Завантажити

пределы сугубо философского контекста, можно сказать, что тот тип связи бытийного и деятельностного измерений человека, который был реализован в христианстве, подошёл к своим границам, но, что характерно, осознание этих границ привело не к отказу от познавательной, шире, деятельностной ориентации человека, а, наоборот, к попыткам ее усиления. То есть человек Нового времени видел проблему не в том, что познанию было отведено слишком большое место в системе человеческого самоопределения, а в том, что познание было недостаточно совершенным для того, чтобы найти пути к истине, соответственно, открытие и разработка новых методов познания позволят человеку наконец достигнуть желаемого освобождения. Что означала такая позиция, на чём основывалась вера человека в силу знания и чем новый метод отличался от традиционного, унаследованного от Античности, познавательного подхода?
Прежде всего заметим, что все эти вопросы систематично и глубоко освещены в современной литературе, и в нашу задачу отнюдь не входит повторение общеизвестных истин. Поэтому мы в конспективной форме выделим только то, что касается интересующей нас темы. Итак, развитие человеческой деятельности и связанной с ней техники привело к ситуации, когда человек стал способен к достижению такой власти над природой, о которой в предыдущие века он мог лишь мечтать, всё это вылилось в представление о неограниченных возможностях человека, вооружённого достижениями деятельности, соответственно способ мышления, породивший новейшие технические достижения, был провозглашён тем методом, который в состоянии открыть всему человечеству дорогу к счастью. Такая установка находилась в русле того представления о знании, которое разрабатывалось в средневековой культуре Западной Европы. Речь шла всего лишь о замене одного типа знания другим. Представлялось, что в результате такой замены станет возможним разрешение тех мировоззренческих вопросов, которыми мучилась поздняя схоластика, и, как следствие, это приведёт к восстановлению утраченного синтеза бытийного и деятельностного начал и упрочит личностную интерпретацию сакрального, предпринятую в христианстве. В этом смысле вся философия Нового времени может быть представлена как продолжение средневековой философии, осознавшей ограниченность традиционных, доставшихся ей в наследство от Античности познавательных методов и пытающейся применить новые методы к решению традиционных проблем. Так, Лев Шестов, вслед за Э.Жильсоном, указывает: «Не только Декарт, но и все великие представители новой и новейшей философии находились в тесной связи со схоластиками: Лейбниц, Спиноза, Кант и все немецкие идеалисты шли по руслу, проложенному схоластической мыслью»44. Э.Жильсон, в частности, замечает, что вся система Декарта «держится идеей всемогущего Бога, который некоторым образом создал сам, на ещё более прочном основании создал вечные истины, включая математические, а также сотворил мир из ничего»45.
Таким образом, привнесение в философию новых методов познания, зарекомендовавших себя в практическом изменении окружающего мира, и их последующая легитимизация в качестве надёжного средства достижения знания об абсолюте привели в конце концов к тому, что наука приобрела статус высшей, ничем не ограниченной инстанции в решении предельных вопросов бытия. И если требования веры вступали в противоречие с выводами науки, то нетрудно догадаться, что это заканчивалось выбором в пользу науки. Таким образом, то, что сначала выглядело как безневинная попытка прояснения основоположения принципов веры с опорой на использование наиновейших и наиэффективнейших методов познания, в конце концов привело к отказу от религиозных представлений как таких, которые не соответствуют данным науки. Но, что характерно, отказ от той части бытийного опыта, который был запечатлён в системе религиозного сознания, не привёл к мировоззренческому крушению человека. Оказалось, что та система миропонимания, которую предлагала научная картина мира, а ещё точнее, тот энтузиазм, который был связан с развитием техники и науки, был способен обеспечить человека достаточно надёжным механизмом решения мировоззренческих проблем. И коль скоро человек верил в возможность ничем не ограниченного прогресса, смысложизненные проблемы представлялись вполне разрешимыми при помощи положительного знания. В соответствии с этой установкой уже не религия, а наука о человеке – то есть антропология – становится вернейшим путем к спасению: «Если и есть философская задача, решения которой наша эпоха требует как никогда срочно, так это задача создания философской антропологии. Я имею в виду фундаментальную науку о сущности и сущностной структуре человека; о его отношении к царству природы (неорганический мир, растение, животное) и к основе всех вещей; о его метафизическом сущностном происхождении и его физическом, психическом и духовном появлении в мире; о силах и властях, которые движут им и которыми движет он; об основных направлениях и законах его биологического, психического,

читати