Михаил Веллер: воспоминания и легенды обо всём, что только можно.
Михаил Веллер — мастер художественного свиста. Большой мастер. В очередной раз он написал очень смешную книгу. Вообще-то у Веллера все книги смешные, хотя и по-разному. В одних (таких, увы, большинство) гомерически смешон сам писатель.
Питерский Домжур. Дискуссия о четвёртой власти. Право открыть прения предоставляется московскому гостю.
— Как сказал Норман Мейлер, когда ему присудили Нобелевскую премию по литературе…
— Миша! — Я, не выдержав, перебиваю оратора. — У Мейлера нет Нобелевской премии!
— Хорошо… Так вот, как сказал Норман Мейлер, когда ему НЕ присудили Нобелевскую премию по литературе (я выпадаю в осадок), если тебе дали линованную бумагу, пиши поперёк!
Кто это, кстати, сказал: Марио Варгас Льоса или Карлос Фуэнтес?
Кто угодно, только не Мейлер.
— Швейцар, такси! — Я не швейцар, а контр-адмирал! — Контр-адмирал? Тогда — катер!
Кто это — и где — спьяну брякнул?
Юрий Олеша в «Национале», — указано, допустим, в воспоминаниях Бориса Ямпольского.
Михаил Светлов в Дубовом зале ЦДЛ, — утверждает Михаил Веллер в рецензируемой книге «Легенды Арбата».
Разница довольно существенная: пьяный Светлов обычно язвил, тогда как пьяный Олеша — хамил.
Впрочем, у Ямпольского это воспоминания, а у Веллера — легенды.
Мемуарист дружил с Олешей в те годы, когда мифотворец пешком под стол ходил.
И, выросший в далёкой от литературы семье, пешком он ходил отнюдь не под столик в Дубовом зале.
Тем вдохновеннее ему фантазируется.
Тем упоённее фонтанируется.
Тем веселее врётся.
Михаил Веллер — мастер художественного свиста.
Большой мастер.
В очередной раз он написал очень смешную книгу.
Вообще-то у Веллера все книги смешные, хотя и по-разному.
В одних (таких, увы, большинство) гомерически смешон сам писатель.
Берётся ли он рассуждать об устройстве Вселенной («Всё о жизни»), о текущей политике («Великий последний шанс») или о прошлом («Гражданская история безумной войны»), получается анекдот.
Дурной анекдот.
Прозвав в своё время героя статьи Митрофанушкой Веллером, я имел в виду именно это.
Митрофанушка ведь невежда не потому, что он совсем ничего не знает, а потому, что определённая сумма знаний (как полученных, так и недополученных) преломляется в буйной головушке вечного недоросля самым нелепым, хотя в некотором роде логичным, образом.
Дверь, утверждает он, это не существительное, а прилагательное!
А почему ж прилагательное?
Да потому что она приложена к стене!
С «этой хохмой» (точнее, с целой россыпью таких хохм, в пропедевтических целях всякий раз самым тщательным образом пронумерованных: во-первых… в-одиннадцатых… в-тридцать пятых…) наш Митрофанушка и пришёл к народу.
Во-первых, необходимо разрешить свободную продажу оружия; во-вторых, восстановить смертную казнь; в-третьих, упразднить милицию и прочие силовые службы; в-четвёртых, безжалостно штрафовать каждого, кто перейдёт улицу в неположенном месте; в-пятых…
С такими хохмами — плюс истерическое поведение a la Жириновский, aka Проханов — Веллер ворвался в «ящик», где шутя переиграл второго и даже однажды — первого из вышеперечисленных Диоскуров; впрочем, Владимир Вольфович, похоже, просто не ожидал от рядового писаки подобной удали.
Однако с чего он взял, будто Веллер — рядовой писака?
Какое там рядовой…
Выдающийся!
Правда, всё же писака.
Выдающийся, но писака.
Был, кстати, всё у того же магического реалиста Марио Варгаса Льосы (которому, напоминаю специально для Веллера, тоже НЕ присудили Нобелевскую премию) роман «Тётушка Хулия и писака», главный герой которой сильно смахивает на нашего Митрофанушку.
Правда, в романе Льосы проповедует латиноамериканский писака не в «ящике», а по радио.
Но и наш таллинно-московский «Эхом Москвы» тоже не брезгует.
