Мария Семеновна Галина (р. 1958 г.) – поэт, прозаик, критик. Член Союза писателей Москвы, неоднократно входила в жюри жанровых премий, работала в экспертном совете премии "Большая книга". Переводила прозу (по преимуществу англоязычных авторов) и стихи (украинских поэтов). Лауреат премии журнала "Новый мир" "Anthologia" (за высшие достижения в современной русской поэзии) и поэтической премии "Московский счет", а также "Бронзовой улитки", "Роскона", "Сигмы-Ф", "Филиграни", "Портала" и других наград, вручаемых в области фантастики. Автор книг "Волчья звезда", "Гивим и Шендерович", "Хомячки в Эгладоре", "Малая глуша". Ряд жанровых произведений выпустила под псевдонимом Максим Голицын. Проза переведена на итальянский, английский и польский языки, стихи на английский.

Мария ГАЛИНА пишет лихие фантастические романы, но это не мешает ей писать и серьезную настоящую прозу, она публикуется в книжных сериях с глянцевыми обложками, но это не мешает ей публиковаться в толстых академических журналах, она регулярно получает награды, вручаемые в области фантастики, но это не мешает ей получать и премии, присуждаемые за серьезную литературу… Она работает на грани мифа и реальности. Так написан и новый, недавно вышедший роман Марии Галиной – «Медведки». Об особенностях «пограничного» существования с писательницей беседует Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ.

– Мария, вы довольно уверенно себя чувствуете и в кругах серьезной «академической» литературы, и в кругах фантастов. Как вам это удается?

– Главное – делать умное лицо… На самом деле я занимаюсь одним и тем же, пытаюсь понять, как тикает человеческое сознание. Просто использую разный инструментарий.

– У меня такое впечатление, что представителей «большой» литературы раздражает само слово «фантастика». В какой-то момент при вашем участии было «запущено» понятие «гиперфикшн». Какова его судьба? Оно где-нибудь прижилось?

– Не знаю, но слово хорошее. Равно как и слово «ультрафикшн», предложенное Натальей Ивановой, если я не ошибаюсь. Надо сказать, что слова «фантастика» избегают и сами издатели фантастики – скажем, в издательстве «Снежный ком-М» выходит серия «Нереальная литература», авторы которой регулярно берут призы на фантастических конвентах. Во многом тут виноваты издатели и авторы халтуры, которая тоже проходит под рубрикой «фантастика». Тем самым слово оказалось скомпрометировано. Это не значит, что скомпрометирован сам жанр, наоборот, он так прочно врос в то, что именуют мейнстримом, что отодрать можно только с кровью. Посмотрите на лонг- и шорт-листы мейнстримовских премий…

– Может ли молодой писатель-фантаст опубликоваться в толстом журнале, к примеру, в «Новом мире»?

– Может, и у него до какой-то степени даже больше шансов, чем опубликоваться, например, в журнале «Если». Проблема в том, что образец твердого жанра толстый журнал вряд ли возьмет – возьмет скорее неформат. Вообще, как мне кажется, ошибка многих начинающих авторов состоит в том, что они плохо представляют себе, куда и что предлагать. И тащат опусы о космических пиратах, скажем, в «Новый мир», а экспериментальные сложные тексты – в форматные серии.

– Каково место толстых журналов в современной российской литературе?

– Толстые журналы не то чтобы противостоят рынку, но существуют независимо от него. Они формируют альтернативный рынку сегмент. Это очень важно, потому что благодаря толстым журналам картина современной литературы становится более объемной.

– Мария, вы пишете и традиционную фантастику, и фантасмагорию, и вполне реалистическую прозу, и стихи. Вот такая литературная «всеядность» помогает в продвижении произведений или мешает? Ведь читатель не успевает привыкнуть к одной Марии Галиной, а она уже совершенно другая…

– Я думаю, это нормально. Я не коммерческий автор, и мне не надо эксплуатировать удачно найденную тему. Мне вообще симпатичны авторы, в какой бы области они ни работали, которые не боятся обманывать ожидания читателя, не боятся меняться. А помогает ли это продвижению произведений? Я ведь не живу на издательские гонорары, и это, наверное, к лучшему. Хотя да, каждый раз, с выходом каждой новой книги, я нервничаю, конечно. Все очень запутанно: с одной стороны, автор должен писать, не оглядываясь на читателя, «не стараясь угодить», с другой – а для кого, как не для читателя, он, собственно, пишет? Книга, которую не читают, это не книга, а просто арт-объект…

– Как мне кажется, беда современной российской литературы в том, что зияет огромная дыра между откровенно коммерческой халтурой и неудобоваримой эстетской литературой. Мы с вами прошлым летом были на фестивале «Карпатская Мантикора», и у меня сложилось впечатление, что в украинской литературе этого нет – что там есть хороший мейнстрим, который и интересно читается, и обладает высокими литературными достоинствами… Вы лучше меня знаете современную украинскую литературу. Так ли это?

– До какой-то степени Украине, как ни парадоксально, помогло то, что завозить русскую попсу оказалось выгодней, чем издавать свою. Поэтому этот сегмент там почти не разрабатывается. К тому же в Украине нет издательств-монстров, издательский процесс децентрализован. Но я бы не идеализировала состояние украинского книжного рынка: большинство тиражей не превышает полутора тысяч. Но то, что литература там сейчас на подъеме, – это верно. Весь этот год «Новый мир», где я с большим удовольствием работаю, знакомит читателей с современной украинской литературой – прозой и стихами. Так что каждый, кто зайдет на страничку «Нового мира» в «Журнальном зале», может сам составить о ней свое мнение.

