Завантажити

становится виден в самом «конце» процесса, то мифологическое мышление схватывает ту либо иную интуицию или смысл мгновенно, временное развёртывание для него означает лишь некие вариации, развитие ранее заданной темы. Если в основе дискретного мышления лежат категории языка, которые, в свою очередь, отражают наиболее общие возможности человеческой деятельности по преобразованию внешнего по отношению к человеку мира, то мифологическое мышление строит свои образы за счёт использования неких матриц восприятия, матриц, задающих предельную форму организации образов. Ну и, наконец, в основе деятельностного мышления лежит субъект-объектная разделённость человека и мира, в то время как мифологическое мышление принципиально целостно, человек и мир для него нераздельно слиты. Возникает вопрос – если мифологическое и деятельностное сознание столь различны, то как происходит их взаимодействие в процессе деятельностной переинтерпретации мифологического материала. Ведь не секрет, что этот процесс происходит не взрывообразно, а занимает определённое время, в течение которого обе формы не только взаимодействуют, что в принципе достаточно тривиально, но и обслуживают одну и ту же сферу человеческой активности. Для ответа на данный вопрос ещё раз обратимся к результатам исследования человеческого сознания, полученным современной наукой. Как оказалось, сознание возникает в результате повторной утилизации опыта человеческого восприятия, существуя первоначально в виде системы смыслообразов. Эти образы задают базовое пространство для развития на их основе пропозициональных необразных форм мышления, использующих опыт деятельности и развивающихся по законам алгоритмического исчисления. Специальные методики позволяют выявить образную основу, стоящую за теми либо иными вербальными конструктами. Первоначально доступная человеческому восприятию, со временем по мере развития дискурсивно-логического мышления эта образная основа вытесняется в подсознательную сферу и оперирование понятиями приобретает всё более деятельностно мотивированный характер. Можно предположить, что в истории взаимодействия деятельностной и мифологической субъективности был период равноправного сосуществования дискурсивного и образного компонентов сознания. В результате подобной равноправной активности возникает продукт, причудливо соединяющий в своём теле мифопоэтические образы и логические (деятельностные) понятия. При этом образный компонент не вытесняется, как это характерно для развитого дискурсивного мышления, а полноценно функционирует в качестве некоего живого смыслового центра системы, задающего необходимый мотивационный заряд для связи дискурсивного слоя мировоззрения с тканью человеческой жизни.
Это выглядит примерно следующим образом. В системе деятельностного мировоззрения формируются несколько центральных образов-понятий, которые одной своей стороной укоренены в интуитивно-мифологическом океане, из которого вырастает вся система человеческой субъективности, другой же обращены к логико-понятийному пространству мировоззрения. Вместе с тем взаимодействие данных образований с реалиями деятельностного мира опирается на дискурсивно-логические механизмы с соответствующей причинно-следственной связью и подчинено логике деятельностного отношения к миру, а включение мотивационного вывода, следующего из подобной деятельностной логики, опирается на интуитивно-образное измерение этих конструктов. Если наше предположение верно, то в философских системах Античности мы должны постоянно встречаться с подобными мифо-понятийными кентаврами. В качестве убедительной демонстрации данного факта обратимся к системе Платона, занимающей уникальное переходное положение между мифом и философией. У каждого, кто сталкивался с текстами этого философа, не могло не возникнуть чувства изумления в связи с тем, как непосредственно переплетаются у него сугубо рациональные, часто опирающиеся на здравый смысл и обыденную житейскую интуицию, соображения о характере тех либо иных отношений между исследуемыми понятиями с интуитивно-мифологическими образами, стоящими за этими понятиями. Будучи ориентированным на рациональное умозрительное знание, Платон, тем не менее, постулирует существование неких высших сущностей, открывающихся человеку в процессе, сходном с мистическим созерцанием. Это выглядит примерно так же, как размышления средневекового схоласта о том, сколько чертей может поместиться на кончике иглы. Платона ничуть не смущает такая непоследовательность. Невзирая на порывы некоего рапсодического мистицизма, философия Платона в основе своей имела рационалистический характер – хотя не следует забывать, что рациональность эта применялась к сущностям метафизическим. Можно сказать, что его система – это своеобразное исчисление идей. При всём пристрастии к диалектической точности и интеллектуальной строгости философия Платона пронизана чем-то вроде религиозного романтизма, который сказывался и на её онтологических категориях, и на её эпистемологической стратегии. Платон описывал Идеи

читати