Завантажити

ползают... А кроме того, это ж всегда так: накерялся и – ну за шашку хвататься. И это – в стране, где растет столько драпа!.. Не понимаю. Честное слово, не понимаю... Такие плантари кругом, а они – воевать!.. Забили бы косой, пыхнули от души и расслабились...»
Миха знал, что предлагать: вот уже полчаса он находился в состоянии приятного наркотического опьянения, недостаточного для запуска крыши в межзвездное пространство, но вполне способствующего умиротворенному созерцанию окружающей действительности. Действительность эта была словно отделена от Михи толстым прозрачным стеклом и существовала в каком-то ином измерении, что придавало ей особую пикантность. Ведь что может быть для тебя интересного в движущейся где-то далеко колонне БТРов, если только ты не десятилетний мальчуган, который видит военную технику только по телевизору, в «красный день календаря»? Но порция драпа, этого спрятавшегося в папиросе и вытекающего оттуда с дымом, как джинн из лампы, волшебника, заставляет забыть о вони, лязге и скрежете механизмов, о грязи колес и смертоносности оружия, о ненависти, скрючившейся внутри, в боевых отсеках. И сейчас для тебя эти бэтээры –неясные темнозеленые образы, колесницы Джаганнатхи, бесплотные молнии богов войны, совершенные в своем холодном гневе, которые плывут в далеком ирреальном мире навстречу неумолимой судьбе...
«Все таки драп лучше вина. Драп – мирный. После него не воевать, после него брататься тянет. Вот, например, «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – самый что ни на есть драповый лозунг. А всякие там «Мир хижинам, война дворцам!», «Наше дело правое, мы победим!», «Вперед, коли, руби, ура!» – явно по пьяному делу сочинялись... Я бы того... всем дипломатам на мирных переговорах драп выдавал бы. Только чтоб так – пока не курнул, за круглый стол не садишься. Блин, это ж войн бы и в помине не было!.. Слово Остен-Бакена!.. – Миха улыбнулся той особой улыбкой, которая появлялась на его лице всякий раз, когда он бывал симпатичен сам себе. – Тысячи лет, еще со времен Менеса и Ур-нанше, да где там, еще с уголовника – Каина, люди только тем и занимаются, что истребляют себе подобных, и, кажется, получают от этого совершеннейшее наслаждение. Наверное, это доставляет им удовольствие из-за соединенного действия эгоизма и жажды жизни. Ведь всегда приятно видеть рядом умершего собрата, одновременно ощущая себя живым и здоровым... С начала времен все народы постоянно стремились к расширению своих земель. И только индийцы предпочитали не высовывать носа из своего ромба, стороны которого – морские побережья Индостана и Инд с Гангой. Обычно вся агрессия – начиная с ариев и заканчивая англичанами текла извне. И никогда – наружу. Индусы были умные: зачем воевать, когда вокруг – такой драп? И именно наркота придала их религиям такой фатализм и такое миролюбие, и пестроту, и загадочность, и призрачную самоуглубленность... Боже мой, а эта буддистская «нирвана», предел мечтаний каждого последователя Шакья-Муни, это растворение в божественном сиянии?.. Более возвышенно и вместе с тем точно описать пик наркотического наслаждения еще не удавалось никому в истории...»
Миха поправил сползающий с бруствера автомат со странной металлической чашкой, навернутой вместо компенсатора. Эта чашка – одно из изобретений приднестровцев, призванное решить проблему недостатка гранатометов – позволяла метать лимонки метров на восемьдесят-сто.
В этой войне, где нападающие обладали подавляющим преимуществом в вооружении и огневых средствах, обороняющимся приходилось придумывать все новые и новые средства уравнять положение. Поэтому вскоре после начала военных действий у сепаратистов появились и тут же стали легендой, передающейся из уст в уста по всему Приднестровью и такие вот самодельные гранатометы, и пусковые установки для «алазани», и собранные из тола и металлических обломков и обрезков мины, и даже сделанная из крановой стрелы катапульта, швырявшая артиллерийские снаряды или маленькие авиабомбы километра на четыре и окрещенная румынами «неизвестной дальнобойной пушкой»...
Даже недостаток танков сепаратисты ухитрялись компенсировать. «Голь на выдумки хитра...» В капонире устанавливалась и обтягивалась масксетью поливная труба с поля. Это было сделано так, что издалека она была похожа на ствол спрятанного в капонире танка. И много раз, когда румынская бронетехника натыкалась во время атаки на такие поливные «танки», противник, смутившись, отходил...
Война, в которой можно было сражаться таким «оружием», явно была «ненормальной». Сепаратисты называли ее «румынской». «Румынской» в смысле «тупой», «дурацкой», «бестолковой». Многочисленные просчеты и ошибки и румынских, и приднестровских командиров на любой другой войне непременно бы закончились поражением. Здесь, в этом пьяном бардаке, такие ошибки сделались обычными и совершенно нормальными способами ведения боевых действий. Например, однажды все позиции приднестровцев облетела история о том, как четверо пьяных казаков на двух велосипедах,

читати