Только лишь сейчас на слуху сразу несколько проектов с ее участием.

6 декабря в прокат выходит фильм "Киборги" режиссера Ахтема Сеитаблаева. Это история одной ротации в Донецком аэропорту, написанная на основе многочисленных интервью с его защитниками.

Не так давно закончились съемки фильма по роману "Ворошиловград" Сергея Жадана. Сценарий к ленте, которую уже сейчас можно назвать самым ожидаемым украинским фильмом 2018-го, также написала Ворожбит.

Нынешней осенью в кинотеатрах показывали другую картину – в ее основе документальный спектакль, драматургом которого была Наталья. Это  " Школа №3" . Она рассказывает о нескольких старшеклассниках донецкой Николаевки. Фильм получил приз молодежной секции на последнем Берлинале.

Но и это еще не все. В середине ноября на сцене лондонского театра Royal Court состоялась премьера спектакля по ее пьесе  " Плохие дороги" . С нее и начинаем разговор.

– О чем "Плохие дороги" и какова история появления спектакля на сцене Royal Court?

– В 2015-м году по просьбе одной лондонской галереи, которая готовила документальный проект, я написала монолог.

Тогда я как раз много ездила со своими проектами на восток Украины и собирала материал для "Киборгов". Накопились информация и эмоции, и получился монолог о женщине, которая ездит на Донбасс в поиске историй.

Элиз Доджсон, руководитель международной программы театра Royal Court, была на читке монолога, он ей понравился, и она заказала мне пьесу.

Текст состоит из шести новелл. Они связаны между собой темой – это дороги Донбасса. В основном это истории о взаимоотношениях мужчины и женщины, о любви и войне.

– Вы приехали в Лондон за несколько дней до премьеры. Помогали режиссеру работать над постановкой?

– Дело в том, что Royl Court не ставит классику и работает только с современными драматургами, которых разыскивает по всему миру.

Когда начинаются репетиции, они обязательно приглашают автора. Это действительно дико важно, потому что режиссеры, как правило, британцы, ставят пьесы из других стран, о которых они чаще всего очень мало знают.

Наши репетиции начались с политинформации. Я час рассказывала о ситуации в Украине, о том, что у нас происходит. Потом объясняла предысторию по каждому персонажу, почему он поступает именно так.

После каждой репетиции у меня появлялся список пожеланий, с которым подходила к режиссеру. У нас прекрасные взаимоотношения, мы совпадаем в понимании многих моментов.

Кроме того, когда видишь процесс, не так предвзято относишься к результату.

В Украине принято, что драматург приходит на премьеру, не зная, что происходило на репетициях. И, как правило, испытывает шок и ужас.

А тут ты находишься внутри процесса, понимаешь, что руководит режиссером. Вы становитесь сотворцами и соучастниками.

– В Украине будет спектакль по этой пьесе?

– Да, мы планируем его делать вместе с [режиссером ] Тамарой Труновой.

Вообще в течение года после премьеры Royal Court не разрешает где-либо ставить пьесу. Но для Украины я все-таки выпросила это право. Считаю, важно, чтобы в Украине шли спектакли про войну на Донбассе, и зритель вынужден был бы думать о ней.

– Ваша нынешняя работа в Лондоне – далеко не первое сотрудничество с европейцами. По вашим наблюдениям, каков уровень знаний об Украине сейчас? Что нужно рассказывать о нас и как?

– Если в первые выезды после начала войны я говорила с европейцами так, будто все обо всем знают, то сейчас понимаю, что начинать нужно с нулевого уровня.

Никто ничего не знает. Так же, как и мы, в большинстве своем, не знаем о каких-то конфликтах в современном мире.

Я поняла, что важно всякий раз объяснять, что наш конфликт их тоже касается. Что это только кажется, будто война абстрактная и ведется где-то далеко, а на самом деле совсем не так. И что если не противостоять всем миром, то и на них это может отобразиться.

Возможно, иногда это умышленное преувеличение с моей стороны. Ведь я не знаю, как будет на самом деле. Но это способ до них достучаться.

Британцы всегда ищут параллели между собой и Ирландией или Шотландией, которая сейчас хочет отделиться. Пытаются понять, насколько это похоже. Понятно, что ситуации разные, но общие точки для соприкосновения находятся.

Конечно же сочувствие к нам возникает, потому что я из Украины и описываю ситуацию со своей стороны, как ее вижу и чувствую, как в нее верю.

