Завантажити

Ничего подобного прежде не было. Все предыдущие субперсоналии функционировали как целостные образно-символические комплексы, овладевавшие человеком в той либо иной ситуации. Соответственно, если личность опирается на механизмы левого полушария, отвечающего за дискретное моделирование действительности, то другие субперсоналии «обитают» в правом, синтетически-интуитивном полушарии.
Самоотождествление человека с личностью делает его во многом независимым от прежних форм самоактуализации, освобождает его от диктата традиции и мифа и приуготовляет к ничем не ограниченной деятельностной экспансии в мир, чем он и стремится воспользоваться. Успехи его на этом пути всем известны, и мы не будем останавливаться на них. Субъективным коррелятом данного процесса становится приобретение рациональностью статуса высшей легитимизирующей инстанции в субъективности человека. Причём речь идёт не о некой конвенции, сознательно принятой человеком, а о самом ядре его самочувствования. Для личности только то обладает статусом реальности, действительности, что прошло через рациональную верификацию и доказало свою истинность. Такое отношение вошло в плоть и кровь современного человека и по сути стало неустранимой предпосылкой его мироотношения, но лишь гораздо позже было осознано и получило идеологическое обоснование.
Однако доминирование дискурсивного, деятельностного начала означает не только повышение деятельностной эффективности человека, но и нечто иное, гораздо менее приятное по своим последствиям. Установка на дискурсивное моделирование действительности, установка, в основе которой лежит принцип отдельности человека и мира, в принципе неадекватна и предполагает существование внутри пространства, построенного на ином, синтетическом принципе, задающем дискурсивной установке горизонты её применения и тем самым обеспечивающем её конструктивное применение. Господство же человеческой деятельности нарушает этот принцип сосуществования синтетического и аналитического начал субъективности.
Это нарушение не есть результат злого умысла или непонимания ситуации. Оно обусловлено самой структурой деятельностной вовлечённости человека, требующей от него самосознательного, дискурсивного отношения к миру и человеку. В свою очередь, господство деятельности в человеческой жизни означает господство личностной субперсоналии в человеческой субъективности. С того момента, когда дискурсивное моделирование получает возможность избегать контроля со стороны синтетических форм духовной активности и начинает доминировать в системе субъективности, создаются объективные предпосылки для неадекватного отношения к реальности со стороны человека. Синтетические и аналитические принципы, воплощённые в структуре субъективности и моделирующие (каждый присущим ему способом) реальность, образуют в своей совокупности нечто вроде стереоскопического эффекта, позволяющего выявить ограниченность каждого из принципов моделирования и тем самым выявить истинную картину реальности. Именно при взаимодействии синтетического и дискурсивного подходов высекается искра, освещающая реальность, позволяющая человеку занимать адекватную позицию в мире.
Пусть читателя не смущает некоторая метафоричность этого объяснения. За ней стоят вполне осязаемые психофизиологические механизмы, достаточно хорошо изученные современной наукой. Всех интересующихся данной темой подробнее мы адресуем к книге М.Е.Сандомирского24.
Пока же подчеркнём главное. Только при взаимодействии синтетического и дискурсивного подходов возможно адекватное существование человека в мире. Естественно предположить, что доминирование дискурсивного начала эту адекватность нарушает, что само по себе чревато весьма серьёзными последствиями для человека. Дискурсивная картина реальности, будучи изначально неполной, не может быть использована в качестве единственной модели мира. Но это далеко не всё.
Оказывается, что помимо когнитивного у этой проблемы есть и другое, сугубо гуманитарное измерение. Развитие отчуждения, приведшее к существенному ослаблению бытийной мотивации человеческой деятельности, которая, как мы помним, строилась на превращённом использовании бытийного опыта человека, повлекло за собой девальвацию самого этого опыта и переинтерпретацию бытийных символов в духе деятельностного потребизма.
Таким образом, бытийное и деятельностное поменялись местами. Если раньше поток энергии от бытия к деятельности приводил к тому, что деятельность интерпретировалась в бытийном духе, то сейчас, в связи с ослаблением человеческой связи с бытиём и усилением значения человеческой деятельности, деятельностная мотивация стала не только открыто использоваться в человеческой деятельности и доказала там свою чрезвычайную эффективность, но и попыталась заполнить тот мотивационный вакуум, который возник в бытийной области человеческой активности.
Однако деятельностное решение бытийных проблем не может удовлетворить человека, прежде всего потому, что по сути не соответствует бытийной

читати