Завантажити

двадцати шести. Некоторых я восхищала, некоторых раздражала, иные чередовали два чувства.
Но не менее спорные чувства вызывал у них сам И.В. Его веселая наглость, бесцеремонное панибратство, привычка непрерывно пробовать нас на прочность и, азартно сверкая глазами, ждать, сможем ли мы ответить ударом на удар — казались им столь же непозволительным хамством, как мои выходки очкастой гранд-даме. Они зажимались и прятались в свою скорлупу. Они не желали играть в его спектаклях. Они не понимали, что это просто игра.
Он постоянно подначивал нас! Первый вопрос, который Игнатий задавал поступающим, (перед вторым, менее важным «Зачем вы идете в театральный?») «Когда вы собираетесь уйти в декрет и родить мне… то есть, не мне, ребенка?» Видимо, мысль, что мы можем сделать это все сразу, развалив его курс на корню, стала навязчивой идеей, беспрерывно приводящей его в ужас.
На первом курсе мы отмечали мой день рожденья на паре. И.В. подошел ко мне с бокалом в руках и, начав со слов «Хорошая моя…» нагнулся, поцеловал в щеку и прошептал все остальное на ухо. Я замерла, группа тоже, но по разным причинам. (Как думаете, что он сказал мне? «Хорошая моя, сделай, пожалуйста, стенную газету. Институт требует. Ну хотя бы ради меня»).
Наших барышень это шокировало. В еще больший шок их повергло первое занятие по театральной критике. Две пары подряд мы разбирали первую строчку (!) первой ремарки (!) первого явления пьесы «Горе от ума».
В частности, что происходит ранним утром за дверью в спальню Софии, где пребывает Молчалин и «откудова слышно фортопияно с флейтою»?
— Были ли Софья и Молчалин любовниками? — Игнатий Валерьевич швырнул нам вопрос, как перчатку.
Ответ казался само собой разумеющимся:
— Нет, — ответила Галя. Ей было семнадцать.
— Почему нет? — И.В. по-мальчишески засунул руки в карманы и прошелся по аудитории, предвкушая удовольствие.
— Об этом не сказано в пьесе.
— Мало ли о чем люди не скажут вам вслух, — отметелил И.В.
— Там сказано «слышно фортепьяно». Нельзя играть на фортепьяно и заниматься сексом одновременно, — включалась я.
— Ты уверена? Или ты просто не пробовала? — оживлялся И.В.
— Ну… — Я честно пыталась представить подобную позу. — Теоретически, если Софья нагнется, и будет играть, а Молчалин пристроится сзади, играя при этом на флейте…
Именно из-за таких вопросов Игнатий и прослыл пошляком. Именно из-за таких ответов он взял меня на курс. Я с легкостью отбивала его удары, я сразу вступила в игру, не сразу осознав, что это не игра, а учеба.
Пять лет И.В. выкручивал нам мозги своими вопросами, он крутил их как уши ленивым детям: думайте, думайте, думайте. Пять лет он называл нас исключительно «слепоглухонемые идиотки», презрительно отфутболивая наши гримасы целомудрия, чернобелые попытки делить героев на «хороший», «плохой», привычку хватать то, что лежит на поверхности.
Весь первый курс мы сходили с ума. Многие ломались, многие не понимали, чего он хотел. Многие так и не поняли, в чем состоит наша профессия — театроведение.
Я не понимала, почему остальные не понимают его! Лишь много позже я осознала: за исключеньем меня и Арины, все наши девочки были нормальными (за пять лет трое из них вышли замуж, двое из трех таки улизнули в декрет). И «вы — ненормальные» — не было для них комплиментом!
И все же нужно быть ненормальным, чтоб видеть жизнь без прикрас — не прикрываясь ни целомудренным «об этом нельзя говорить», ни игрою на фортепьяно и флейте.
Театр — самое условное из искусств — надменно отторгал все людские условности. Препарирующий самые черные страсти героев самых черных трагедий, театр учил тебя понимать даже убийц.
Но театр — отражение жизни. Пять лет Игнатий Сирень крушил наши иллюзии, уча принимать жизнь такой, какой она есть. Пять лет он учил нас анализировать каждое слово пьесы, каждый жест актера, и ставить под сомнение каждое слово и жест.
И по сути своей театроведение было очень похоже на работу психолога или следователя…

*****
Проходя мимо дешевых лотков, я купила еще одну порцию кофе и опорожнила пластиковый стаканчик залпом — как стопку водки. Села на остановке маршрутки, достала из сумки дневник и написала на чистом листе: «Действующие лица».
Учась в театральном, я проглотила тысячи пьес. Я знала, нормальные люди не любят читать пьесы, но мне нравилось, что, в отличие от прозы, в драматургии все так емко и ясно — никаких длинных, ненужных отступлений, описаний природы и чувств — действие мчится вперед, все необходимая доп. информация умещается в коротких ремарках.
Я приписала сверху название и жанр:

МОЙ ТРУП
детектив

Действующие лица:

Андрей — труп
Александра (Саня) — не убийца
Арина — лучшая подруга Сани
Инна — случайная гостья
Доброхотов, Женя, Рита — ребята из московского театра, давние друзья Сани
Янис, Сашик и Оля

читати