Завантажити

постепенно, по мере истощения естественных ресурсов человеческого существования, выживание вида потребовало от человека развития новых форм активности, приобретающих характер осознанной и отсроченной по своим результатам более или менее сознательной деятельности. Возникает и постепенно укрепляется физиологический субстрат такой осознанной деятельности. Соответственно меняется восприятие мира, на место священного приходит профанное, человек внезапно оказывается внутри достаточно мрачного и враждебного ему космоса, далёкого от привычной древнему человеку уютной и наполненной субъективными смыслами Вселенной. Но для того, чтобы в таком мире могла протекать человеческая деятельность, необходимы её мотивировка и связь с традиционным ядром человеческой субъективности, которое (ядро) никуда не делось и продолжает задавать основные мотивационные импульсы для человеческого существования. И для того, чтобы это бытийное ядро работало, необходима бытийная переинтерпретация мира деятельности. Но как возможна такая переинтерпретация, ведь деятельностная модель мира принципиально противостоит бытийному подходу? Ответ возможен только один: деятельностный мир должен быть закамуфлирован под мир бытия. Такой камуфляж позволяет связать деятельностную активность человека с его бытийным опытом. Подобная связь строится на принципе отсроченного удовольствия, на принципе вознаграждения за некое неприятное, «трудное» дело, которое (вознаграждение) последует через определённый период времени. На место упоения приходит терпение, возникает «труд» как особый социальный процесс, требующий для своего поддержания новых, неизвестных ранее механизмов психофизиологического обеспечения. В основе этих механизмов лежат два главных принципа: принцип обратного отражения, базирующийся на процессе перемаркировки, наделения смыслами тех либо иных трудовых актов, создания целой системы символических стимулов и их закрепления в человеческой деятельности за счёт перенесения на них (главным образом путём имитации) переживания положительных чувств, лежащих в основании человеческой субъективности, – переживания, намного более слабого и вторичного по сравнению с непосредственной чувственностью бытийного человека. Естественно, что такое переживание может носить сугубо субъективный, в смысле не связанный с реальным процессом деятельности, характер. Что, опять-таки, естественно предполагает определённую интроекцию символа.
Развитие нового «деятельностного» ядра человеческой субъективности потребовало интерпретации тех новых объектов, которые попадали в поле деятельностного отношения. Такая интерпретация, точнее, такое наделение смыслом было необходимо для поддержания стабильности и непрерывности человеческой деятельности. В рамках подобной интерпретации «объекты» нейтральные, а чаще отрицательно окрашенные (в силу изначально присущего им «не-человеческого» измерения), переинтерпретировались в терминах человеческой субъективности, приобретали символическую ценность и инкорпорировались в систему человеческой субъективности. По сути, создавалась определённая система знаков, которая надстраивалась над изначальным, непосредственно укоренённым в человеческом бытии ядром субъективности и которая одновременно апеллировала как к объектам внешнего мира (отношение к которому она призвана была регулировать), так и к объектам субъективным, представляющим собой ядро человеческого духа, объектам, отражённый свет которых лежал в основе мотивации человека деятельностного. С самого начала своего функционирования «деятельностная» знаковая система предполагала своё существование в поле человеческого сознания, то есть человеческое отношение к ней было осознанным и в известном смысле свободным, что позволяло человеку манипулировать знаками этой системы и строить на её основе новые, во многом автономные, то есть не связанные с актуально протекающей деятельностью, ценностные миры, приобретающие характер самостоятельной ценности. Такая избыточность обеспечивала деятельностной «ценностно-символической» системе возможность создавать определённые дополнительные знаковые ресурсы, определённый арсенал, позволяющий человеку приспосабливаться к постоянно изменяющимся условиям существования, создавать систему ценностей «на вырост», способную адаптироваться к новым условиям деятельности. В то же время подобная «независимая» природа символического мира в перспективе чревата его отрывом от реальности, утратой им своей прагматически ориентированной сути и подчинением человека слепой игре (комбинаторике) ценностно окрашенных символических объектов (Ж.Бодрийяр).
Сразу обратим внимание читателя на то обстоятельство, что возможная «непрагматическая» ориентация новой знаковой системы совсем не тождественна ориентации на вечное. Изначально отделённая от вечного и выступающая лишь самосознательным символом этого вечного, призванным своим холодным отражённым светом наполнить опустошённую деятельностью душу, эта символическая система могла находить оправдание на право собственного

читати