Завантажити

либо иных идей и представлений о реальности, но и являющейся средством (способом), обеспечивающим человеку доступ к реальности. По умолчанию предполагается, что реальность открывается человеку через деятельность и что не существует иных конкурентоспособных по своей адекватности способов проникновения в реальность (приближения к реальности), помимо деятельности. По сути, это означает принятие установки на принципиальную отдельность человека от мира, установки на то, что человек и мир никогда не могут быть в состоянии органического единства и единственно адекватным способом соприкосновения с реальностью есть соприкосновение посредством деятельности. Именно в этом пункте совпадают все мировоззренческие системы деятельностной эпохи. И с разрушением именно этого пункта и связан мировоззренческий кризис, с которым столкнулся современный человек. Симптомы такого разрушения, первоначально зафиксированные в таких отвлечённых областях культуры, как философия и искусство, со временем стали общедоступными и заурядными явлениями повседневной человеческой жизни.
Что характерно, такая девальвация претензий разума на лидирующее положение в системе человеческой субъективности не сопровождается утерей наукой статуса важнейшей производительной силы и, соответственно, отказом от научных подходов к решению деятельностных проблем. Официальный статус науки не оспаривался и не мог оспариваться в силу её колоссальной значимости для человеческой деятельности. Что же касается мировоззренческих, точнее экзистенциальных, последствий её господства, то они до поры до времени рассматривались как несущественные издержки, борьба с которыми велась средствами всё той же науки. Соответственно, решение проблемы искалось на путях совершенствования научного подхода к решению мировоззренческих проблем. Такова была официальная позиция деятельностной цивилизации. На неофициальном же уровне происходило много интересного, возникали многочисленные маргинальные идеологии, обосновывающие идею несовершенства научного отношения к действительности, ширился интерес к альтернативным формам духовной активности, возникло массовое увлечение различными мистическими практиками и психотехниками. По сути, складывалась мощнейшая, противостоящая официальной, культурная модель, основывавшаяся на непризнании за разумом статуса высшей и наиболее совершенной формы субъективной активности человека. Модель, внутренне противоречивая и ограниченная, прежде всего в силу того, что она не оспаривала значения человеческой деятельности, этого основного движителя дискурсизации человеческой субъективности, а лишь пыталась уменьшить претензии разума, не устраняя причин его возвышения. Тем не менее впервые начиная с эпохи Античности представление о недостатках и ограниченности сугубо научной ориентации человека получило такую мощную поддержку как на уровне носителей массовой культуры, так и на уровне интеллектуальных элит. И хотя официальная позиция оставалась по-прежнему проразумной, всё большее и большее число ведущих мыслителей отказывались от безоговорочной поддержки рационализма. Мы ещё не совсем осознаём всё значение подобной трансформации, весь драматизм наличной ситуации. Ведь по сути под сомнение поставлено основное, краеугольное представление о человеческой природе, представление, на котором держалась вся деятельностная цивилизация.
Это представление о том, что свободный суверенный индивид в состоянии решать все стоящие перед ним проблемы при условии, что он будет опираться на свой разум. Весь пафос античной философии – это утверждение прав разума на поиск путей к спасению человека. Официальная, так сказать, высокая культура Античности противостоит демократической, традиционной культуре прежде всего в этом пункте, утверждая личностную суверенность перед лицом традиционных ценностей и форм духовной активности. Конфликт Сократа и Афин – это прежде всего конфликт между двумя способами самоопределения человека – традиционным, основанным на естественном, в известном смысле органическом принципе духовного концептирования, и новым, самосознательным, дискурсивным по своей природе, конфликт, разрешившийся официальным признанием претензий разума на совершенство и самодостаточность. И хотя на закате Античности мы становимся свидетелями такого явления, как учение Прокла, поставившее под сомнение всесилие человеческого разума, тем не менее столбовая дорога на утверждение первенства разума перед другими формами активности духа оставалась неизменной. Даже утверждение христианства проходило под знаком личностной, читай рациональной, интерпретации традиционной мифологической образности. Результатом такой интерпретации становится дополнительная подпитка деятельности токами бытийного опыта, что по сути обеспечивает беспроблемное существование рациональной, а шире – деятельностной, установки на протяжении последующего тысячелетия человеческой истории. Разумное начало прочно ассоциируется с прогрессивным, добрым, лучшим, совершенным и т.д. В свою очередь, всё, что не признаёт за

читати