Завантажити

начальство ваше осерчает! «Ну, тогда начнем лупить по звездам. Только и вы тоже, ладно?» А чего нам, ладно, базара нема. Правду говорят, что простые люди всегда общий язык найдут. Потому что простым воевать друг с другом не за что.
Только сегодня «тюльпаны» позвонили карабинерам не ради жизнерадостного трепа, а совсем но другой причине. По причине, которая сделалась относительной редкостью за время фронтового затишья – по поводу стрельбы.
День был тихий и ленивый, обычный «скучный» день, и, казалось, ничто не предвещало никаких неожиданностей. Время близилось к обеду, ополченцы привычно валялись на матрасах, греясь на солнышке, как вдруг тишину резко разорвало тарахтение автоматов.
Ополченцы торопливо заняли оборону согласно боевому расписанию и приготовились отражать атаку, которая, судя по активности огня, должна была быть достаточно энергичной.
Только атаки не было. Стрельба, то затихая, то снова разгораясь, все продолжалась, где-то рвались гранаты и дико кричали люди, а атаки все не было. Мало того, в сторону позиций ополченцев не было сделано ни единого выстрела. В окопе «Тюльпана» распространилось недоумение. Что за черт? Может, наши зашли карабинерам в тыл, или диверсия какая? А может, на пушку берут румыны? А может?..
– Короче, Кисель, – окликнул комбат одного из своих людей, – иди, наверное, позвони румынам. Хули они там молотят?..
Кисель, невзрачный сутулый парнишка, почти мальчик, с уныло опущенным носом, меланхолично-медлительный, недовольно ворча, побрел в штабной блиндаж. Кисель не любил приказов из-за необходимости их выполнять и в силу этого не очень хорошо относился к комбату, от которого эти приказы текли, с точки зрения Киселя уж очень мощным потоком. Хорошо себя чувствовал Кисель только в сидячем положении. А очень хорошо – в лежачем. Так вот, рядом с комбатом это было совершенно невозможно.
Зайдя в блиндаж, он покрутил ручку телефона.
– Але! Але!
На том конце провода долго не отвечали. Кисель на всякий случай подул в трубку и снова закрутил ручку.
– Але, мать вашу! Вы что там все, оглохли?!.. Наконец ему ответили. – Кто это?! – кричал в трубку нервный голос. – Кто говорит? Ни хера не слышно!.. Алло!
– Это Кисель, – вальяжно сообщил в трубку Кисель. – Мирча, это ты?
– Я, я! – орал на том конце провода Мирча. – Чего хотел?.. Только погромче говори, а то...
– Але! Ты куда опять пропал?!.. – начал раздражаться Кисель.
– ...так шмаляют, что себя не слышу... – на секунду появился в трубке голос Мирчи.
– Мирча! Мирча, ерш твою медь! Да что у вас такое происходит?!..
– ...опон на смену приехал... – снова выплыл из небытия Мирча. – А нас, козлы, с позиций не выпускают... Так мы...
– Але!.. Але!..
– ...говорят, мол, давайте, воюйте дальше, ребята... Так мы за стволы взялись...
– Так это вы со своими?!..
Тишина.
– Але!.. Да ты куда опять делся, придурок?!..
– ...вы теперь поосторожнее на позициях, ребята... Затишье кончилось...
– Але!.. Але!.. Ты меня слышишь?!.. Але!..
Но на этот раз телефон замолчал окончательно. Впрочем, уже и так все было понятно...
Когда Кисель рассказал обо всем ополченцам, над окопом повисло тягостное молчание. Все чувствовали невидимое, но неизбежное приближение новой огненной волны. Приятные дни затишья безвозвратно уходили в прошлое. Противник, кажется, накопил силы для нового удара.
А стрельба на позициях карабинеров все продолжалась.
Вечером в выпуске «брехинжера» рассказали о гибели в бою под Кочиерами восьми военнослужащих армии Молдовы. Было сообщено, что их похоронят как национальных героев, со всеми соответствующими воинскими почестями.
На следующий день возобновилась война.

– Не дави на меня, – потребовал – впрочем, довольно вяло – Миха, помогая Танюхе сесть на порожек рядом с собой. – Никогда не смей на меня давить...
– Ни в коем случае, – заявила Танюха, отвешивая шутливый поклон. – Да и как можно даже помыслить о том, чтобы надавить на такого доблестного вояку, героя «шатунских» шатаний... Но все же?.. Все же мне хотелось бы получить ответ на свой вопрос...
– Я тебя застрелю, – попытался вернуться к истокам их взаимоотношений Миха. – Просто возьму и застрелю. В упор. А потом...
– Хорошо-хорошо, застрелишь, – немедленно согласилась Танюха. – Я даже сама сниму автомат с предохранителя. Но только у приговоренных к смерти всегда есть право на последнее желание, верно? Так вот, я желаю...
– Чтобы я поцеловал тебя в те уста, которыми ты не говоришь по-фламандски? – с иронией ввернул Миха.
Танюха звонко рассмеялась.
– Это будет второе желание. Перед очередным расстрелом. А пока мне бы хотелось, чтобы ты ответил на мой...
– Да. Да, – обреченно сказал Миха. На его лице была написана покорность судьбе, как у какого-нибудь неудачливого Синдбада, который долго и мужественно боролся со штормом, а теперь, потерпев поражение, с фаталистическим

читати