Возможно, если бы приехал российский драматург и вел бы антиукраинскую пропаганду, они бы так же поверили ему.

Потому наша задача – как можно больше присутствовать на мировой культурной сцене и рассказывать о себе.

– В начале декабря в прокат выходят "Киборги" по вашему сценарию. Вокруг защитников Донецкого аэропорта сформировался, пожалуй, один из наиболее мощных мифов этой войны. Осознание этого влияло на вашу работу над сценарием?

– Влияло, конечно. Во-первых, когда мне заказали сценарий, аэропорт еще держался. Меня оторопь брала, как об этом можно писать.

Мы договорились, что я буду писать о периоде, который уже прошел. Что это будет осень 2014-го, история одной ротации. Это немного облегчило мою задачу.

Когда я начала писать, там уже погибло много людей. Но если бы я стала писать через пять или десять лет, наверно, это было бы невозможно. Потому что тогда эта история уже стала бы крепким мифом даже в сознании людей, которые защищали аэропорт.

Конечно, нельзя было не учитывать отношения общества к этой истории.

Собирая материал, я разговаривала с ребятами, которые, по сути, еще были на войне или только оттуда вернулись. Они еще не успели сотни раз повторить свои истории, не отрефлексировали.

Поэтому работать над сценарием стало легче. Они все живые, настоящие, это еще никакой не миф, а вчерашняя история. Это общение помогло, как мне кажется, написать человеческую историю.

Но посмотрим, что из этого выйдет. Может, у меня и не получилось.

– Цензура была?

– Не было. Писала, как на душу ляжет. Но знаю, что уже при монтаже и озвучке смягчалась нецензурная лексика. Также убиралась критика военного начальства.

Но фильм я еще не видела, так что сложно сказать.

– А самоцензура?

– Наверно, немного да. Потому что все-таки срабатывали уважение и ответственность, понимание того, сколько людей погибло.

С другой стороны, я не была в аэропорту. Мои источники информации – рассказы ребят, которые, возможно, в чем-то сами себя цензурировали. Наверно, всю правду не рассказывали. Хотя разговоры были очень откровенными.

– На съемках бывали? Подсказывали что-то режиссеру?

– Я несколько раз приходила на съемочную площадку, пыталась Ахтему [Сеитаблаеву] что-то говорить. Он слушал и вежливо улыбался, что-то, по-моему, даже принял к сведению.

Но я понимаю: когда запущена машина кино, режиссер на своей волне и крайне сосредоточен. Любые замечания, даже если они по делу, скорее всего, ему мешают.

Да и потом, у нас все равно разное видение. Если мне кажется, что какой-то актер переигрывает и не очень натурален, то режиссер знает, что в кадре это будет смотреться лучше.

Больше всего, конечно, коробило, когда чувствовала фальшь в актерах, когда вылезало плохое наследие советских фильмов про войну, тех, что снимались лет через сорок после.

Впрочем, надеюсь, что этого было немного. Потому что основной актерский состав – абсолютно блестящий и очень мне нравится.

Кроме того, знаю, что на съемки приходили "киборги" и ставили нам зачет и за сценарий, и за режиссуру, и за достоверные декорации.

– В сентябре закончились съемки "Ворошиловграда", команда фильма уже даже получила награду кинофорума Connecting Cottbus за черновой монтаж.

Расскажите, как работа над сценарием по книге Жадана изменила ваше понимание Донбасса?

– Я читала книжку после начала событий на востоке и в отрыве от них уже не воспринимала роман. Для меня это было чем-то абсолютно созвучным.

Не то чтобы книга ответила мне на какие-то вопросы, но я поняла, откуда растут ноги у нынешней войны, поняла различия в менталитете, многие другие вещи.

Довоенный Донбасс я не знала, не была там. Так что изучала его по книжке "Ворошиловград".

Считаю, хорошо, что фильм не сняли до войны. Потому что идея ведь появилась уже давно, но не получилось запустить работу. Теперь эта история звучит совершенно по-другому, в ней гораздо больше смысла.

Там ведь сюжет завязан на том, что друзья детства зацепились за бессмысленную, по большому чету, бензоколонку. Но поскольку она принадлежит им и важна для них, они готовы ее отстоять. И борются за нее с разными силами зла, которые существуют на тот момент на Донбассе.

– Когда работали над сценарием, на что ориентировались, кроме самой книги?

