«Подстрочнику», конечно, далеко до Дарьи Донцовой с ее восемью-девятью миллионами продаваемых в год экземпляров (правда, здесь учитываются сразу 100 наименований), но для нашего рынка это хороший результат. Интерес к нон-фикшну развивается волнообразно: в сложные времена люди стремятся уйти от реальности, хотят сказок, а в относительно простые, наоборот, от сказок устают и требуют неприкрытой правды.

У нынешнего, во многом небывалого интереса к нон-фикшну есть историко-экономи ческое объяснение: кризис и разочарование итогами нулевых толкает людей от художест венной прозы к документалистике, к осмыслению реальных событий. Интересно, что предыдущий подобный всплеcк наблюдался в перестроечные годы, когда лекции историков собирали многотысячные аудитории, а у публицистики были колоссальные тиражи. В 90-е нон-фикшн смыло волной западной беллетристики (и в том числе фэнтези), которая хлынула на российский рынок. В нулевые на смену ей пришла русская попса, а к концу «десятилетия изобилия» одной попсы стало уже недостаточно.

В современной литературе явный кризис фантазии: все пишут про самих себя, выдумывая только отдельные факты. Но выдумывают так, что даже реальность получается искусственной

Сегодня значительную часть читателей fiction в значении «вымышленного мира», «фикции» больше не привлекает. За четыре года существования «Большой книги» — самой внушительной по призовому фонду российской литературной премии — произведения в жанре нон-фикшн регулярно попадали в тройку победителей. А в последние пару лет появились даже специальные премии для этого жанра — «Просветитель» и «Общественная мысль».

Еще одна премия — «НОС» («Новая словесность» или «Новая социальность») — призвана открывать новую русскую литературу, причем по замыслу организаторов за главный приз в 700 тысяч рублей на равных должны бороться и романисты, и авторы монографий, и исследователи. Например, в нынешнем шорт-листе «НОСа» рядом с последними романами Владимира Сорокина и Виктора Пелевина есть исследование Алексея Иванова по истории и географии Урала («Хребет России»), очерки владивостокского журналиста Василия Авченко о появлении японских праворульных машин в России («Правый руль»), а также сборник документов по уголовным делам поэта Осипа Мандельштама («Слово и “Дело”» Павла Нерлера).

Современный русский нон-фикшн делится на несколько ключевых направлений, которые показывают, какие именно области реальной жизни интересуют сейчас читателя и почему.

Травелог и краеведение

Бум травелогов, или, по-старому, путевых заметок, пришелся на 2007–2009 годы, когда ежемесячно выходило сразу несколько книг, в которых авторы делились своими впечатлениями о путешествиях. Это было не столько далеким эхом открытых границ, сколько симптомом повышения благосостояния: у народа появились деньги, но не такие большие, чтобы их можно было инвестировать в бизнес или недвижимость. В результате люди стали инвестировать в себя и путешествовать по миру.

Отсюда и спрос на соответствующую литературу. Но кризис 2008-го несколько сократил возможности наших соотечественников по части путешествий, и на рынке травелогов наступило затишье. Впрочем, интересные книги продолжают появляться, например роман «Фес» московского журналиста и поэта Глеба Шульпякова, где путевые заметки нанизаны на неплохо придуманный сюжет. Книга Шульпякова — не чистый нон-фикшн, но в ее основе все равно лежит травелог. Возможно, это тот путь, по которому будет дальше развиваться жанр путевых заметок в России.

Другое направление этого развития — этносоциальные очерки. В издательстве «РИПОЛ классик» выходит целая серия «Наблюдая за…». Первые две книги, «Наблюдая за англича нами» и «Наблюдая за французами», были переводными, но за ними вышли отечественные — про Голландию, Германию и Корею. К этому же жанру можно отнести «Немецкую систему» Сергея Сумленного и книгу Кати Стенвалль «Скандинавия: разочарованный странник». И автор, и читатель здесь — не легкомысленный и бесшабашный турист нулевых, который отправляется за границу, чтобы потратить заработанные деньги или поискать приключений. Скорее, это экспат по-русски: серьезный человек, который планирует долго жить и работать в чужой стране, а значит, ему нужна подробная и точная информация о ней.

Еще один важный жанр, посвященный «гению места», — краеведение. Он особенно популярен в Москве: глядя на город, который меняется прямо на глазах, причем чаще всего в худшую сторону, люди неизбежно начинают интересоваться уцелевшими старыми зданиями, а затем и историей мест, где они находятся. Здесь самым авторитетным писателем уже много лет остается Рустам Рахматуллин, чья книга «Две Москвы, или Метафизика столицы» в 2008 году вошла в тройку призеров «Большой книги». Рахматуллин берет не только потрясающим знанием фактуры (он один из лучших, если не самый лучший знаток Москвы), но и тем, что ему одинаково важны и реальная, и воображаемая история города, то есть весь набор мифов и легенд, связанных с Москвой. В похожей технике пишет и Андрей Балдин, чьи книги «Московские праздные дни» и «Протяжение точки» последние два года входили в шорт-лист «Большой книги».

