Как многие знали или догадывались, автором этих заметок  являюсь (по большей части) я, шеф-редактор отдела «Литература» Openspace.ru. Заметки эти начинались  четыре года назад как более или менее ежедневный блог в ЖЖ, потом переехали сюда, но, так или иначе, за четыре года многое изменилось: и общая диспозиция, и мое представление о том, как следует эти тексты писать. Мне кажется, что модус, условно говоря, рекомендательной библиографии, которого я старался все это время (иногда не слишком успешно) придерживаться, исчерпал себя — и я намерен придать им чуть более полемический характер, который, как мы понимаем, исключает анонимность. Так что вот.

• Сегодня длинный выпуск, приготовьтесь. Появился в сети первый номер «Ариона» (№1, 2011). Имеют место среди прочего стихи Бориса Херсонского, Олега Дозморова, Ларисы Миллер, Дмитрия Бака, Владимира Друка и Сергея Стратановского: «Всем — и солдатам и командирам / Запрещалось вести дневники на фронте, / И в огромную смерть / все они уходили без слов, / Слов своих, а не общих. / Возражают: а письма? / Так письма-то были для тех, / Кто любил их и ждал, / и кого они тоже любили, / И писали, что с ними / все в порядке, что скоро победа, что всех / В день триумфа отпустят / к родителям, к детям, к любимым». Владимир Аристов пишет о стихах и судьбе Инны Клемент в эссе «Клементина»: «Ее сознание устремлялось и за пределы только классических традиций. Неслучаен ее интерес к новым течениям в поэзии, она и сама была на пороге, на грани этого нового, авангардного: “Мир нарисован, а тело изогнуто ветром в ломкое дерево под фиолетовым светом...” Закономерен ее интерес к стихам Ивана Жданова и поэтов его круга (собственно, она и познакомила меня со Ждановым). Что-то проникало, несомненно, и в ее произведения. Например, стихи со светлой красочностью, традиционно классической отчетливостью (“Я открою чудо света...”) переходят к иному, более сложному изображению и к более жестким определениям (“Где не бояться ни поля, ни леса, и значит — где расставаться, причальные бросив дворы...”). Драматические и трагические ноты входят в ее стихи в 80-х, живописные мазки и углы становятся более темными и даже мрачными». В части переводов имеются тексты трех швейцарских поэтов с предисловием переводчика, Вячеслава Куприянова. Вот, например, «Страх» Франца Холера: «ночной сговор ветров / вокруг дома / в окне / колышутся тени // ребенок проснулся / шаги услышав / такие близкие / такие чужие».

• В критической части, посвященной «филологической поэзии» (whatever it means) — неожиданный (в контексте издания) и довольно невнятный текст Марианны Ионовой «Язык бессмысленный: панегирик “герметичной” поэзии»: «Понимать — норма, а не чудо или удача. Труднодоступность для понимания, так называемая “герметичность”, есть не случайная помеха в коммуникации между автором и читателем (как легко подумать, представляя себе двух участников процесса). А если поэзия — автокоммуникация? Если я, читатель, не адресат, а просто присутствую с милостивого согласия говорящего? Присутствую, вслушиваюсь и что-то вдруг понимаю. Тогда это удача, тогда это чудо». Впрочем, эта публикация уравновешена еще более невнятным текстом Алексея Саломатина «Но чувствуешь ли ты?.. О филологической поэзии, нефилологической поэзии и филологической непоэзии»: «...Стихи Михаила Еремина — это филологическая поэзия или формализм? Сноски и псевдонаучные пометы в стихах Лосева и Уфлянда — примета “филологичности” или один из способов создания комического эффекта? “Филологичны” ли, допустим, следующие строки Софии Парнок: “И в том нет высшего, нет лучшего, Кто раз, хотя бы раз, скорбя, Не вздрогнул бы от строчки Тютчева: “Другому как понять тебя?”? “Филологична” ли “Царскосельская статуя” Пушкина, и шире — экфразис и стилизация вообще? “Филологичен” ли, в конце концов, пародист Александр Иванов, ведь для адекватного восприятия его пародий необходимо знание первоисточников — чем не “образовательный ценз”?» Ну и ожидаемый (при таких-то вопросах) ответ: «термин “филологическая поэзия” представляется избыточным умножением сущностей. Не привнося дополнительной ясности, он только, как птица от гнезда, уводит исследователей в софистические дебри, отвлекая их от разговора о поэзии, которая в дополнительных определениях не нуждается». Мысль нехитрая, — чего огород городить, спрашивается? Вот Г.С., к примеру, с ее «Роза есть роза есть роза», — сказала, как припечатала. А могла бы публиковать про это самое бесконечные статьи в журнале «Садоводство»: «Почему роза — не цветок, а роза», «Роза как смысл, значение и денотат», «Цветочная роза, нецветочная роза и нерозовые цветы». Бумага тогда была дорогая, наверное.

