Михаил Веллер — мастер художественного свиста. Большой мастер. В очередной раз он написал очень смешную книгу. Вообще-то у Веллера все книги смешные, хотя и по-разному. В одних (таких, увы, большинство) гомерически смешон сам писатель.

Питерский Домжур. Дискуссия о четвёртой власти. Право открыть прения предоставляется московскому гостю.  

— Как сказал Норман Мейлер, когда ему присудили Нобелевскую премию по литературе…

— Миша! — Я, не выдержав, перебиваю оратора. — У Мейлера нет Нобелевской премии!

— Хорошо… Так вот, как сказал Норман Мейлер, когда ему НЕ присудили Нобелевскую премию по литературе (я выпадаю в осадок), если тебе дали линованную бумагу, пиши поперёк!

Кто это, кстати, сказал: Марио Варгас Льоса или Карлос Фуэнтес?

Кто угодно, только не Мейлер.

— Швейцар, такси! — Я не швейцар, а контр-адмирал! — Контр-адмирал? Тогда — катер!

Кто это — и где — спьяну брякнул?

Юрий Олеша в «Национале», — указано, допустим, в воспоминаниях Бориса Ямпольского.

Михаил Светлов в Дубовом зале ЦДЛ, — утверждает Михаил Веллер в рецензируемой книге «Легенды Арбата».

Разница довольно существенная: пьяный Светлов обычно язвил, тогда как пьяный Олеша — хамил.

Впрочем, у Ямпольского это воспоминания, а у Веллера — легенды.

Мемуарист дружил с Олешей в те годы, когда мифотворец пешком под стол ходил.

И, выросший в далёкой от литературы семье, пешком он ходил отнюдь не под столик в Дубовом зале.

Тем вдохновеннее ему фантазируется.

Тем упоённее фонтанируется.

Тем веселее врётся.

Михаил Веллер — мастер художественного свиста.

Большой мастер.

В очередной раз он написал очень смешную книгу.

Вообще-то у Веллера все книги смешные, хотя и по-разному.

В одних (таких, увы, большинство) гомерически смешон сам писатель.

Берётся ли он рассуждать об устройстве Вселенной («Всё о жизни»), о текущей политике («Великий последний шанс») или о прошлом («Гражданская история безумной войны»), получается анекдот.

Дурной анекдот.

Прозвав в своё время героя статьи Митрофанушкой Веллером, я имел в виду именно это.

Митрофанушка ведь невежда не потому, что он совсем ничего не знает, а потому, что определённая сумма знаний (как полученных, так и недополученных) преломляется в буйной головушке вечного недоросля самым нелепым, хотя в некотором роде логичным, образом.

Дверь, утверждает он, это не существительное, а прилагательное!

А почему ж прилагательное?

Да потому что она приложена к стене!

С «этой хохмой» (точнее, с целой россыпью таких хохм, в пропедевтических целях всякий раз самым тщательным образом пронумерованных: во-первых… в-одиннадцатых… в-тридцать пятых…) наш Митрофанушка и пришёл к народу.

Во-первых, необходимо разрешить свободную продажу оружия; во-вторых, восстановить смертную казнь; в-третьих, упразднить милицию и прочие силовые службы; в-четвёртых, безжалостно штрафовать каждого, кто перейдёт улицу в неположенном месте; в-пятых…

С такими хохмами — плюс истерическое поведение a la Жириновский, aka Проханов — Веллер ворвался в «ящик», где шутя переиграл второго и даже однажды — первого из вышеперечисленных Диоскуров; впрочем, Владимир Вольфович, похоже, просто не ожидал от рядового писаки подобной удали.

Однако с чего он взял, будто Веллер — рядовой писака?

Какое там рядовой…

Выдающийся!

Правда, всё же писака.

Выдающийся, но писака.

Был, кстати, всё у того же магического реалиста Марио Варгаса Льосы (которому, напоминаю специально для Веллера, тоже НЕ присудили Нобелевскую премию) роман «Тётушка Хулия и писака», главный герой которой сильно смахивает на нашего Митрофанушку.

Правда, в романе Льосы проповедует латиноамериканский писака не в «ящике», а по радио.

Но и наш таллинно-московский «Эхом Москвы» тоже не брезгует.

