Завантажити

она голосом классной руководительницы, в образцовом классе которой завелась малолетняя шваль. — Только я одна и заметила. Только я и Андрей…
— Правда? — Я спросила чересчур громко. Я забыла про Костю, про Арину, про Сашика, про курсовую…
«Господи, это правда? Ты, правда, ты общалась с Андреем уже после того, как я ушла?» — готова была прокричать я на весь холл. На весь склеп телецентра с огромной ямой по центру. В центре ямы был мост к лифту. Я стояла на этом мосту между ее «да» и «нет».
Но Инна расценила мой энтузиазм по-другому.
— Да, он заметил. Вы поссорились с ним? — Она решила, что он — мой парень.
— С чего нам вдруг ссориться?
— По-моему, он самый нормальный человек из всех, кто там был.
По-моему, Андрей просто пытался охмурить тебя — а эту реакцию каждая женщина считает самой нормальной, что ни на есть. Даже такая, как Инна. Увидев ее вчера на спектакле в составе съемочной группы, я изумилась, как она постарела. Инна казалась теткой под сорок.
Ей и было где-то под сорок. Но между теткой «под сорок» и барышней «немного за тридцать» — пролегала бездна. И при виде нее, внутри меня шевельнулся страх… Вдруг мы все выглядим так? Настолько не девочками, настолько не мальчиками?
— Андрей проводил меня до дороги и посадил на машину.
— Какой он молодец!
Моя версия подтвердилась. Вечный дамский угодник, вот кого ты облюбовал себе на ночь. Я постаралась увидеть Инну его глазами: обширные бедра, огромная грудь — многим мужчинам нравится. Я представила их в антракте. Понятно, почему он отшил Арину. Андрей всегда был верен даме сердца на вечер. Он был джентльмен в своем роде.
Только Инна — не мы. Такая не ляжет в постель с первым встречным лишь потому, что у него красивая морда, а красота приключения представляется выше морали.
— А перед этим ты постучала ко мне? — поставила я точку над «i».
— Да. И я, и Андрей. Приятный молодой человек, — Инне было приятно вновь ощутить себя женщиной.
— Да, он у нас бубочка…
Лифт вознес нас наверх. Мы зашли в монтажную, я плюхнулась в кресло.
Я была невиновна! Оправданна по всем статьям. Хэппи-энд. Финита ля комедия. Занавес!
Конечно, ребята из «02» не вычеркнут меня сходу из списка подозреваемых. Конечно, мой мент скажет «Вы могли выйти из спальни, убить его и вернутся назад».
Но отныне я такая же подозреваемая, как все остальные. В сравнении с остальными я даже в особом — привилегированном положении. Теперь показания Арины, Жени и Кости «Она заперлась в спальне с Андреем» — будут работать на меня.
«…с Андреем» — опровергнет Инна.
Что осталось? «Она заперлась в спальне». С тех пор меня никто не видел!
Я посмотрела на экран монитора и замерла. Андрей. Крупный план. Белогвардейская фуражка. Его лицо прожило не дольше секунды. Его сменили другие кадры. А поверх них шел текст, начитанный голосом Инны:
«Спектакль «Дни Турбиных» оказался открытой политической акцией. Артисты выкрикивали со сцены антиукраинские лозунги «ломать эту чертову комедию с украинизацией», «терроризировать население гнусным языком, которого и на свете не существует»… Вызывая вопрос, кто финансирует этот театр, и не заслужил ли он официальный запрет на въезд в нашу страну?»
— Ты написала этот текст? — спросила я, не веря.
— Да.
— Но это же наши друзья…
Я запнулась. Они не были друзьями Инны, они были моими друзьями.
Но Инна не стала меня поправлять.
— А это наша страна, — непререкаемо сказала она. — И они не имеют права говорить здесь такие вещи!
— Но это сказали не они. Это сказал Михаил Булгаков. Это текст его пьесы.
Несколько секунд Инна колебалась — но спорить со мной, дипломированным театроведом, не стала.
— Значит, они не имели права цитировать здесь такие высказывания! Булгаков был украинофоб. Он ненавидел нашу страну.
— Нет, он любил ее. Просто он жил в другой стране.
— Той страны давно нет.
— Но он любил ее.
— Это не оправдание. У нас другая страна, независимая — со своим языком, своей украинской культурой, своей украинской историей…
— Этой страны тоже нет, — сказала я.
— Что?
— Ее еще нет. Ты говоришь о воображаемой стране. О стране своей мечты. И выдаешь мечту за действительность.
Я вдруг поняла, что цитирую того же Булгакова «все любят Украину волшебную, воображаемую». Был ли он украинофобом иль нет, он выразил главную проблему своей страны наиболее точно и горько.
Каждый раз эту страну только воображали, и чем прекрасней была фантазия, тем меньше она походила на реальность, и тем страшнее были последствия. Русские и украинцы страдали одной болезнью…Никто не хотел любить страну настоящей.
Никто, никого, никогда не хотел любить настоящим! И меньше всего на это были способны безумно влюбленные и патриоты. Говоря о стране, они представляли свою Украину — в рушниках и вишневых садах.
Булгаков тоже представлял свою Украину. Он же писал: «Украина», — не империя, ни Россия — просто

читати