Нам кажется, будто культуры сближаются. Глобализация — плод нашего невежества. Сегодня цивилизации почти так же далеки друг от друга, как во времена Васко да Гамы. В каждой есть нечто рационально непостижимое, нечто отделяющее «наших» от «не наших», недоступное чужим. «Дух и звук» Афганистана не перенести на берега Днепра, а дочка солдата Ермакова будет играть совсем на другой флейте.

В новом выпуске литературы online от Сергея Белякова «Афганская флейта» Олега Ермакова в августовском номере «Нового мира».

1.

Олег Ермаков — лауреат премии имени Юрия Казакова, автор лучшего рассказа русской литературы за 2009 год. 

Слава несправедлива к нему. Помню, как года два назад в Липках Ермаков заменял не приехавшего Юзефовича. Замена вполне достойная, но липкинцы были разочарованы, потому что о Юзефовиче они что-то слышали, а вот о Ермакове не знали ничего. «У нас руководитель, этот, — говорила мне девочка из мастер-класса «Дружбы народов», — как его, не помню, фамилия на букву «Е».«Возвращения в Кандагар» она явно не читала.

Дивиться нечему. В наши дни и Чехов не имел бы успеха. Рассказы не читают. Жанр стал элитарным. Даже просвещённая публика предпочитает «большую» прозу «малой», хотя, например, в творчестве Александра Илличевского «Штурм», «Известняк», «Старик» значат больше «Матисса». «Общий вагон» и «Гудаутские груши» Людмилы Улицкой интереснее «Даниэля Штайна».

Олег Ермаков пишет и романы, но читать их трудно, редкий читатель добредёт до середины старого «Холста» или даже новейшей «Иван-чай-сутры».

А вот рассказы — дело другое, особенно рассказы афганские. Ермаков давно ушёл от нашей традиционной военной прозы, окопная правда для него — пройденный этап. Физиологический очерк, закамуфлированный под новеллу, ему не интересен.

Ермаков вернулся в Афганистан, но уже не солдатом, а читателем, исследователем, начинающим востоковедом.

2.

Результат превзошёл все ожидания. Сборник «Арифметика войны» ещё не успел выйти, но редакции «толстых» журналов уже расхватали почти все рассказы.

Первым был «Октябрь», напечатавший «Блокнот в чёрной обложке» и «Лёгкий поток». В «Неве» вышли «Шер-Дарваз» и «Сон Рахматуллы».

Но больше других печатает «Арифметику войны» «Новый мир». Только в прошлом году появилось пять рассказов. В этом пока что один — «Афганская флейта».

Сюжет такой: советский солдат пытается купить у мальчишки-афганца флейту, тот не продаёт. Тогда солдат пытается купить флейту (в  подарок дочке) через двух афганских трактористов:

«Они внимательно слушали, кивали. Я показал фотографию дочки, и они окончательно всё уяснили, похлопали меня по спине, одобряя моё решение привезти ей флейту, самый дух и звук их родины, Востока, этого неба над нами — я показал на небо — и этой степи — я широким жестом обвёл степь. Хуб! Хуб! (Хорошо!) Мы поняли друг друга» .

Сразу же оговорюсь. На мир мы смотрим глазами героя Ермакова, поэтому и говорим об афганцах (не о пуштунах, таджиках или хазарейцах), как сами афганцы говорили о шурави, не отличая русских от украинцев или литовцев.

Афганцы охотно берут деньги, каждую неделю обещают привезти флейту, но всякий раз что-то мешает: то на базар не смогли приехать, то лавочник отправился за товаром в Пакистан или даже в Индию. В конце концов они покупают русскому… тёмные очки.

Зачем? Просто надули его, подсунули ненужную дешёвку? А быть может, и хуже, хотели убить: оправа очков бликует на солнце — солдат становится удобной мишенью для снайпера. Но что-то здесь не так, объяснения слишком лёгкие и слишком «земные», не увязаны с поэтикой рассказа и с его скрытым смыслом:

«…дело не в предмете, а в том, что стоит за ним» , — говорит эпиграф из Хазрата Инайят Хана, которого, если не считать профессиональных востоковедов, наверное, один Олег Ермаков и читает.

