Завантажити

спокойствием идет ко дну. – Да.
– Что «да»?
– Это уже второй вопрос.
– Хорошо, потом можешь расстрелять меня еще разок, – согласно кивнула Танюха. – Только отвечай.
– Ну хорошо, хорошо, – пробормотал Миха с деланным раздражением. – Ну так слушай: я действительно очень рад тебя видеть; я действительно получаю удовольствие от общения с тобой; я действительно отношусь к тебе совершенно по-особому; я действительно... э-э... ношу сорок второй размер обуви и сорок восьмой – одежды; я действительно не состою в Обществе По Обмену Опытом Между Обществами По Обмену Опытом, сокращенно ОПООМОПОО; я действительно...
– Достаточно! – замахала руками Танюха. – Достаточно.
– Но все это, – уже серьезней продолжал Миха, – ровным счетом ничего не значит. Потому что так исторически сложилось, что мы совместились по шкале временных и пространственных координат не только с тобой, но и с толпой воинственных правобережных героев. Разумеется, в конце концов их бренные останки унесут обратно за реку, и более приятного зрелища, на верное, не существует в природе, – на его лице появилась добрая улыбка патологоанатома. – Но до этого счастливого дня может произойти множество гадких, мерзких вещей; например, мне могут раскурочить бошку из чего-нибудь стреляющего – благо, выбор необычайно велик, – или, скажем, одна моя знакомая приднестровская красавица сделает поворот оверштаг и отплывет в неизвестном направлении...
– Этого не произойдет, не надейся...
– Я это вижу по лицам, – немедленно согласился Миха. – Особенно когда к ним прилипает столь упрямое выражение... Дело не в том, произойдет это или нет. Я тоже не думаю, что меня убьют – не время еще. Просто я пытаюсь тебе объяснить, что, как говорил старина Потрясатель сцены в изысканном переводе одного нашего маститого соотечественника, «есть много, друг Горацио, такого, что и не снилось нашим мудрецам»... Слишком многое может произойти до того момента, когда уместно будет продолжить этот разговор, понимаешь?
– Не понимаю.
– Понимаешь, понимаешь. А кроме того, ну объясни мне ради Бога, милая, зачем тебе водить знакомство с таким человеком, как я? Нищий ублюдок без роду, без племени, голый как стенобитное орудие, и так же как стенобитное орудие не умеющий делать ничего, кроме войны... Я же патрон, понимаешь? Обычный унитарный патрон калибра пять сорок пять. Я жив только потому, что до меня еще не дошла очередь. Когда она дойдет, меня просто выстрелят, я покину этот мир, понимаешь? И от меня останется пустая гильза. Пустая светлокожая гильза. Это произойдет, когда меня выстрелят, милая. А ты ведь знаешь, как быстро вылетает автоматный рожок...
– Не надо, не говори так. Все будет хорошо...
– Разумеется, – кивнул Миха. – Все всегда бывает только хорошо и никак иначе. Ни романы, ни фильмы, ни судьбы не кончаются плохо, даже если герой умирает, сходит с ума или делается подлецом. Любой финал – хорош. Потому что происходит то, что должно произойти. Но мне не хотелось бы, чтобы ты...
Она положила голову ему на плечо.
– Зачем ты мне это говоришь? Я что, тебе в тягость?
– Боже мой, да при чем здесь это?.. Я просто хочу уберечь тебя, милая. От разочарования, от несбыточных надежд, понимаешь? Почему бы не избежать негатива, если это покуда возможно?..
– А если я не хочу? – запальчиво спросила она.
– Если я рада тому, что происходит, и тому, что произойдет дальше, что бы это ни было?..
– Когда ребенок намеревается засунуть руку в кипяток, он тоже совершенно удовлетворен жизнью, – сказал Миха. – Но я понимаю такого ребенка: пока сам не обожжешься, то не дойдет, что этого делать не надо... Не принимаю, – уточнил он после паузы. – Но вполне понимаю. А тебя папка в детстве мало шлепал. Надо ему сказать об этом...
Она не ответила. Некоторое время они просидели молча: ее голова на его плече. Глаза ее были закрыты. Михина спина затекла, но он боялся даже пошевелиться.
– Кстати, – вдруг встрепенулась Танюха, – а ты что же, забыл о следующем желании?
– О каком?
– Насчет уст, которыми я не говорю по-фламандски…
И она обняла и поцеловала его.
Вечером, когда Миха в одиночестве лежал на койке своего флигелька и курил, он вдруг осознал, что болезнь, которой заразила его душу Хельга, проходит...

ГЛАВА 5

«К счастью или к несчастью, ничего неизменного в этом мире нет, – размышлял Миха, неспешно возвращаясь с завтрака. – Как говорится, времена меняются, и мы меняемся вместе с ними... Я это к тому, что очень многое сейчас, через три месяца, воспринимается не так, как тогда, в первые дни. Теперь окопы привычны как улицы города детства, на тротуарах которых, кажется, знаешь каждую трещину, автомат – просто часть тела, вроде руки или ноги, румыны – соседи по коммуналке, а солнце и луна – освещение сцены, которое вечно врубается в самый неподходящий момент. Начинаешь ощущать странную прелесть вечеров в землянке, когда углы тонут в густом сумраке,

читати