Тётушка Хулия Альбац — как если бы Льосу взялся переводить Виктор Пелевин.
Писака, говоряка, орака, плевака, кусака и по любому поводу выступака.
Писатель он тем не менее тоже не рядовой.
И дело не в тиражах (а ведь книгами Веллера нынче заставлены в магазинах целые полки).
Тиражи и у Дарьи Донцовой.
И у Макса Фрая.
И у плодовитого автора, выведенного в свежем романе «Т» под именем Г. Овнюк.
Первые книги Веллера были изданы в Эстонии тиражом в несколько сотен; может быть, даже в несколько десятков экземпляров.
Но были чудо как хороши.
А одна из них — «Легенды Невского проспекта» — представляла собой готовый бестселлер.
О чём я и написал тогда же, по прочтении, и вроде бы первым.
Правда, с тех пор я поневоле пишу о Веллере нечто прямо противоположное.
У него был (и частично сохранился; «Легенды Арбата» — новое тому подтверждение) удивительный дар рассказчика.
Не романиста, упаси бог, взять хоть какой-нибудь чудовищный «Самовар», а именно рассказчика.
По принципу: «чем короче, тем лучше».
Дар отчасти довлатовский (Довлатову он подражал, с тенью Довлатова сражался, Довлатова в себе так и не убил), но куда более вещный, грубый, зримый.
Ножиком, который описывал Веллер, непременно хотелось постругать, яблоком — полакомиться, лошадь — оседлать, в свежераспечатанные джинсы — втиснуться, не жалея мыла.
Со вкусом (вернее, со смаком) описанные Веллером вещи составляли совершенно особый мир.
Это был вечно подростковый мир интроверта, играющего с самим собой (в компанию его не берут) в экстраверта.
В ковбоя.
В победителя.
В тигролова.
Это был мир художественного свиста, но это был мир свиста, воистину художественного.
Свиста волшебного.
Из женщин в этом воображаемом мире присутствовала только Манька Величка, но и она поначалу вела себя с непоказной скромностью уроженки гор.
А потом пошли тиражи.
Пришла слава — пусть и несколько двусмысленная.
Маньку Величку усадили за стол, и она закинула на него ноги.
Широко разведя их в стороны.
Веллер встал на котурны.
И принялся философствовать.
И принялся проповедовать.
И принялся, попросту говоря, п..здеть.
Лучше бы, как прежде, свистел!
Наш герой за последние десять лет взял в перманентном п..издеже всего две паузы.
Первую паузу — на изумительный цикл сказок «Б. Вавилонская», включённый в одноимённую книгу, в прочих своих частях неудобочитаемую.
Вторую паузу — на рецензируемые «Легенды Арбата», генетически связанные как с «Легендами Невского проспекта» (это как раз понятно), так и с «Б. Вавилонской».
Много лет назад находившиеся тогда у власти «младореформаторы» заказали было Веллеру книгу о своих героических деяниях.
Но у него, признался он в интервью, ничего не вышло.
Кроме, добавлю я уже от себя, «Б. Вавилонской» — цикла сказок, в каждой из которых — по той или иной причине и тем или иным способом (но каждый раз — ужасным) — гибнет Москва, причём у читателя как-то исподволь возникает мысль, что гибнет — от пожара ли, наводнения, нашествия грызунов или ядерного взрыва — не просто Москва, но Москва лужковская.
Что объективно льёт (или лило?) воду на мельницу «младореформаторов».
Описанных — уже в «Легендах Арбата» — с нескрываемой симпатией.
С симпатией — для откровенного (и прогрессирующего) мизантропа Веллера — даже неожиданной.
Во всяком случае, ни о ком другом, кроме Егора Гайдара и Бориса Немцова, во всей книге не сказано ни одного доброго слова.
Что, кстати (я имею в виду равномерное разлитие желчи по страницам всей книги), всё же мешает новым «Легендам…» — пусть блестяще написанным, пусть, как правило, уморительно смешным — подняться вровень со старыми.
Даже выдавив из себя по капле (и, похоже, только на время) любомудрствующего Митрофанушку, нынешний Веллер слишком ненавидит людей и, похоже, презирает их всех (кроме Гайдара с Немцовым, да ещё — Владимира Познера), чтобы скрыть это — позволительное сатирику, но никак не юмористу — чувство.