– В вашей дилогии «Малая глуша» действие происходит в 70-е годы. Чем вас привлекло это время? Чем оно может быть сегодня интересно?

– Сейчас «застой» в моде. Это нормально, потому что мода вообще следует 30-летним циклам, обновляясь с каждым следующим поколением. К тому же социальные ожидания, связанные с 90-ми, оказались обмануты, и для компенсации массовое сознание обратилось к закату империи. Блогеры выкладывают фотографии того времени, ностальгируют. А там их молодость, уверенность в завтрашнем дне, веселые лица. И трава зеленее. Но нельзя жить как бы пятясь, это очень плохо и для человека, и для общества. И вот этот идеализированный, пригламуренный образ СССР я и пыталась скомпрометировать. Судя по отзывам читателей, получилось.

– В ваших произведениях довольно часто звучат фольклорные мотивы. Вы серьезно изучали, скажем, карпатскую магию, когда писали «Малую глушу»?

– Ну, как – серьезно? Роман ведь не о карпатской магии… На самом деле фольклор разных народов опирается на сходные архетипы, алгоритм везде один и тот же. Мне вообще интересно, как эти архетипы воплощаются в разных культурах, в том числе и в современной массовой культуре. Вам и самому это должно быть хорошо известно, вы об этом целую монографию написали.

– Каково место фольклора в современной литературе?

– Значительное, и это очень тревожно. Потребность в фольклоре, в этномифе, пусть даже и подвергнутом авторской трансформации, свидетельствует о том же: массовое сознание ориентировано не на будущее, а на прошлое, хуже того, на прошлое, как бы выключенное из исторического времени. Это защитный механизм, что-то вроде эмбриональной позы, которую принимает социум при сильных стрессах. Это не только к России относится, ко всему западному миру. Когда люди строят свое будущее, им на фольклор, в общем, наплевать. Им интересен космос. Они читают твердую фантастику и научно-полулярную литературу.

– О чем ваш новый роман «Медведки»?

– Если в абстрактном плане, то о том, что нет окончательной правды. И окончательной реальности. О том, что на равных правах может существовать несколько взаимоисключающих версий одного и того же события. И проблема не в том, что мы никогда не узнаем, какая из них на самом деле правильная, а в том, что этой «на самом деле правильной» просто нет. И вот мы живем в этом мире, и нам надо с ним как-то пытаться поладить… примерно так. А если более конкретно – то об очень странных людях, странных занятиях, скандальных происшествиях, о старых вещах, о любви, о древних и новых мифах, о непредсказуемом прошлом и ускользающем настоящем… А насколько увлекательно все это получилось – судить читателям.

– Вы только что вернулись из Казани, с конвента любителей фантастики… И даже получили там высшую награду! Мы поздравляем вас! Поделитесь впечатлениями.

– «Зиланткон» – конвент особый. Он проходит в Казани уже лет 20… Зилант – это имя дракона из татарского фольклора и соответственно статуэтка бронзового дракончика, которую вручают лауреатам. От остальных сборищ фантастов он отличается тем, что там собираются ролевики – то есть те, кто реконструирует костюмы, оружие, предметы и события разных эпох и фантастических произведений… Их там – до полутора тысяч человек. Можно себе представить, как нелегко приходится организаторам, чтобы устроить такой праздник. Костюмированные балы, турниры, игры, показы мод… Литература там не на первом месте, но каждый год там вручается ретроспективная премия за роман, который со временем доказал свою значимость для сообщества фантастов, но в год своего выхода не получил никаких премий. И мне очень лестно, что премию в этом году получил роман, в основе сюжета которого лежат ролевые игры. Он называется «Хомячки в Эгладоре». А Эгладор – это не только топоним из «Сильмариллиона» Толкина, но еще и место в Нескучном саду, где долгое время собирались ролевики. Надо сказать, кое-кто из ролевиков сперва воспринял мой роман как ехидную пародию на их движение, такой своего рода капустник, и это, конечно, до какой-то степени пародия, но еще и признание в любви к Профессору, поскольку игра там идет по Толкину. К тому же в нем проговорены важные для меня на тот момент вещи, и я рада, что у игрового сообщества (и, в частности, у высокого жюри) есть и чувство юмора, и умение видеть серьезное за смешным.

– И наконец, стандартный вопрос: над чем вы сейчас работаете?

– Я уже полгода пишу большую вещь – не скажу поэму, скорее книгу, которая называется «Все о Лизе». Это не роман в стихах, я вообще не очень понимаю, что это – как бы такие стробоскопические вспышки, выхватывающие из темноты детали жизни одного человека, какие-то мелкие подробности, детали, казалось бы неважные, или, напротив, очень значимые, чьи-то голоса, реплики, события, предметы, не знаю, трудно сказать… Соответственно и инструментарий довольно сложный. Потихоньку публикую фрагменты в разных журналах, но как это соберется в одно целое, пока и самой не очень понятно…

Андрей Щербак-Жуков