Тётушка Хулия Альбац — как если бы Льосу взялся переводить Виктор Пелевин.

Писака, говоряка, орака, плевака, кусака и по любому поводу выступака.

Писатель он тем не менее тоже не рядовой.

И дело не в тиражах (а ведь книгами Веллера нынче заставлены в магазинах целые полки).

Тиражи и у Дарьи Донцовой.

И у Макса Фрая.

И у плодовитого автора, выведенного в свежем романе «Т» под именем Г. Овнюк.

Первые книги Веллера были изданы в Эстонии тиражом в несколько сотен; может быть, даже в несколько десятков экземпляров.

Но были чудо как хороши.

А одна из них — «Легенды Невского проспекта» — представляла собой готовый бестселлер.

О чём я и написал тогда же, по прочтении, и вроде бы первым.

Правда, с тех пор я поневоле пишу о Веллере нечто прямо противоположное.

У него был (и частично сохранился; «Легенды Арбата» — новое тому подтверждение) удивительный дар рассказчика.

Не романиста, упаси бог, взять хоть какой-нибудь чудовищный «Самовар», а именно рассказчика.

По принципу: «чем короче, тем лучше».  

Дар отчасти довлатовский (Довлатову он подражал, с тенью Довлатова сражался, Довлатова в себе так и не убил), но куда более вещный, грубый, зримый.

Ножиком, который описывал Веллер, непременно хотелось постругать, яблоком — полакомиться, лошадь — оседлать, в свежераспечатанные джинсы — втиснуться, не жалея мыла.

Со вкусом (вернее, со смаком) описанные Веллером вещи составляли совершенно особый мир.

Это был вечно подростковый мир интроверта, играющего с самим собой (в компанию его не берут) в экстраверта.

В ковбоя.

В победителя.

В тигролова.

Это был мир художественного свиста, но это был мир свиста, воистину художественного.

Свиста волшебного.

Из женщин в этом воображаемом мире присутствовала только Манька Величка, но и она поначалу вела себя с непоказной скромностью уроженки гор.

А потом пошли тиражи.

Пришла слава — пусть и несколько двусмысленная.

Маньку Величку усадили за стол, и она закинула на него ноги.

Широко разведя их в стороны.

Веллер встал на котурны.

И принялся философствовать.

И принялся проповедовать.

И принялся, попросту говоря, п..здеть.

Лучше бы, как прежде, свистел!

Наш герой за последние десять лет взял в перманентном п..издеже всего две паузы.

Первую паузу — на изумительный цикл сказок «Б. Вавилонская», включённый в одноимённую книгу, в прочих своих частях неудобочитаемую.

Вторую паузу — на рецензируемые «Легенды Арбата», генетически связанные как с «Легендами Невского проспекта» (это как раз понятно), так и с «Б. Вавилонской».

Много лет назад находившиеся тогда у власти «младореформаторы» заказали было Веллеру книгу о своих героических деяниях.

Но у него, признался он в интервью, ничего не вышло.

Кроме, добавлю я уже от себя, «Б. Вавилонской» — цикла сказок, в каждой из которых — по той или иной причине и тем или иным способом (но каждый раз — ужасным) — гибнет Москва, причём у читателя как-то исподволь возникает мысль, что гибнет — от пожара ли, наводнения, нашествия грызунов или ядерного взрыва — не просто Москва, но Москва лужковская.

Что объективно льёт (или лило?) воду на мельницу «младореформаторов».

Описанных — уже в «Легендах Арбата» — с нескрываемой симпатией.

С симпатией — для откровенного (и прогрессирующего) мизантропа Веллера — даже неожиданной.

Во всяком случае, ни о ком другом, кроме Егора Гайдара и Бориса Немцова, во всей книге не сказано ни одного доброго слова.

Что, кстати (я имею в виду равномерное разлитие желчи по страницам всей книги), всё же мешает новым «Легендам…» — пусть блестяще написанным, пусть, как правило, уморительно смешным — подняться вровень со старыми.

Даже выдавив из себя по капле (и, похоже, только на время) любомудрствующего Митрофанушку, нынешний Веллер слишком ненавидит людей и, похоже, презирает их всех (кроме Гайдара с Немцовым, да ещё — Владимира Познера), чтобы скрыть это — позволительное сатирику, но никак не юмористу — чувство.