На ту же тему пишет и Вероника Зусева. Тут уж все совсем предсказуемо и скучно: «Разумеется, и на российской почве произрастают эти сорняки, но опасения насчет повторения ситуации, сложившейся в США, все же кажутся мне несколько преувеличенными. Да, и в России уже есть серьезный литературный журнал, где создан специальный загончик для “поэта и литературоведа в одном флаконе”, — я имею в виду “НЛО”, чья “западническая” позиция совершенно очевидна. Плюс журнал “Воздух”, созданный бывшими “вавилонятами”, кажется, как раз с целью квазинаучной самопрезентации. Однако лабораторные опыты, вынесенные на авансцену, у нас до сих пор, слава богу, не особенно в чести».

• Апрельский номер «Знамени» (№4, 2011) публикует подборку Владимира Гандельсмана: «Не смерть страшна, а расставание / с отдельно взятым человеком, / я космосу шлю завывание, / его рассыпанным в ночи аптекам, / пусть вышлет мне в ответ лекарствие, / я буду принимать по горсточке, / чтоб в Божье перейти мне Царствие, / как лужу в детствии, по досточке». В этом же номере — стихи пермского поэта Ивана Козлова: «Вспоминает о тех, кого когда-то любила / выброшенная в урну палочка от пломбира / на углу мини-маркета в жаркий полдень уснул / старый, с отломанной спинкой фанерный стул / думает о друзьях и знакомых, глядя на облака, / монетка, подложенная детьми под колёса товарняка». В критической части Александр Уланов рецензирует монографию Людмилы Зубовой «Языки современной поэзии».

• В «Новом береге» (№31, 2011) — prose poetry Леонида Костюкова, стихи Кирилла Ковальджи, Хилины Кайзер и Алексея Цветкова: «бумага покорна и в принтере хватит чернил / старательно делаю вид чтобы не уличили / что смерть неизбежна что дерево дуб как учили / а наше отечество эта россия в окне / что скоро обрюзгнем и в нужных местах облысеем / как если бы звали цветковым меня алексеем / и жизнь не питала серьезных сомнений во мне». В части иноязычной поэзии имеют место стихи Детлефа фон Лилиенкрон в переводе Инны Кезе — отдельно отметим полезную и достойную всяческого уважения практику публикации оригиналов. Кроме того, публикуется вторая часть переписки Юрия Колкера и Льва Лосева. «Путешествуя по Европе, посмотрите-ка поближе на ее готические шедевры: сколько там неграмотности — асимметрии, нефункциональных деталей, безвкусной шутки ради присобаченных химер, не сводящих концы с концами орнаментов», — советует, в частности, последний. Здесь же текст Дмитрия Замятина «Холод и влага: образно-географический анализ стихотворения Осипа Мандельштама "Декабрист"», а также изящная заметка Александра Шапиро «Слова и строки».

• В очередном номере «Нового мира» (№3, 2011) — стихи Александра Кушнера, Юрия Кублановского, Натальи Бельченко и Бахыта Кенжеева: «Почивает царь в постели, ёж на парковой скамье. / Снится пресным Церетели, а безносым Корбюзье. / Подожди, мой друг поющий, погоди, мой добрый дождь, — / в беломраморные кущи без меня ты не войдёшь, / там прогорклый ветер дует, там вахтёры — смерть и труд — / под гармонь немолодую гимны спасские поют». В критической части Кирилл Корчагин пишет о книге А.И. Введенского «Всё», а Александр Жолковский в статье «О темных местах текста» — о «проблеме реального комментирования» (с иллюстрациями). Кроме того, опубликована первая часть статьи Ирины Роднянской «Новое свидетельство: Духовная поэзия. Россия. Конец XX — начало XXI века»: «...Духовная тревога. Свободное от конъюнктуры и моды, от внешнего принуждения и дидактических заданий поэтическое слово свидетельствует именно о ее пробуждении. А разве искусству не случалось оглашать сегодня то, что завтра предстоит пережить обществу в его массе? Под духовной же тревогой я разумею не что-то, обозначаемое расплывчатым словом “искания”, а тот трепет (если угодно, “страх и трепет”), которым исполняется человек, ощутивший на себе взгляд Другого, ощутивший — как благо или путы — свою зависимость от Присутствия», — в общем, ОЧЕНЬ МНОГО ЗАГЛАВНЫХ БУКВ.

