Завантажити

сказал, что ваши друзья зря не придают значения твоим разговорам про самоубийство… Хочешь переночевать у меня?
Я удивилась.
Мы были мало знакомы. Она жила в другом мире. Дети, муж, работа, страна, иллюзии — все определенно. Это я вишу, как воздушный шарик, вырвавшийся из чьих-то рук и зацепившийся за провода.
— Нет. Мне надо домой. Но спасибо.
— Хочешь, я позвоню тебе вечером? — Инна точно боялась меня отпускать.
«Драма, — уверенно подумала я, — советская производственная драма».
Только в советских пьесах посторонние люди были такими хорошими и участливыми.
Но мне было сложно поверить в реальность советских пьес.

*****
«…ваши друзья зря не придают значения твоим разговорам про самоубийство».
Спасибо, Андрей! Даже если ты просто хотел произвести на Инну впечатленье заботливого, думающего. О ком тебе было говорить с ней, как не обо мне — единственной общей знакомой?
И все же я была благодарна ему за эти слова — за то, что именно эти слова были последними, и навсегда останутся в памяти. Я сохраню их, я заключу их в рамку и повешу на стену, я буду смотреть на них долгими вечерами…
…если не покончу с собой.
Я рассматривала свое отражение в темном окне вагона метро. Залапанное стекло убежденно свидетельствовало: мне давно не семнадцать, ночью надо спать, а днем есть, а, ложась спать смывать грим косметическим тоником, а не горькими слезами.
Но я не выглядела на свои годы, как будто мой синдром Питера Пэна поразил не только душу, но и тело. Бледная кожа, короткие волосы. Стрижка молодила меня. Вечная стрижка. Вечные джинсы. Вечно стройное, безгрудое тело девочки-мальчика. Я так и не стала женщиной.
Еще в театральном нам говорили: возрастной переход на роли другого плана — одна из самых болезненных актерских проблем, и не всем инженю и субреткам из французских комедий удается переквалифицироваться в Главные Героини. Многие Офелии и Нины Заречные оказываются неспособными сыграть Аркадину и леди Макбет. Они так и остаются вечными театральными девочками, сначала стареющими девочками, позже — девочками, вышедшими в тираж. И переход из одного среза истории в другой, видимо, тоже дается не всем…
Вы правы, Игнатий Валерьевич, жизнь не отличается от театра!
Я внимала размеренному стуку колес. Я ехала домой с чистой совестью и ощущением выполненной работы. У меня был свидетель — надежный свидетель моей непричастности ко всему, что случилось в квартире после того, как за мной захлопнулась дверь. У меня осталось достаточно времени, чтобы убрать и набрать «02». У меня имелись развернутые ответы на все «кто», «почему» и «зачем», которые я не задавала одиннадцать лет… У меня не было иллюзий. Но нынешний день вознамерился отобрать их у меня окончательно. А, значит, они у меня все-таки были.
Вы правы, Игнатий Валерьевич! Мое объяснение «от бессмысленности собственной жизни» умещалось в трех словах. Мне казалось, я все поняла и все сказала. Но вы никогда не удовлетворялись короткими ответами.
«А почему героиня считает свою жизнь бессмысленной?» — Хороший вопрос!
Чего я только не наговорила Инне…Но это помогло породить ключевую фразу «Я разучилась верить». В себя. В лучшее. В любовь. В патриотизм. В то, что на свете существует хоть одна вещь, которая не лопнет завтра, как мыльный пузырь. Хоть что-то, за что стоит бороться. Во мне не осталось ни капли жизнелюбия: ни жажды жизни, ни воли к жизни, ни элементарного инстинкта самосохранения, когда помирать не хочется уже потому, что смерть кажется неестественным занятием, ей противится твоя природа.
И одной-единственной причиной, по которой я все же не хотела умирать, была моя природная, кровная, родная вредность: «Не дождетесь!»
Но оказалось, мне не нужно кончать с собой…
«Не знаю, — послала я улыбку И.В. — чью смерть я сегодня расследовала? Андрея? Или свою?»
Я так и не узнала, кто из наших убил его, но…
Я давно умерла!
Странно, что Андрею пришлось умереть, чтобы я поняла, насколько я мертва. Все, что составляет меня — мертво. Все, что я любила, было мертвым — мертвая профессия, мертвая дружба, мертвая страна, мертвый дедушка на Байковом кладбище, мертвые единомышленники на книжных полках — Ануй, Блок, Цветаева. «Каменная безнадежность всех моих проказ». «Нельзя же всю жизнь только забавляться, мсье, Орас!» Иначе однажды захочется тупо накопить деньги на похороны и разбить свою голову как вазу об пол. С размаху и вдребезги. И таким образом решить все свои проблемы.
Я давно умерла — потому мечтаю о смерти. Такой простой и понятный ответ. Не так ли, Игнатий Валерьевич?
Как часто, возвращаясь ночью домой, я мечтала встретить человека, который без лишних эмоций, равнодушно и молча, воткнет мне нож в грудь. И пойдет своей дорогой, не задаваясь мыслью, кто я такая, как меня зовут, чего я хотела, о чем мечтала, для чего жила. И иногда мне казалось, что, рано или поздно, моя мечта осуществится.
Она осуществилась.
«Привет, Андрей!...» — любила петь Оля,

читати