Наконец, появляется «пародийное краеведение». Написанная целым коллективом авторов книга «Выше, дальше, ниже» представляет собой пародийный путеводитель по волжским городам, в котором выдумываются довольно правдоподобные легенды о Поволжье. Опыт этот не самый удачный, но лиха беда начало: на двадцатом году жизни при открытых границах наши соотечественники начинают все больше интересоваться родной страной.

Документальный роман

Так называют книги, в которых сюжет строится исключительно на реальных исторических событиях. У нас, увы, этот жанр пока развивается слабо, хотя в русской литературе он имеет мощную традицию. Скорее можно говорить об интересных попытках сделать что-то на его границах.

Если читатель может быть соавтором художественного мира, как, например, в романах Милорада Павича, то почему он не может стать соавтором мира реального?

С одной стороны, в современной литературе явный кризис фантазии: все пишут про самих себя, выдумывая только отдельные факты или сюжетные повороты. С другой стороны, выдумывают так, что даже реальность получается приглаженной и искусственной. То есть придумать серьезный сюжет почти никто, за исключением редких «почти классиков», не может, зато все легко могут испоганить действительность.

Мастером в этом деле является, например, Сергей Минаев. На первый взгляд, его романы не так уж далеки от реальности: это всегда слегка беллетризованный дневник одного из столичных типажей — менеджера, журналиста или пиарщика. Но беллетризация все-таки сказывается, и герои выходят очень усредненными: вместо живых людей они получаются пародиями на самих себя. В результате у читателя возникает кризис доверия к такой беллетристике. На этом фоне настоящий документальный роман с интересной фактурой обречен на успех.

В шорт-лист уже упомянутой премии «НОС» кроме документального романа Василия Авченко «Правый руль» попал также сборник очерков Максима Осипова «Грех жаловаться». Тексты Осипова — это рассказы земского доктора. Там практически нет выдумки и очень много страшноватых реалий русской провинции вроде уже потихоньку входящей в фольклор истории про ампутированные ноги: «Есть распоряжение, что ампутированные конечности нельзя уничтожать (например, сжигать), а надо хоронить на кладбище. Несознательные одноногие граждане своих ампутированных ног не забирают, в результате в морге недавно скопилось семь ног. Пришлось дождаться похорон бездомного (за казенный счет и без свидетелей) и положить ему эти ноги в могилу…»

К тому же жанру можно отнести и вышедший на днях небольшой роман московско-дагестанской писательницы Алисы Ганиевой «Салам тебе, Далгат». Год назад книга получила независимую литературную премию «Дебют». Ганиева пишет о повседневной реальности современного Дагестана, да еще и воспроизводит тамошний молодежный сленг. Та реальность для жителей Москвы — все равно что другая планета, как, собственно, и жизнь в большинстве субъектов нашей Федерации. Уже упомянутый Василий Авченко в одном из интервью предложил расселить столичных литераторов по российской провинции, чтобы они написали очерки или романы о жизни там. Не такой уж и сумасбродный план, если подумать.

Биографии и мемуары

Мемуарный бум тоже начался еще в середине нулевых. Спровоцировали его бесконечные споры об истории советского периода: максимальная идеологизированность собственно исторических работ неизбежно толкала людей к первоисточникам, в данном случае к мемуарам.

Успех того же «Подстрочника» многие склонны объяснять тем, что книга вышла сразу после того, как по телевидению был показан документальный сериал. Режиссер Олег Дорман снял автобиографические монологи Лунгиной десять лет назад, и фильм лег на полку — ни один канал не хотел ставить его в эфир. Полтора года назад по мотивам фильма стали делать книгу, но буквально за несколько месяцев до ее поступления в продажу сериал все-таки показали — сперва по «России», а потом по «Культуре».

Однако успех книги связан с выходом сериала, скорее не в смысле маркетинга, а в смысле технологии создания. «Подстрочник» — это практически документальное кино: рассказ о жизни как она есть, без каких-либо лирических отступлений и философских рассуждений.

Современный читатель становится все более придирчив к идеологии и все больше жаждет фактов. Когда автор мемуаров, рассказывая о себе и своем времени, пускается в историософию, доверие читателя мгновенно снижается — так было в ныне уже не существующей серии «Мой ХХ век» покойного издательства «Вагриус», а ведь некогда это была главная мемуарная серия страны.

На «Подстрочник» в этом смысле похожа книга Ролана Быкова «Я побит — начну сначала», это даже не воспоминания, а просто дневники разных лет. Или недавно изданная «Бутырка»: это блог, который вел из тюрьмы бизнесмен, арестованный по сфабрикованному заказному делу; он максимально воздерживается от каких бы то ни было рассуждений и просто свидетельствует.

Что же до биографического жанра, то здесь наблюдается определенный кризис. За год вышли четыре знаковые биографии: «Ельцин» Бориса Минаева, «Довлатов» Валерия Попова, «Леонид Леонов» Захара Прилепина и «Лев Толстой. Бегство из рая» Павла Басинского. Герои всех четырех книг жили в ключевые для страны эпохи перемен и были знаковыми персонажами. Но первые две книги получились на редкость неудачные: Минаев скатился в откровенную апологетику, а Попов фактически не сказал о Довлатове ничего нового и интересного.