– С режиссером мы изначально говорили о том, что это жанр истерна. Что в этой истории есть юмористический, авантюрный элемент. Говорили про роуд-муви, об атмосфере и черном юморе фильмов братьев Коэн.

Но на самом деле какие-то референсы в работе мне скорее мешают, наоборот хочется все забыть.

Моей задачей было драматургически справится с тем, что есть в романе. А там есть и атмосфера, и уникальный жадановский стиль. И самым важным было сохранить все это: его интонацию и ритм повествования. Только убрать лишнее с драматургической точки зрения, сократить.

– Среди ваших проектов последних лет есть еще один, о котором хочется поговорить. Он посвящен Донбассу, но лишь частично, а еще – подросткам.

Это Class Act, в рамках которого вы много общались со школьниками востока и запада Украины. А они писали собственные пьесы, которые затем читали в Киеве известные актеры.

После общения с ребятами, какой образ поколения у вас сложился?

– Дети – это такой пластилин, с ними можно работать, объяснять им. Они слышат.

Когда мы приехали в Николаевку, что на Донбассе, некоторые наши дети (то есть те, с кем работали в рамках проекта ) ходили с триколорами на руках, а сейчас пишут все посты в Facebook на украинском. Часть из них учится в Киеве.

Я знаю точно, что этого никогда бы не произошло, если бы не наша культурная экспансия.

Это правильно и это надо было делать давно, уделять больше внимания такой работе. Я чувствую, как это работает, это видно.

Поэтому я хочу, чтобы проекты, подобные Class Act, делали другие. Писать пьесы очень полезно. Это терапия, возможность высказаться, поиграть, вырасти в собственных глазах.

Дети в разных регионах разные и одинаковые одновременно. Все дети Донбасса несут на себе отпечаток травмы войны. Это понятно.

Но если взять детей из города Клесов Ровненской области, с которыми ми работали, то они знают свою войну. Местное население копает янтарь, кто-то их крышует, с кем-то они воюют. Когда туда приезжаешь, то видишь таких же мужчин в камуфляже и с оружием, как на Донбассе.

Дети, с которыми мы работаем прекрасны. Мы в 1990-х были, конечно, другими.

Наше поколение, на самом деле, поломанное. Многих моих ровесников больше нет в живых.

Мы оказались тогда в переломном моменте. Совок рухнул, Украина была в экономической яме.

Это был период, когда нужно было идти учиться, а учиться никто не пошел. Потому что образование в один момент обесценилось. Мальчики шли в рэкет, девочки – торговать.

Сейчас у детей есть гораздо больше возможностей учиться и развиваться. Они более информированы. Но нужно понимать, что они не будут заниматься тем, что им не интересно. Их нужно заинтересовывать, и это уже наша задача.

Если бы в мои школьные годы появился кто-то из взрослых, кто заинтересовал бы меня театром или чем-угодно другим, я была бы очень благодарна. Потому что мне было это нужно.

Но тогда никто не приходил и не звал. По этой причине многие из моих талантливых ровесников не состоялись.

– Тем не менее, сейчас, кажется, уже можно говорить о том, что сформировалось новое поколение украинских драматургов. Какие черты им присущи?

– Сформировалось поколение людей, которые пишут интересные пьесы, рефлексируют на происходящее. Они откровенно и ярко высказываются. Думаю, во многом благодаря этому возникло какое-то количество новых театральных площадок.

Они пытаются эпатировать откровенностью, остротой, интимностью высказывания. Не всегда это совпадает с художественным уровнем. Но они задают планку – для них нет запретных тем.

Они предлагают говорить обо всем, что болит, не прикрываясь, не боясь. Этот вызов театру и зрителю – это круто.

– Каковы причины такого бурного подъема?

– Очевидно, что поспособствовали драматические события, происходящие в Украине. В стране происходит большая и серьезная драма, с большим потенциалом для драматургии.

Как бы цинично это не звучало, но всем есть, о чем писать.

Легко быть современным драматургом в Украине. Гораздо сложнее быть им в Британии, например.

Они уже устали писать на свои полторы темы – про дискриминацию сексуальных меньшинств и сейчас еще Брекзит добавился.

Им надо глубоко копать в самих себе, чтобы что-то выкопать. Нам и копать не надо, наши драмы на поверхности.

При этом зрители острее реагируют на фальшь. Они приходят в театр и понимают, что нужен новый язык и новые темы.

Оксана Мамченкова