Как ни странно это звучит, но популярность Мураками в России похожа на успех «Аквариума». С разницей в двадцать лет. У писателя та же глобальная роль: он сближает Запад и Восток через веру в общие светлые идеалы. Что отзывается благодарностью в русских душах.

Я услышал альбом «Треугольник» в 1984 году в крымском колхозе, куда был отправлен после первого месяца учёбы в Киевском политехе. Этот альбом населяли Корнелий Шнапс, который «бродил по свету, сжимая крюк в кармане брюк», два тракториста, один из которых «Жан-Поль Сартра лелеет в кармане», «другой же играет порой на баяне Сантану и Weather Report», а также иные странные персонажи.

Но одной оригинальности мало для массовой популярности. И тем не менее камерная рок-группа БГ через три года собирала дворцы спорта и стадионы. «Старик Козлодоев» и «Мочалкин блюз» из «Треугольника» в фильм «Асса» попали уже хитами. А «Город золотой» и «Полковник Васин» можно было теперь услышать в колхозах не в студенческом лагере, а из репродуктора. Подспудно в текстах БГ всё больше сквозил Восток, российская аудитория стала грезить наяву «снами о чём-то большем».

С Мураками произошло примерно то же: никто поначалу не верил, что «Охота на овец» — потенциальный бестселлер. История его раскрутки — одна из первых сетевых историй успеха.

В середине девяностых в Японии российский переводчик Дмитрий Коваленин попросил знакомого бармена порекомендовать ему что-нибудь из местной литературы, чтобы «было интересно молодёжи во всём в мире, а не только японской». Тот дал пару книжек Мураками, включая «Охоту на овец». Коваленин так проникся ей, что в свободное от основной работы время за три года перевёл роман.

В 1997-м текст выложили на одном из первых сетевых ресурсов переводной литературы «Лавка языков». В 1998-м на деньги некоего литовского спонсора, которому понравилась вещь, роман опубликовала «Азбука». Но книжка не пошла. Кризис, то-сё.

В 2000-м за Мураками берётся издательство «Амфора». «Охота…» ими позиционировалась как детектив. Через три года в России уже бушевал Мураками-бум. «Дэнс, дэнс, дэнс», «Пинбол-1973», «Слушая песню ветра» — стотысячники. На сегодняшний день общий тираж книг Мураками — миллионы экземпляров.

Народ почуял в японце своего. Мураками сделал удивительный микс: русской литературы XIX века и американской XX, чьи сильные влияния испытывал. И всё это — под японским соевым соусом. Свой стиль писатель обозначил как суси (суши)-нуар.

Нуар — крутой американский детектив. В исполнении одного из его основателей Раймонда Чандлера (1888—1959) это чувственная поэтическая литература, пронизанная горькой иронией. Главный герой американца — частный детектив Филипп Марлоу — всякий раз нехотя берётся за новое дело, но выполняет свои обязанности добросовестно. Однако, разговаривая с враждебно настроенным комиссаром, он готов отвлечься на… жучка, который пересекает стол начальника полиции. Марлоу загадал: «Доползёт или не доползёт?»

— Дополз! — сказал детектив вслух.

— Что-что?! — обалдел начальник.

— Да так, ничего, — отмахнулся Филипп, уже приняв важное решение.

Это примерное поведение и героя «Охоты на овец». Он, выражаясь по-гребенщиковски, готов «опоздать и опоздать ещё, но выйти к победе в срок». Обломов, которого не обломать. Герой — несколько ленивый индивидуалист, но не эгоист: он всегда готов бескорыстно помочь.

В отличие от Чандлера, у Мураками нет горы трупов. И двухтысячные в России больше резонировали со спокойно-лиричным творчеством Харуки. Прослушивание джаза и рока, приготовление блюд для главного героя Мураками (а он почти во всех вещах один и тот же, альтер эго автора) носит несколько ритуальный характер. Если бы в «Охоте…» не досадное поручение некой мафиозной организации (разыскать друга Крысу, в которого вселился Дух Овцы, звучит несколько зоологически, но для большинства читателей понятно), он бы и дальше эстетски священнодействовал.

Герой Мураками увлекается западными продуктами: пищевыми и культурными. Причём обилие брендов не вызывает в читателе подозрения в скрытой рекламе.

«Я вытащил из заднего кармана «Ливайсов» конверт, открыл его и одну за другой начал пересчитывать десятитысячные банкноты. Своим видом нераспечатанная пачка денег напоминала скорее новенькую колоду карт». Или: «Я поднялся на верхний этаж небоскрёба-отеля, зашёл в просторный бар и заказал себе «Хайнекен». Прошло минут десять, прежде чем пиво наконец принесли. Всё это время я просидел в кресле, положив руку на подлокотник, подперев щеку и закрыв глаза. Совершенно ни о чём не думалось. С закрытыми глазами ещё отчётливей становился странный шум, как если бы несколько сотен гномиков старательно подметали мне голову вениками».

Фирменные бренды тускнеют рядом с образными метафорами. В традиционной японской поэзии метафора — распространённый приём. Но используется она там только в области чистой эстетики. Харуки своими метафорами и ассоциациями соединяет старое и новое время.

