Завантажити

осмысление стало возможным только сравнительно недавно. Это при том, что именно на его основе строилась вся система западной цивилизации, начиная с античных времен и по наши дни. Представление о принципиальной отделённости человека от мира и о самосознании как наиболее адекватной форме представления внешнего мира восходит ещё к античным грекам, хотя полного своего развития достигает в Новое время. Речь идет о той установке, которую М.Хайдеггер назвал «поставом» и которая предполагает существование определённого беспредпосылочного экрана субъективности, на который проецируются картины окружающей человека действительности с тем, чтобы впоследствии быть считанными гомункулусом самосознания. Между тем предполагается, что этот пресловутый экран как бы и не существует, и наше сознание наделено чудесной способностью к непосредственному усмотрению самой реальности. Более того, представление о существовании такого экрана само явилось результатом серьёзных рефлексивных усилий и было далеко не очевидным для субъектов деятельности. Тем не менее пока представление об абсолютной независимости, беспредпосылочности и совершенстве такого экрана оставалось в силе, идея абсолютного могущества самосознательного разума была непоколебимой. И только открытие того обстоятельства, что ткань экрана несовершенна и может искажать проецируемые на неё картины, что сама ткань создана из той же реальности, которую она отражает и, следовательно, является недоступной для самосознания частью реальности, наконец, что оптика проецирующего аппарата далеко не совершенна и не в состоянии без искажения передать картину внешнего мира, а, кроме того, гомункулус, вглядывающийся в экран, далеко не всегда в состоянии правильно понять, что на этом самом экране отображено, стало понятно, что научное знание не может претендовать на абсолютность и совершенство. Отсюда следовал очень важный для человека вывод о том, что его упования на научное познание мира как единственный и в исторической перспективе самодостаточный способ отношения (связи) человека с миром утопичны, поэтому наука необходимо должна дополняться другими способами духовной активности, которые в совокупности с наукой и обеспечивают адекватность человеческого присутствия в мире. Несмотря на всю тривиальность такого вывода, он означал далеко не тривиальные последствия для человека деятельностного, всё существование которого проходило под знаком возрастания роли и места самосознания в системе человеческой субъективности. Принятие факта неуниверсальности и несамодостаточности научного, шире – дискурсивного, а ещё шире – самосознательного, подхода к действительности по сути означало отказ от ранее непререкаемой установки на рефлексивное преобразование системы человеческой духовности, отказ от попыток полной научной ассимиляции всех ненаучных форм духа и отказ от претензий полного просветления светом разума всего объёма человеческой субъективности. Мог ли человек деятельностный бестрепетно принять такую позицию? Нет, не мог. И это обстоятельство является ещё одной иллюстрацией положения о социально-исторической обусловленности научного познания. Ведь вопрос о месте самосознания в жизни современного человека затрагивает наиболее фундаментальные измерения его жизнедеятельности. Его проблематизация, по сути, означает проблематизацию самой человеческой деятельности, справедливо рассматривающейся в качестве конституирующего фактора в процессе становления современного нам человека, и, таким образом, ставит вопрос о пределах человеческой суверенности и о границах личностной самоидентификации человека.
Оказывается, что вопрос о месте самосознания в системе человеческой субъективности – это вопрос о жизни и смерти современного человека, а не просто логико-эпистемологическая проблема. Если человеческая деятельность не может рассматриваться как самодостаточная и предельная форма обращения к реальности и за ней стоит более фундаментальная и исторически исходная система связи с реальностью, то деятельностные претензии на способность нахождения предельных смыслов человеческого существования и универсальность предлагаемых деятельностью подходов к действительности не совсем обоснованы и человеку следует искать иные, дополнительные способы связи с миром. Однако такая возможность противоречит деятельностной интенции на универсальность и всеобщность собственного подхода и вырастающим на основе этого подхода модусам человеческого самоопределения. Среди них укажем на такой крайне важный для современного человека модус, как представление о свободе человеческой воли. Нет нужды напоминать, что представление о свободе воли человека – одно из ключевых допущений в христианской антропологии. Именно свобода воли делает возможным спасение падшего человека и рассматривается как величайшее благо, дарованное человеку богом и не отобранное у него после грехопадения. Но в основе свободы воли лежит самосознание. Если же самосознание не может быть совершенным, то и свобода воли по сути сводится к видимости. Принятие такой

читати