Завантажити

как арену активности неких сверхъестественных существ, познание мотивов которых и является основной целью рефлексии.
Но доминирование объективистской установки в рефлексии не следует понимать в чисто методологическом плане. За этим доминированием стоит определённое мирочувствование, наделявшее научно-техническое отношение к миру особым сакральным статусом, видевшее в научности путь к спасению, к обретению утерянной связи с космическим, сакральным измерением человеческой жизни. Забегая вперёд, заметим, что такое отношение к научности связано с реверсионным использованием характерного для человеческой культуры «мотивационного» блока. Как показывают исследования современных культурологов и социологов, система человеческих ценностей включает в себя так называемые экзистенциальные ценности и социальные. Как правило, социальные ценности интерпретируются и мотивируются за счёт экзистенциальных, направленных на решение цикла космических вопросов. В силу этого обстоятельства многие социальные ценности несут на себе отблеск космического, сакрального. Соответственно, возможность (исторически весьма редкая) достижения социальных ценностей может быть воспринята как путь обретения не только социальных, но и экзистенциальных целей. Именно такая ситуация и сложилась в период Нового времени.
Человек, впечатлённый успехами деятельности, возможностью достижения целей, пускай и чисто прагматических, но прочно ассоциирующихся с сакральным, пришёл к выводу, что дальнейшее следование по пути науки и техники (так называемый прогресс) приведёт к его полному освобождению и к обретению им благодати.
Таким образом, повседневная человеческая деятельность обрела характер теургии. Ситуация характерна для мифо-ритуальной эпохи, но никак не для эпохи после осевого времени, когда деятельность рассматривали в качестве тяжёлой необходимости, но уж никак не теургии.
Деятельностный активизм Нового времени привёл к существенному возрастанию значения деятельностного центра субъективности и к завоеванию личностной субперсоналией доминирующего положения в системе человеческой духовности. С этого момента убеждение в необходимости научного отношения к жизни приобретает силу всеобщего предрассудка. Все формы духовности оценивались с точки зрения их «научности». Те из них, которые не проходили теста на научность, удостаивались весьма невысокого статуса и становились в очередь на переделку для того, чтобы стать как можно более научными. Все внерациональные способы объяснения субъективного находятся под подозрением, и требуется специальная санкция разума для признания их содержания.
Подобная культурная позиция воплощается в институциализированной форме в системе образования, ставящей на первое место развитие именно рефлексивных способностей человека.
Однако то, что декларируется на уровне культуры, не так легко воплотить в жизнь. В обществе продолжают существовать, казалось бы, вопреки доказанной бесполезности и неадекватности, различные формы вненаучной активности, пускай они изрядно маргинализируются, но уж точно не исчезают.
Ещё более верно данное утверждение по отношению к индивиду. Несмотря на то, что социальная, личностная субперсоналия рассматривается как сущностное ядро человека, призванное подчинить и ассимилировать прочие, внеличностные, то есть не подчинённые самосознанию части человеческой субъективности, на практике всё не так просто. Человек деятельностный, отождествляющий себя с самосознанием, на каждом шагу сталкивается с существованием мощных, неподвластных самосознанию субъективных сил, своего рода демонов, постоянно вмешивающихся в процесс рационального, деятельностного самоопределения человека. И хотя стремление к прояснению светом самосознания глубинных уровней психики не прекращается ни на секунду, до полного успеха ещё далеко. Тем не менее общая ситуация выглядит достаточно благополучной. До того момента, пока человек воспринимает деятельность и сопутствующую ей науку как путь к всеобщему счастью, все проблемы рассматриваются как временные и разрешимые. Символический статус человеческой деятельности способствует трансляции опыта бытия на уровень индивидов и обеспечивает тем самым разрешение основных экзистенциальных проблем.
Однако начиная с 1820-х годов ситуация начинает изменяться. Первые признаки таких изменений, вначале улавливаемые лишь на высших, наиболее рафинированных уровнях духовной активности (в искусстве, литературе и философии), со временем становятся доступными массовому сознанию и приобретают силу очевидности. С этого момента и берёт своё начало современный гуманитарный кризис.
Причиной этого кризиса стал конфликт бытийного и деятельностного подходов к действительности – конфликт, который проявил себя и на уровне человеческого существования и в субъективной сфере.
Естественно предположить, что необходимость сосуществования внутри человеческого мира двух противоположных установок потребовала выработки достаточно сложных механизмов их взаимодействия.

читати