Завантажити

типологической параллели приведём аналогичный фрагмент из даосского текста IV века, безусловно опирающегося на совершенно автохтонную китайскую традицию.
«Иша упанишада» (4–8):
«Неподвижное, единое, оно – быстрее мысли, чувства не достигают его, оно двигалось впереди [их]. Стоя, оно обгоняет других – бегущих. Матаришван влагает в него деяния. Оно движется – оно не движется, оно далеко – оно же и близко, оно внутри всего – оно же вне всего. Поистине, кто видит всех существ в Атмане, и Атмана – во всех существах, тот больше не страшится. Когда для распознающего Атман стал всеми существами, то какое ослепление, какая печаль могут быть у зрящего единство? Он простирается всюду – светлый, бестелесный, неранимый, лишённый жил, чистый, неуязвимый для зла, всеведущий, мыслящий, вездесущий, самосущий, что должным образом распределил [по своим местам все] вещи на вечные времена» (Пер. А.Я.Сыркина).
О боге ветра и пространства Ваю.
Гэ Хун. «Баопу-цзы» (глава 1 Эзотерической части; во фрагменте говорится о сокровенном дао):
«Металл и камень не сравнятся с ним своей твёрдостью, а щедрая роса не сможет превзойти его своей мягкостью. Оно квадратное, но не измеряется угольником, круглое, но не измеряется циркулем. Идёшь к нему, но не видишь его, устремляешься за ним, но не в силах догнать его. Небо от него свою высоту имеет, а Земля от него же свою низину имеет. Благодаря ему движение происходит облаков, и дождь оно дарует. Оно носит в утробе плод – Изначальное Одно. В нём как в форме-образце вылиты два способа проявления, и из него исходит Великое Начало всех вещей и возвращается к нему же... Всеохватывающее и всё затопляющее, огромное и безмерное, оно с творчеством сообразует свою согласованность – тождественность.
Оно подобно тьме и подобно свету, подобно мутному и подобно ясному. Кажется, оно отстаёт, но оно перегоняет; кажется, что оно ущербно, но оно всецело завершено».
Чем можно объяснить удивительный параллелизм (даже на уровне образов) двух текстов, возникших в двух совершенно различных культурах? Уж, конечно, не пресловутым (но невозможным) влиянием брахманизма (или что ещё более странно – буддизма) на даосизм, возможность которого справедливо отверг ещё в XIX веке В.П.Васильев и вера в которое в современной науке кажется странным анахронизмом, заставляющим вспомнить о синологических трудах отцов-иезуитов XVII – XVIII веков и протестантских пасторов-миссионеров XIX века.
Но если не влиянием брахманизма, то чем же? Близостью (или даже тождеством) психотехнического трансперсонального опыта и образующих его переживаний. И мудрецы упанишад, и древние даосы равным образом испытывали то расширение сознания и космическое единство, слияние со всем сущим и с универсальным сознанием, которое хорошо известно по психоделическим (и медикаментозным, и не только им) сеансам современных психологов-трансперсоналистов.
И ещё: «в этом состоянии йогин узнает себя во всём, отождествляет себя со всеми без различия. Он относится ко всем, как к самому себе, не устанавливая различий между собой и «другими существами». Он включает в себя каждое живое существо, и объектами его созерцания являются безграничное количество живых существ.
Пусть все те, кто дышит, всё живое, все особи, все те, кто заключён в границы индивидуального существования во всех десяти сторонах света, станут свободными от враждебности и прочих аффектов! Пусть все мужчины, женщины, святые, обыкновенные люди, божества, смертные и проклятые во всех десяти сторонах света станут свободными от враждебности и других аффектов!»13.
По сходной схеме строится процесс созерцания и при сосредоточении на трёх остальных состояниях Брахмы.
А теперь процитируем фрагмент текста, относящегося к совсем иной традиции, православно-византийской, что не мешает ему выражать те же чувства, что и буддийскому тексту, описывающему созерцание, развивающее дружелюбие. Его автор – раннесредневековый (вторая половина VI века) христианский подвижник св. Исаак Сирин:
«Что такое сердце милующее? Возгорание сердца y человека о всём творении, о людях, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи y человека источают слёзы от великой и сильной жалости, объемлющей сердце. И от великого терпения умиляется сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-нибудь вреда или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились они и очистились; а также и о естестве пресмыкающихся молится, с великою жалостью, какая без меры возбуждается в сердце его, по уподоблению его в сем Богу»14.
Мы видим, что в то время, как богословы ломают копья в словопрениях о догматах, носители религиозного опыта вполне согласны друг с другом.
Приведём ещё пример (из творений Исаака Сирина), который прекрасно иллюстрирует сходство экстаза восточнохристианской мистики (речь

читати