Re: цензії

Нынешней осенью на Форуме издателей во Львове писатель представил свой новый роман "Долгота дней". Он вышел одновременно на русском и украинском языках.

Его сюжет разворачивается вокруг войны на Донбассе, а главным местом действия является Донецк.

Стиль написания романа нельзя назвать традиционным, ведь он совмещает в себе сказку и реальность.

УП.Культура поговорила с Рафеенко о романе и новой жизни автора вдалеке от малой родины.

– Главные герои романа "Долгота дней" жертвуют собой и оказываются в Киеве. В столице их ждут непростые испытания. В 2014 году вам пришлось переехать из Донецка в Киев схожим образом. Сюжетная линия – попытка описать свою историю в художественном ключе?

– Я бы не стал проводить подобные аналогии. Конечно, из собственной жизни всегда берешь какие-то моменты, и они идут в работу, становятся частью художественного текста. Но художественный текст не может быть непосредственным продолжением жизни.

И никогда не является ее прямым отражением. Это не документалистика, хотя биографии героев в известной степени совпадают с моей.

Действительно, роман в определенном смысле явился для меня психотерапевтическим текстом. Но его герои переживают свои жизненные перипетии, лишь в некоторой степени совпадающие с моими.

Литература вообще представляет собой такой способ мышления, такой формат сознания, который помогает невозможное сделать возможным.

Мои герои смогли понять и простить, сделать что-то во имя Украины. И они сделали в романе то, что я в реальной жизни не смог.

Я до сих пор какие-то вещи не прощаю, до сих пор какие-то вещи не понимаю. И, к своему сожалению, почти ничего не могу сделать для страны.

– После знакомства с книгой возникает такая картина: город Z – это ад, "Пятый Рим" – чистилище. Где же тогда рай?

– Для героев Украина и есть "Царство наше Небесне". Но в мире "Долготы дней" ("Довгі часи") Рай – это культура.

Война – такой формат жизни, в котором для человеческого сознания оказывается разрушающим как раз невозможность культуры. Сознание сопротивляется пустоте, деструкции и начинает овеществлять мифологические конструкты, включая их в жизнь персонажей на правах реальности.

Таким образом, абсурду и ужасу происходящего противостоит способность человека создавать реальность иного порядка. Выживать помогает смех и молитва, воображение и вера, на которых, по сути, и зиждется культура.

– "Украина и территории, свободные от оккупации, не одно и то же", –говорит один из персонажей. В чем разница?

– В моем понимании Украина – это не территория. Украина – это любовь. Если ты действительно любишь, то любишь нечто значительно большее, нежели просто землю или, в моем случае, степь.

Я люблю степь и скучаю по донецкой степи, по абрикосам, которые заливают всю округу горьковатым цветом каждую весну, по запаху полыни и разнотравья, по широким горизонтам и огромному закатному солнцу над ним.

Люблю улочки своего детства и буду любить их всю жизнь, даже если никогда больше не увижу, именно потому, что Родина – это что-то живое и, скорее, нематериальное. Ее не измерить расстояниями, ресурсами, скажем, металлом или углем, которые можно продать.

Любовь к ней возникает благодаря работе сердца и проходит через душу. Поэтому нет Украины без людей, способных ощущать и даровать эту любовь.

– Сергей Жадан назвал ваш роман необходимым, а еще – неожиданным в контексте того, как нужно писать о войне. Как вы считаете, в чем главная неожиданность?

– Я не знаю, но благодарю Сергея за теплые слова в адрес книги. Для меня она была долго ожидаемой. Непросто было ее писать, а затем прошло больше года до того момента, когда книга увидела свет.

Возможно, говоря о неожиданности, Сергей имел в виду соединение в тексте достаточно жесткого реализма и сказки.

Реализм вставных новелл был необходим книге потому, что без него роман о войне не был бы честным. Однако, исходя только из него, невозможно понять и оправдать ни себя, ни эпоху, в которой нам всем суждено жить.

Сказка для взрослых, в жанре которой написано основное тело романа, как раз дает объем и пространство для дыхания. Через смех и игру, через осмысление происходящего с помощью разнообразных культурных архетипов проступают очертания вечного космоса, который настолько же превышает трагедии наших частных жизней, насколько душа превышает тело.

Это не отменяет боли наших трагедий, смертей, разрушенных судеб, но создает некую перспективу, в которой человек способен обрести их подлинный смысл.

– В книге огонь положил конец войне. Как закончить реальную войну?

– Мы же взрослые люди и все понимаем. Есть Россия, которая начала эту войну. Есть те, кому война выгодна, они зарабатывают на ней.

Все, что угодно может закончить войну. Но думаю, это не под силу одному человеку. Войну может остановить только Бог.

– История говорит, что такая беда для Украины не в новинку. Тому виной – цикличность истории или цикличность человеческого поведения? Может быть, Бог хочет нас чему-то научить?

– На все воля Божья. Я не знаю ответов. Грешно, может быть, так говорить, но хочется думать, что эта беда помогает взрослению нашей страны. Разрыв с Россией и "русским миром" дает нам возможность для роста.

