. 2010. № 8.

Евгений Евгеньевич, московский эстет, театровед, киноман, «виньетка на полях культуры», отправился в деловую поездку куда-то на окраины распавшейся империи и пропал.

С этого интригующего начала и до последних страниц повествования роман читается с неослабевающим интересом. Согласитесь, редкий для современной журнальной прозы случай. Обычно «толстые» журналы предлагают нам поскучать вместе с писателями-интеллектуалами.

Конечно, московский театровед и прежде выезжал из Москвы. Подышать осенним воздухом Парижа или Амстердама, выпить горячего глинтвейна на улицах Вены под Рождество, полюбоваться фресками в капелле церкви Санта-Мария дель Кармине во Флоренции.

Но как мог осторожный Евгений Евгеньевич, по его собственному выражению, «человек вполне оранжерейный», отправиться в дикие скифские степи? Причина банальна: долги.

Восточный магнат Равиль Ибрагимов посулил москвичу солидный гонорар за небольшую услугу, за несложную и необременительную работу.

Сумма была так велика, что эстет даже не поинтересовался, что это за работа. Далее следует сравнительное жизнеописание столичного театроведа и восточного магната, в прошлом бандита из степного посёлка Первомайский.

Античный жанр сравнительного жизнеописания в современном ироничном варианте. Щепетильный читатель, возможно, поморщится: опять о бандитах…

И ошибётся. Нам будет представлена щедро оплаченная, а потому правильно отредактированная биография магната. В ней немало белых пятен. Но восстановить реальность практически невозможно.

Былые сподвижники магната и свидетели его триумфального восхождения со дна общества к сияющим золотом и бриллиантами вершинам давно «спились, скололись, сели, убиты».

Постаревшие подруги юности хранят благоразумное молчание, осторожно сообщая лишь косвенные факты. Так, одна из прежних подруг рассказала, как уже в благополучные времена в областном городе её мужу малолетки, вымогая деньги, отрезали голову.

А потом как-то вскользь сообщается, что на заре их туманной юности в степном посёлке Первомайский было страшнее. Пусть читатель сам представит это «страшнее», если, конечно, хватит воображения.

С прибытием Евгения Евгеньевича в степной отель начинается почти кафкианская история. Московский гость чувствует себя узником, которому предлагают опасную игру, не объясняя правил.

Он должен написать речь для церемонии. Но для какой церемонии?

Ему бы раньше догадаться, ещё в Москве, когда Равиль оставил свою визитную карточку: надпись золотом по чёрному напоминала могильную плиту.

А потом будут пролившееся на бордовый ковёр вино, бордовые розы и такого же цвета ванна. Мрачный ресторан с чёрными зеркалами. План отеля с каким-то непонятным сооружением на последней странице. Сам отель, напоминающий мавзолей.

И, наконец, страшное прозрение: могильник, усыпальница, гробница! И речь для траурной церемонии. И панический страх Евгения Евгеньевича: не похоронят ли его вместе с дорогим покойником, как хоронили ещё в скифских курганах.

Эта странная и вполне экзотическая история представляется мне современным вариантом нестареющей темы: «С кем вы, мастера культуры?»

Тема болезненная. Как для мастеров, так и для их поклонников. Увы, нередко бывших кумиров и бывших поклонников. Включаешь телевизор и глазам не веришь: неужели и он? Неужели и она?

Как-то Лидия Корнеевна Чуковская поделилась горькими мыслями со своей подругой Тамарой Григорьевной Габбе:  «Что же слепило нам глаза, что заставляло сочувствовать пятилетке, индустриализации, стахановскому движению…»

Тамара Григорьевна ответила так:  «Мы были подкуплены самым крупным подкупом <…> нам позволяли <…> отстаивать культуру языка, культуру издания <…> прививать вкус» .

Это был самообман, но самообман благородный. Случай Евгения Евгеньевича иной. Откровенно грязная сделка.

Конечно, в романе нет таких прямолинейных выводов, нет указующего авторского перста. Мои домыслы огрубляют изящное, стильное повествование.

Но выводы вытекают из всей образной системы. Из многочисленных, разбросанных по тексту подробностей как будто складываются слова: «смешаться с грязью».

Взрыв уносит восточного магната в мир иной. Смерч, вызванный взрывом, смешивает лепестки бордовых роз с катышками овечьего помёта.

В финале возникает нелепая фигура Евгения Евгеньевича в красной лисьей шубе и малахае. В руках у него саквояж флорентийской кожи, набитый долларами.

Обезумевший от ужаса театровед бежит под степными звёздами в неизвестную опасную даль, повторяя, как заклинания, имена римских императоров: Цезарь, Август, Тиберий, Калигула…

И это красивая метафора логического завершения грязной сделки эстета и бандита.

Сергей Беляков, Наталья Анико, Екатеринбург