• На «Полутонах» за отчетное время опубликована подборка Бориса Херсонского «Яко соние»: «Едут машины с включенными фарами. / Видимо, неспроста. / Старшую группу детсада выводят парами / из-под Пересыпского моста. / Непослушным грозит небесными карами / церквушка Казанская без креста — / военной службой, тюремными нарами, / пением нот с листа, / хором, сольфеджио, арпеджио, гаммами, / политпросветом, кино, / пьяными папами, строгими мамами, / умершими давно». Кроме того, здесь же выложены две книги: «Третий из двух» Ильи Риссенберга и «Избранное» Тора Ульвена в переводах Иосифа Трера и Дмитрия Воробьева: «Эти капли пота, / стекающие со лба охотничьей собаки / в момент, когда она понимает, / что человек властвует в силу своего безумия, — / вот всё, что дано тебе пить этой ночью; / на рассвете, будешь грызть закостенелые ласки». Очередной номер «Новой реальности» (№24, 2011) публикует стихи Евгении Извариной и Алексея Верницкого: «отец погиб за правду на луне / как миллиарды в будущей войне // как на пустом столе бывает нож / на лишнюю вселенную похож // и непонятно он или она / луны и правды третья сторона». В этом же номере статья Анны Голубковой «В своем углу: Казус Емелина»: «За последние несколько месяцев случились две истории, вызвавшие шквал самых разнообразных откликов, которые практически невозможно свести к единому знаменателю. Это присуждение Букеровской премии роману Елены Колядиной и обвинение поэта Всеволода Емелина в экстремизме. Обе эти истории обнаружили в образованном сообществе полное отсутствие единомыслия и не менее полное неумение прислушиваться друг к другу. Первый случай, на мой взгляд, продемонстрировал кризис существующей в современной литературе системы, второй — тоже отчасти является результатом системного сбоя. Но только отчасти, так как изначальной причиной случившегося непонимания является конфликт интерпретаций стихов Емелина — разные читатели вычитывают из них совершенно разные, подчас прямо противоположные смыслы».

• На Polit.ru Вадим Месяц отвечает Аркадию Штыпелю относительно своей книги «Норумбега», только что вышедшей в серии «НВП» «Нового литературного обозрения»: «Да, мы в патологически светском дискурсе, это факт. Но это не человеческая трагедия, а космическая. На личном уровне можно быть счастливым в любое время. Вот говорят об ужасе “существования пассионария в инерционной фазе развития общества”. Какой он тогда пассионарий, если для него существуют страх и ужас? Столь любимый моему сердцу Роберт Грейвс — тоже по существу светский писатель, для многих фантазер, начитанный чудак. Однако он верит, что когда-то существовал магический язык поэзии, способный превращать деревья в воинов, передвигать монолиты и излечивать массовые эпидемии. И теперь этот язык утрачен, хотя договориться вновь до магических формул возможно (о способах пока помолчим). Я чувствую силу воображения Грейвса, знание парадоксальных исторических деталей и хочу ему верить, поскольку в этой ипостаси поэзия обретает смысл. Ты знаешь, по Грейвсу, ведь даже Дилан Томас — путаник и пустозвон, и он здесь, конечно, лирически ошибается. Томас, как никто другой, чувствовал разлом времени — переводя его стихи, я чувствовал в нем чуть ли не есенинский пафос «хилых» деревень… Вот она, «трещина через сердце поэта» — благодаря этой трещине поэзия могла бы вновь внятно и страстно заговорить, если бы мы вновь этот разлом ощутили. Поэзия вновь могла бы стать духовной практикой — творчество “русских гулливеров” (А. Тавров, О. Асиновский, К. Латыфич и т.д.) я определяю именно так». А «Дни.Ру» публикуют видеозапись интервью Максима Амелина Кириллу Решетникову под названием «Поэзию надо оживить». В материале ТВЦ «Кто они, современные поэты» Амелин аттестуется так: «Представитель интеллектуального направления в поэзии. Архаист-новатор. Автор многочисленных переводов с латыни и греческого». У Амелина, кстати, вышла новая книга в издательстве «Б.С.Г.-Пресс».