Веллер же (как и Довлатов), разумеется, не сатирик, а юморист.
Смешно пишет.
А вот издевается (то есть морализирует) как раз не смешно.
В частности, в книге не раз и не два со сладострастным упоением расписывается по репликам сценарий «Королей в изгнании»:
«…наверху... сидит мусью губернатор, и своей большущей дубиной бьёт офицеров, офицеры в отместку бьют солдата, солдат бьёт колониста, колонист бьёт араба, араб бьёт негра, негр бьёт еврея...»
В очерках об Америке эту лесенку, несколько перефразировав, воспроизвёл Маяковский.
Веллеровские «Легенды» в морализаторской части как раз и похожи на американские очерки Маяковского.
В меру остроумный отчёт о длительной загранкомандировке в недружественную страну.
Общий идиотизм жизни с минимальными политическими аллюзиями (сюжеты раздела «В сторону Кремля»); винтажная «порнография духа» застойных времён (раздел «В сторону С.С.С.Р»); «еврейское счастье» (раздел «В их сторону») и, наконец, сплетни Дома кино и ЦДЛ (раздел «В сторону искусства») — таков тематический репертуар сборника веллеровских «Легенд».
Впрочем, выдержана классификация не слишком последовательно: «Литературный проект» (о том, как переводчики якобы от первой до последней строчки выдумали Расула Гамзатова) попадает в «еврейское счастье»; «На театре» (классические театральные байки) — в советское ретро; а «Шутник Советского Союза» (о розыгрышах Никиты Богословского) — в искусство.
Каждый раздел завершается этаким коллективным мини-златоустом (вероятно, из личной коллекции); с основным упором на Виктора Степановича Черномырдина: «Все ваши предложения мы поместим в одно место» и т.п.
Не очень понятно, зачем всё это написано, хотя, повторяю, написано очень и очень недурно, а местами даже блистательно.
Когда «Легенды Невского проспекта» записывал (для себя) и расписывал в нищем таллиннском одиночестве неудачливый журналист сорока лет от роду из бывших (поверим ему на слово!) тигроловов, это было легко объяснимо и даже, на свой лад, трогательно.
Но когда художественным свистом под названием «Легенды Арбата» ни с того ни с сего разражается шестидесятилетний теле- и радиописака, это всё же вызывает известное недоумение.
Хотя, конечно же, пусть лучше художественно свистит, чем общественно-политически и философски п..здит.
Потому что смеяться куда приятнее не над автором, а над его текстом.
Среди «Легенд» есть одна, вполне способная сойти за саркастический автопортрет писателя и публициста Михаила Веллера, хотя ему самому кажется, будто она про Зураба Церетели.
Речь в ней идёт о мальчике, который вообразил себя Гулливером в стране лилипутов, и, начав лепить фигурки из пластилина, стал впоследствии знаменитым скульптором.
И, пока он лепил лилипутов, получалось у него просто здорово.
То есть он оказался чуть ли не гением мелкой пластики.
Но лилипутов он не любил.
Он любил Гулливера (себя).
Он считал себя монументалистом.
И изо всех сил пыжился изобразить БОГ ВЕСТЬ ЧТО в натуральную величину, то есть Человеком-Горой.
А Человек-Гора всякий раз получался у него чудовищем.
А вернее, чудищем.
Получался монстром.
И все шарахались от этого чудища; мужчины плевались и чертыхались, а у беременных женщин в массовом порядке случались выкидыши.
В точности такова и философская публицистика Митрофанушки Веллера, но почитайте его рассказы, почитайте его «Легенды» (хотя бы арбатские, пусть не экстра-класса, а всего-навсего высшего… Всего-навсего!).
«И вдруг вы обнаружите, что они милы — легки, гармоничны и изящны! Стиль, юмор и аллегоричность! Мужик — действительно прирождённый миниатюрист. Охота быть гигантом пуще неволи…
Не обижайте детей. Из них вырастает непредсказуемое. Жизнь коротка — искусство мстительно. Отдача художника бывает страшной, и даже сам он не может совладать со своим талантом».
Виктор Топоров
Постійна адреса матеріалу: http://bukvoid.com.ua/digest//2009/11/02/221958.html
|
