Завантажити

а через вас для целого мира, чтобы вы сами, утвердившись в деле Божием, и другим могли быть полезными»27.
Нетрудно видеть, что все описываемые в этом тексте эффекты полностью соответствуют феноменологии бытийного опыта. Иными словами, именно последний провозглашается высшей целью человеческой жизни в православном христианстве, а по большому счёту и во всех мировоззренческих системах, которые создало человечество за всю свою историю. Данное обстоятельство не всегда осознаётся внутри этих систем, но его можно выявить посредством достаточно простого анализа. И мировоззренческая система работоспособна до тех пор, пока её адепты в состоянии получать доступ к бытийному опыту. Итак, всё дело именно в опыте? Что же сокрыто в нём такого, что позволяет человеку полагать его высшей целью своей жизни? Ведь он так мало полезен в повседневной жизни, более того, он в известном смысле противостоит обычной человеческой жизни, и единственное полезное свойство, которое может в нём усмотреть трезвомыслящий обыватель, –способность утешения. Но утешение нужно проигравшим, а раз так, то в голову сразу приходит мысль о компенсаторном предназначении бытийного опыта, а в свете такого предположения его претензия на универсальность и самоценность выглядит достаточно неубедительно. Но к этому феномену можно подойти и с другой стороны – если установка на поиск полезности во всём, что окружает человека, скажем так, несколько ограничена и ориентирует человека на прагматическое восприятие реальности, то мир – это самоценная тотальность, и человека скорее должна беспокоить «точка зрения» мира на человека, а не наоборот. В условиях господства прагматической установки человеческого сознания непрагматическая ориентация является по сути признаком того, что здесь мы имеем дело со взглядом на мир sub specie aeternitatis (c точки зрения вечности). На наш взгляд, это соображение в полной мере относится и к бытийному опыту. Бесполезность и самоценность опыта указывают по сути на его надчеловеческий характер, на его принадлежность не человеку, а тотальности бытия, приходящего к самому себе посредством человека.
Так понятый бытийный опыт приобретает измерение вечности, и его претензия на абсолютную значимость уже не выглядит фальшивой уловкой духа перед лицом хронической депривации. При таком понимании сути бытийного опыта становится понятной сила его воздействия на человека и его абсолютное значение в человеческой жизни. Через этот опыт человек поднимается до уровня бытия, выходит за свои собственные пределы, открывает в себе измерение вечности и вообще трансцендируется (как сказал К.Ясперс: «Человек – единственное существо в мире, которому в его наличном бытии открывается бытие. Он не может выразить себя в наличном бытии как таковом, не может удовлетвориться наслаждением наличным бытием. Он прорывает всю как будто завершённую в мире действительность наличного бытия. Он действительно знает себя как человека только тогда, когда, будучи открыт для бытия в целом, живёт внутри мира в присутствии трансценденции. Принимая свое наличное бытие (Dasein), он всё же настойчиво стремится к бытию (Sein). Ибо он не может понять себя в мире просто как результат мирового процесса. Поэтому он переступает пределы своего наличного бытия и мира, достигая их основ, стремясь туда, где он становится уверенным в своих истоках, как бы соучаствуя в творении»28). С этой точки зрения самодостаточность и «бесполезность» пикового опыта есть проявление его бытийной, вечностной размерности, и мы можем говорить о том, что это не опыт человека, а опыт бытия посредством человека.
Таким образом, мы можем сказать, что через бытийный опыт человек получает непосредственный доступ к абсолюту. Переживаемые им состояния, интуиции и чувства – это не знаки, подлежащие определённой интерпретации и пониманию постфактум, а сам абсолют в своей человеческой размерности – бытие, спроецированное на человеческое существование, приобретшее статус наличного бытия и возвратившееся к самому себе, обогащённое опытом человеческой смертности. Человеческая смерть, воспринятая как метафора, выступает тем инструментом, который помогает человеку подняться над своей конечной природой и обрести возможность переживания бытия как такового. Действительно, переживание бытия здесь и теперь является главным смысловым компонентом бытийного опыта, но само это переживание возможно только как результат реверсивного переживания интуиции возможного небытия, интуиции, не имеющей в мире иной основы для своего возникновения, кроме как из наличного бытия человека. Рождаясь из опыта человеческого бытия к смерти, она затем переносится на бытие в целом. Человеческое небытие – это реальное абсолютное небытие, объективное воплощение невозможной абстракции, которое позволяет бытию актуализироваться до абсолютного бытия. Однако бытие, понятое в своей тотальности, не оставляет места для небытия, соответственно небытие превращается в ничто, и осознание этого обстоятельства ещё раз утверждает бытие в его абсолютной

читати