• На Polit.ua — транскрипт публичной лекции Жоржа Нива. Речь идет в числе прочего и о поэзии, точнее, о ее рецепции в русской культуре: «Я помню мой спор с покойным, дорогим другом, Ефимом Григорьевичем Эткиндом, который считал, что мы, во Франции, совершили коренную ошибку, когда, так сказать, забыли о главных фундаментах поэтического перевода: ритме, рифме и строфике. Он смотрел, как Жан-Пьер Жув, отличный поэт, прозой переводил сонеты Шекспира. Эткинд говорил: “Это варварство”. Но я ему возражал, я говорил: “Ефим Григорьевич, надо посмотреть с обратной стороны. Почему такой поэт, как Жан-Пьер Жув, который умеет рифмовать — не в этом дело! — прибегает к прозе для того, чтобы переводить сонеты Шекспира. Наверное, потому, что он считает, что рифма и форма сонета его не удовлетворяют, потому что это какие-то истощенные формы. Конечно, так оно и было. Возьмите такого поэта, как Рене Шар, который никогда не писал стихов — он писал поэзию. То есть стихосложения, как такового, у него нет”. И я чувствовал, что Ефим Григорьевич мне все-таки верит, что это поэзия, но на сто процентов. Так же было, когда я ему говорил, что для меня лучший поэт это Поль Клодель. Я был на похоронах Клоделя, я так его обожал, что специально из провинции приехал в Париж, скрывался за седьмым столпом Нотр-Дам, там, где он обратился к Богу. А вот «Пять великих од» (Les cinq grands odes) , наш новый французский Пиндар, скажем — это было не очень понятно для Ефима Григорьевича. Я, естественно, упоминаю его как великолепного знатока всей европейской поэзии, но довольно много русских знатоков и читателей относятся к этому приблизительно так же. Они говорят, да — это верлибр. А верлибр — это плюративно. А это не верлибр. Это другая тайна. Это другое».

• Основной, так сказать, медийный сюжет недели по нашей части — снятие текста Дмитрия Быкова с эфира «Дождя»; самое профессиональное изложение сюжета, как водится, на BBC. Полный текст стихотворения, вызвавшего такой широкий резонанс, — на сайте «Новой газеты»: «Иль соблазнил тебя Гонтмахер / Своей словесною пургой? / Тебе его послать бы в рифму, / Но ты не Быков, ты другой. / Тебя прельстили эти цацки, / Тебя опутывает лесть — / Но это так не по-пацански! / Ты помни, Дима, кто ты есть! / Какой резон в таких демаршах? / Запомни, Дима, — ты из младших, / Ваш долг — доверие к отцам! / Димон! Ты что как не пацан?!» Кто бы написал внятную статью про этот удивительный жанр, ау?

• «НГ-ExLibris» кратко отзывается на новую книгу «А я вам — про Ерему»: Собрание стихотворений к шестидесятилетию А.В. Еременко». Уральский выпуск «КП» публикует интервью с Юрием Казариным: «Сегодня существует три литературные столицы, поскольку существует три школы: это московская, питерская и екатеринбургская. Здесь, на Урале, сложилась такая хорошая литературная традиция, которая в свое время 

основывалась на новом воздухе культуры. Здесь воздух не московский и не питерский, здесь воздух промышленный. И в этом промышленном воздухе появились потоки — театральные, музыкальные, живописные, и потом уже — литературные». Некто Минин в «Литературной России» комментирует дискуссии о премии «Поэт», предлагая дать ее, кажется, пермскому поэту Беликову: «В его стихах любовь к России и боль за нее. Истинно русский поэт»!

• Ну и отчеты. Жадан в Харькове, «Зинзивер» в Питере, Марина Бородицкая в Москве. «Культурная инициатива», кроме того, поздравляет Ивана Ахметьева с днем рождения, а мы к этим поздравлениям запоздало присоединяемся: many happy returns of the day .

Станислав Львовский ·

Фото: novate.ru