Почему так было нужно? Не знаю. Горько, что чаша сия не минула нас, но все же я верю, что, в конечном счете, мы выйдем на свой путь.

А повторяемость сюжетов в истории, конечно, совершенно очевидна и не случайна. В нашем случае, я думаю, многое коренится в плоскости геополитической, в собственном смысле слова.

Между двумя мирами рождается Украина. Запад и Восток ведут здесь свой извечный спор. И есть мнение, что вместе им не сойтись.

– Вы говорите, что для вас роман имеет терапевтический характер. Вам стало легче после окончания работы над ним или этот процесс будет длительным?

– Роман помог выговориться, помог простить отчасти себя самого, отчасти время, в которое довелось жить. Нужно было осознать произошедшее, узнать себя в новой реальности, понять, что же произошло и что происходит сейчас.

Но понять – не значит излечить. Каждый день я, особенно когда остаюсь один, невольно в тысячный раз возвращаюсь к произошедшему и происходящему прямо сейчас.

Война не покидает нас, она не покидает меня, все время во мне продолжается, я ее чувствую, как хроническую болезнь, от которой нет лекарств.

Написанный роман вернул мне способность к социализации. Много помогли хорошие люди, оказавшиеся рядом. Но излечить войну в себе, может быть, я смогу тогда, когда ее не станет, когда она покинет нашу землю.

– Насколько я понимаю, ваша коммуникация с Донецком оборвалась. "Долгота дней" – попытка достучаться до оставшихся там?

– Я никого не хочу переубеждать, ничего не хочу доказывать. Я знал, что обязан нечто сказать, и чем точнее это будет сделано, тем лучше.

Доказывать правоту или неправоту не входило в мои планы. Я сказал только то, что должен был сказать. Возможно, не все удалось, как следует, но пусть меня простят за это.

Художественный текст никому ничего не способен доказать. Человек способен видеть в нем только то, что есть он сам, что в нем для самого себя очевидно и ясно.

Мы сплошь и рядом в простой коммуникации не можем добиться взаимопонимания, а уж добиться понимания и принятия неких художественных структур в том или ключе вообще не возможно.

Сравнивая впечатления различных людей о тексте, я прихожу к выводу, что понимание далеко не первостепенная вещь в романе. Куда важнее то, что он делает с человеком помимо рассудка.

Я уверен, что главная задача всякого художественного текста – возобновление в человеке человечности, воссоздание в нем совести и красоты.

У меня нет надежды изменить убеждения тех людей, которые верят в русский мир. Однако несмотря на это остается надежда, что кто-то из них заплачет, прочитав этот роман.

Не надеюсь, что поймут, но пусть хотя бы заплачут. Слезы имеют способность вымывать из глаз человека осколки зеркала, искажающего мир.

– Украинский перевод "Долготы дней" смог передать ее боль?

– Мне понравился перевод Марианны Кияновской. Во время работы мы спорили, так как какие-то вещи в романе мне хотелось сказать ясно и жестко.

В русском тексте эта жесткость осталась, в украинском – нет. Потому что, по словам Марианны, в украинском некоторые вещи настолько жестко выражать не принято.

Однако думаю, что эмоциональная составляющая оригинала была сохранена при переводе.

– Не приходила ли вам идея написать о войне в городе Z, перешедшем под контроль украинских войск? Что бы изменилось?

– Я не альтернативист. Даже сказка в моих текстах всегда является продолжением и выражением нашей совершенно конкретной и определенной в своих сюжетах реальности. И в историческом и в культурологическом смысле.

Вымышлять и придумывать, как и что случилось бы при других исторических обстоятельствах, это работа скорее для другого писателя.

– Новые ваши книги тоже будут о войне?

– Сейчас я пишу новый роман и в нем пробую дистанцироваться от войны, хотя и делаю это в контексте жизни главного героя – переселенца с Востока.

В новом романе много любви, иронии, игры, много сказки. С одной стороны – узнаваемый Киев. С другой – совершенно особое его измерение, которое непросто увидеть.

Роман пишу на украинском языке, много работаю со словарями, но, конечно, не могу быть полностью уверен в его языковой адекватности. Мой украинский, к сожалению, пока далек от совершенства.

А по большому счету самое главное для меня, чтобы книга получилась наполненной игрой, смехом, радостью, удивлением перед загадкой человеческой жизни. Люди – очень странные существа, способные на страшные поступки, но я их все равно люблю.

– Чем именно вдохновляет вас Киев?

– На самом деле я уже долгое время живу за городом, а не в Киеве. Мой друг – замечательный Андрей Бондарь – помог мне с жильем. Если бы не он, не знаю, где бы и как жил сейчас.

Вокруг – сосновый лес, уединение, тишина, простые радости сельской жизни. Как раз то, что нужно.

Надеюсь, киевляне не обидятся, но в прекрасном Киеве я испытывал постоянное подсознательное напряжение, Бог знает от чего. А на хуторе чувствую облегчение и спокойствие, несмотря даже на некоторую неустроенность жизни.

Когда сиротство человека встречается с синим небом и ветром, с криком лесных птиц и запахом трав, боль потихоньку стихает.

Демьян Линник