Итак, афганская флейта не даётся в руки, герой так и не получит её. Зачем афганцы водят его за нос? Почему такое лёгкое, плёвое, в сущности, дело — сделка купли-продажи — оборачивается загадкой? Надо ли говорить, что отгадку в рассказе мы не получим, автор укажет нам лишь путь к отгадке, хорошо, если путь неложный.

Название рассказа отсылает к первой книге «Маснави-йи ма’нави» («Поэмы о скрытом смысле») Джалал ад-Дина Руми, величайшего поэта-суфия. Книга называется «Песнь свирели», в другом переводе — «Песнь флейты».

В братьях Абдрупте и Абдуламиде, тех самых афганских трактористах, герой в конце концов признаёт суфиев, ведь даже название их родного кишлака — Рабат — означает «странноприимный дом», пристанище для бродячих суфиев и, шире, суфийский символ земной жизни.

Главный мотив первой книги «Маснави» — тоска души по Творцу, желание с ним воссоединиться. Ну и что это нам даёт? Проза Ермакова от религии далека. В суфийской поэзии его интересует что-то другое.

3.

Перечитаем «Сад», ещё один рассказ Ермакова из книги «Арифметика войны».

Майор Кардымов отправляется в далёкую горную провинцию, чтобы помочь местной милиции — царандою, но, не зная ни географии, ни языка, попадает в гости к Справедливому Гуру, которого принимает за «местного царька».

Феодал за дружеской беседой угощает советского оперативника наркотическим напитком. Майор очнётся на другой день — разоружённым и разоблачённым.

Беда советского оперативника не только в том, что он не знал фарси. Не все понятия чужой культуры можно перевести, а значит — понять. Царандой не милиция, Справедливый Гур не царёк и даже не феодал (в европейском смысле слова), Коран не написан, а  ниспослан , и на все возможные вопросы там уже есть ответы.

По крайней мере так думают люди, которых не смогли понять ни майор Кардымов из «Сада», ни рядовой (или сержант?) Ермаков из «Афганской флейты».

Нам только кажется, будто культуры сближаются. Глобализация — плод нашего невежества. В мировой масскультуре соединяются лишь внешние атрибуты цивилизаций, чуждых друг другу.

Завсегдатай суши-бара не становится японцем, правоверный мусульманин, даже надевая джинсы, не превращается в настоящего янки, курильщик кальяна лишь уподобляется арабу, но не приближается к нему. Ещё Илья Ильич Обломов носил настоящий восточный халат, но не стал ни персом, ни турком.

Перейти из культуры в культуру — это всё равно что умереть и начать новую жизнь, забыв о прошлой как о странном сне, оказаться, как герой «Сна Рахматуллы», «по ту сторону мрака, откуда уже нет возврата».

В наше время цивилизации почти так же далеки друг от друга, как во времена Васко да Гамы. Чем лучше ты узнаёшь чужую культуру, тем больше понимаешь, насколько она далека от твоей собственной, насколько непостижима.

В каждой есть нечто рационально непостижимое, нечто отделяющее «наших» от «не наших», недоступное чужим, как недоступна афганская флейта герою Олега Ермакова.

Ключ к этому рассказу, видимо, в одном бейте (двустишии) из «Маснави». Этот бейт Ермаков цитирует дважды:

Не разуму доступно откровенье:
Людское сердце — вот ценитель пенья.

Най. Скорее всего, бача, мальчишка-афганец, играл именно на нае, воспетом в поэме Руми.

Звуки ная всё равно непонятны русскому сердцу, поэтому умные братья-афганцы, трактористы-суфии, так и не принесли заказ русскому солдату.

«Дух и звук» Афганистана не перенести на берега Днепра, а дочка солдата Ермакова будет играть совсем на другой флейте, столь же невозможной и ненужной на берегах Амударьи:

«Собрав флейту, она подняла её, поднесла к лицу, наклонила немного голову — и сыпанула нервными беспорядочными свистами, настраиваясь. И как-то сразу заиграла, словно поймала волну. Звуки круглились, собирались в невидимое облачко — во множество облаков, быстрых, прозрачных, ртутно разбегавшихся к берегам и тут же возвращавшихся и уходивших вперёд, за песчаные мысы и зелёные склоны поворотов» .

Сергей Беляков

На фото: Олег Ермаков