Завантажити

вытекающем из-под полатей, неясно бормочут сонные голоса, а в центре, в круге дрожащего керосинового света, мягко падают на дерево игральные карты... И все эпизоды, этапы, из которых состоит каждый Божий день, настолько традиционны и логично взаимосвязаны, что как Кювье мог по одной кости воссоздать все животное, я по одному эпизоду могу реанимировать день...»
Миха споткнулся об корень дерева, недовольно осмотрелся и побрел дальше.
«Мне нравится ощущение автоматного ремня под пальцами, нравится, как сидит на мне камуфляжная форма, нравятся высокие шнурованные башмаки. Очень приятно, что на мне «лифчик», специально пошитый для меня Танюхой... И вообще, что может быть лучше чувства удовлетворения от качественно выполняемого дела, тем более, когда это дело – справедливая война?..»
Он кивнул сам себе, одновременно вытаскивая из кармана сигарету.
«Мне нравится быть хорошим солдатом, метко стрелять, правильно занимать позицию, нравится ни с чем не сравнимое чувство взрывающегося в венах адреналина, и вражеский окоп, где опасность, и дрожь возбуждения, и привкус пороховой гари... Мне нравится все!.. Даже когда – потери. Потому что это придает войне новый смысл, новую святость...»
Миха присел на колоду рядом с землянкой и закурил.
«Подумать только, а я ведь так ненавидел службу в Советской Армии!.. Но теперь я знаю – почему. Потому что это было зло, черное искушение для скотов и подонков, потому что это было насильно, несвободно. И еще потому, что это было никому не нужно...»
Он сидел на колоде и, никуда не торопясь, покуривал сигарету. Сегодня был великолепный день. Сегодня у Михи был выходной.

Жорка Истомин, ополченец с «Эдельвейса», обожал женщин. Каждой фиброй своей мятущейся души, каждым квадратным миллиметром грузного, прыщеватого тела. Он обожал их любых. Толстых и худых. Эмансипированных и скромных. В фас и в профиль. Женщины – загадочные существа, существующие в волшебном, призрачном мире парфюмерии, бижутерии и менструации – казались ему именно тем, ради чего стоит жить. Сомнения на этот счет появлялись у Жорки очень редко и присутствовали недолго, до очередной ночной поллюции.
Жорка обожал женщин и боялся их. Каждый раз в присутствии любого объекта в юбке, в какой бы ситуации это не происходило, Жоркина натура разделялась страхом на двух одинаково шизоидных молодых людей, один из которых был женоненавистником, а другой – сексуальным маньяком. В зависимости от того, какой из этих двух дебилов брал верх, менялось и Жоркино поведение. Надо ли говорить, что женщины боялись Жорку еще больше, чем он их.
Нельзя даже сказать, чтобы Жорка желал женщин. Скорее, он страстно желал, чтобы женщины, все, сколько их ни есть от Днепра до Дуная, еще более страстно желали его. Почти каждую ночь Жорке снился один и тот же сон, иногда с незначительными вариациями: толпа обнаженных прекрасных женщин, одержимых сексом, преследует его по бесконечным полутемным коридорам под музыку Шаде; он убегает от них, спотыкается, падает, вырывается из цепких, горячих объятий и снова бежит прочь. Заканчивался сон всегда одинаково: женщины, привязав Жорку к столбам в каком-то мраморном зале, среди свисающих с потолка белых газовых покрывал, раз за разом исступленно насилуют его, все вместе и по очереди. Просыпался он на сбившейся, измочаленной простыне, в совершенно скверном расположении духа.
Жорка не хотел брать. Он хотел отдаваться. В этом-то и была главная проблема: все его знакомые девчонки хотели точно того же.
Была и еще одна проблема, которая попортила Жорке немало крови. В первый раз, когда ему удалось оказаться в постели с одной подружкой, все мероприятие было закончено Жоркой в рекордные десять секунд. Неудивительно, что второго раза – равно как и третьего, четвертого и пятого – не произошло.
Поэтому совершенно естественно, что на предстоящий вечерний визит в их взвод Моны Лизы, о котором Жорка узнал от членов мона-лизиного фан-клуба, он возлагал особенно большие надежды.
За время своих сексуальных лишений, неудач и тщетных надежд Жорка научился терпеливо ждать. Это умение очень пригодилось ему сегодня.
Скрючившись на матрасе в окопе, он ждал, когда настанет вечер, и прийдет Мона Лиза.
Потом, когда она появилась, он ждал, пока обрадованными секс-фанами будут истреблены литры и литры забористого вина.
Далее, когда стало совсем темно, и пустые трехлитровые банки полегшими в битве солдатами остались лежать у землянки, он ждал, пока народ разработает программу дальнейших увеселений.
Жорка мужественно перетерпел сорокаминутную дискотеку, когда Мона Лиза, одетая только в солдатскую каску, лихо отплясывала в кругу ополченцев под осточертевший «Сектор Газа».
Затем он столь же доблестно вынес новое нападение сослуживцев на остатки винных запасов.
И наконец, когда Мона Лиза скрылась в землянке, чтобы соответствующим образом обставить открытие охотничьего сезона, Жорка твердо стал в очередь у входа.
Он

читати