Веллер же (как и Довлатов), разумеется, не сатирик, а юморист.

Смешно пишет.

А вот издевается (то есть морализирует) как раз не смешно.

В частности, в книге не раз и не два со сладострастным упоением расписывается по репликам сценарий «Королей в изгнании»:

«…наверху... сидит мусью губернатор, и своей большущей дубиной бьёт офицеров, офицеры в отместку бьют солдата, солдат бьёт колониста, колонист бьёт араба, араб бьёт негра, негр бьёт еврея...»

В очерках об Америке эту лесенку, несколько перефразировав, воспроизвёл Маяковский.

Веллеровские «Легенды» в морализаторской части как раз и похожи на американские очерки Маяковского.

В меру остроумный отчёт о длительной загранкомандировке в недружественную страну.

Общий идиотизм жизни с минимальными политическими аллюзиями (сюжеты раздела «В сторону Кремля»); винтажная «порнография духа» застойных времён (раздел «В сторону С.С.С.Р»); «еврейское счастье» (раздел «В их сторону») и, наконец, сплетни Дома кино и ЦДЛ (раздел «В сторону искусства») — таков тематический репертуар сборника веллеровских «Легенд».

Впрочем, выдержана классификация не слишком последовательно: «Литературный проект» (о том, как переводчики якобы от первой до последней строчки выдумали Расула Гамзатова) попадает в «еврейское счастье»; «На театре» (классические театральные байки) — в советское ретро; а «Шутник Советского Союза» (о розыгрышах Никиты Богословского) — в искусство.

Каждый раздел завершается этаким коллективным мини-златоустом (вероятно, из личной коллекции); с основным упором на Виктора Степановича Черномырдина: «Все ваши предложения мы поместим в одно место» и т.п.

Не очень понятно, зачем всё это написано, хотя, повторяю, написано очень и очень недурно, а местами даже блистательно.

Когда «Легенды Невского проспекта» записывал (для себя) и расписывал в нищем таллиннском одиночестве неудачливый журналист сорока лет от роду из бывших (поверим ему на слово!) тигроловов, это было легко объяснимо и даже, на свой лад, трогательно.

Но когда художественным свистом под названием «Легенды Арбата» ни с того ни с сего разражается шестидесятилетний теле- и радиописака, это всё же вызывает известное недоумение.

Хотя, конечно же, пусть лучше художественно свистит, чем общественно-политически и философски п..здит.

Потому что смеяться куда приятнее не над автором, а над его текстом.

Среди «Легенд» есть одна, вполне способная сойти за саркастический автопортрет писателя и публициста Михаила Веллера, хотя ему самому кажется, будто она про Зураба Церетели.

Речь в ней идёт о мальчике, который вообразил себя Гулливером в стране лилипутов, и, начав лепить фигурки из пластилина, стал впоследствии знаменитым скульптором.

И, пока он лепил лилипутов, получалось у него просто здорово.

То есть он оказался чуть ли не гением мелкой пластики.

Но лилипутов он не любил.

Он любил Гулливера (себя).

Он считал себя монументалистом.

И изо всех сил пыжился изобразить БОГ ВЕСТЬ ЧТО в натуральную величину, то есть Человеком-Горой.

А Человек-Гора всякий раз получался у него чудовищем.

А вернее, чудищем.

Получался монстром.

И все шарахались от этого чудища; мужчины плевались и чертыхались, а у беременных женщин в массовом порядке случались выкидыши.

В точности такова и философская публицистика Митрофанушки Веллера, но почитайте его рассказы, почитайте его «Легенды» (хотя бы арбатские, пусть не экстра-класса, а всего-навсего высшего… Всего-навсего!).

«И вдруг вы обнаружите, что они милы — легки, гармоничны и изящны! Стиль, юмор и аллегоричность! Мужик — действительно прирождённый миниатюрист. Охота быть гигантом пуще неволи…

Не обижайте детей. Из них вырастает непредсказуемое. Жизнь коротка — искусство мстительно. Отдача художника бывает страшной, и даже сам он не может совладать со своим талантом».

Виктор Топоров