Например, название шлягера американской группы «Бич Бойз» «Дэнс, дэнс, дэнс» призвано у него подчеркнуть ритуальный танец воина («Но»). Только танцевать нужно непременно хорошо. Это аналогия нашему доставшемуся от рыцарей девизу: «Делай что должен, и будь что будет». В своём тексте Мураками синтезирует самурайские традиции (самурайство воспринимается им как соблюдение чести, но без заряда на агрессию), западную поп-культуру и дзен-буддизм.

Кстати, основателю дзен — монаху Бодхидхарме — Гребенщиков дал в своей песне русское имя и «пригласил» к нам: «Иван Бодхидхарма движется с юга на крыльях весны; он пьёт из реки, в которой был лёд. Он держит в руках географию всех наших комнат, квартир и страстей; и белый тигр молчит, и синий дракон поёт».

Белый тигр и синий дракон — традиционные образы китайской и японской мифологии. Сейчас как раз начнется год Белого Тигра.

Для прихода сюда сильного японского литератора почва была основательно подготовлена БГ. А в 2003-м Харуки лично побывал в России — съездил на Сахалин.

Вот отрывок из книжки «Суси-нуар» Коваленина, сопровождавшего писателя в этом путешествии. Здесь видно, насколько Харуки точен даже в мимолётных характеристиках.

«На большом экране MTV группа «Ленинград» поёт песню про мани.

— Они что, панки? — интересуется Мураками.
— Да не то чтобы… Просто много слов неприличных. А так всё о жизни простых людей, — говорю я и перевожу припев на японский.
— А неприличные слова зачем? — спрашивает Мураками.
— А чтоб заметнее было. Так, говорят, денег больше получается.
— Ага. Значит, панк как бизнес? — уточняет он. И качает головой: — No future .

Усмехаюсь в пиво. Интересно, что бы сказал на это сам Шнур?»

Шнур разогнал «Ленинград» и выступает теперь с группой «Рубль». Символично. Мураками сразу подметил: «коммерческий панк» изначально фальшив. Может, поэтому Шнура всё меньше слышно?

Коваленин адресовал писателю вопрос одной читательницы на вечно актуальную для нас тему: «Спросите у Мураками, почему он сам пить бросил, а герои в его в книжках не просыхают?»

Мураками, смеясь, ответил: «Да не бросал я! Выпиваю, как все нормальные люди…»

Успокоил!

Но, между прочим, Мураками (для злоупотребляющих этим делом) дал такую беспощадную характеристику одному из своих персонажей: «В 1973 году мой партнёр по работе был жизнерадостным выпивохой. В 1976-м он превратился в выпивоху с едва заметными сложностями в общении, а к лету 1979-го пальцы его уже сами тянулись к ручке двери, ведущей в алкоголизм».

У Мураками был свой джаз-бар, который он продал ради профессионального занятия литературой. А 40 тыс. дисков остались. И любовь к джазу. Его «Джазовые портреты» — образцовые короткие эссе, полные экспрессии и чарующих ассоциативных картинок. Вот, к примеру, что он пишет о музыке пианиста Телониуса Монка: «Харизматичные звуки — словно кто-то под углом рубил на куски глыбы твёрдого льда». Или: «Тогда мне казалось, что эта одна из острых форм одиночества».

Коваленин подарил Мураками альбом «Навигатор» «Аквариума». И справедливо был горд тем, что сумел «привезти Бориса Гребенщикова в Японию, а Харуки Мураками — в Россию. В результате сегодня первый читает второго, а второй слушает первого. Такой вот экспорт-импорт».

Песня «Навигатор» начинается словами, которые подходят обоим творцам: «С арбалетом в метро, с самурайским мечом меж зубами; в виртуальной броне, а чаще, как правило, без — неизвестный для вас, я тихонько парю между вами светлой татью в ночи, среди чёрных и белых небес».

В двухтысячных в России в рейтингах книжных продаж верхушку делили два автора: Дарья Донцова и Харуки Мураками.

Донцова помогала невзыскательным читателям выжить в прямом смысле: где что можно купить в Москве? Как сделать, чтобы дети и домашние животные (собаки в основном) были сыты и довольны? Это — горизонталь.

Мураками же вернул высокой литературе статус популярной и помог читателям выжить духовно — по вертикали. Особенно в постмодернистскую эпоху крушения идеалов как таковых.

Хочется по этому поводу процитировать напоследок отрывок из его интервью: «Японский читатель всё так же тоскует по миру, в котором оставалось бы место для идеализма. Мне захотелось создать героя, который бесконечно одинок в этом огромном и сложном обществе денег и информации. Так появилась «Охота на овец» и «Дэнс». Сегодня японцев приучают верить, что шикарный БМВ и новенький компьютер сделают их счастливыми и избавят от ощущения вселенской изолированности. А о том, что это ложь, никто не говорит вслух, и люди превращаются в циников и лицемеров. Вот в чём проблема: это новое общество кажется таким огромным и всесильным, что уже и не разобрать, как от него защищаться, с чего начинать атаку... Но всё когда-нибудь меняется».

Константин Рылёв