В Смольный явились Блок и Маяковский, Мейерхольд и Альтман, а также Рюрик Ивнев, ставший в дальнейшем личным секретарем Луначарского. «И к нему, в его сердцевину, / Я без пропуска в Кремль вошел, / Разорвав расстояний холстину, / Головою повинной тяжел», — писал о подобных встречах Осип Мандельштам.

Кстати, позднее на поклон к Сталину ездили и украинские писатели — Павло Тычина и Мыкола Хвылевой, Остап Вишня и Мыкола Кулиш, Лесь Курбас и Александр Довженко. «А теперь еще вопрос: — обращался вождь к притихшим малороссам, — плохо ль переводят русские литературные произведения?» Ну что могли ответить наши письменники, зависевшие от подачек Кремля? «Совсем не переводят, мало и плохо», — радостно кричали из зала.

Где наш мёд?

Так или иначе, но почти все правители новейших времен оставили свой след в литературе. Леонид Брежнев написал «Малую землю», Леонид Кучма издал «Украину не Россию», Виктор Ющенко, говорят, книжку поэта-депутата Владимира Цыбулька на выставке в Верховной раде за десять гривен купил. Не в последнюю очередь, наверное, благодаря тому, что тот писал: «Все хєрня, — казали тато. – І тільки бджоли вєщ». И хотя бывший наш президент, как известно, к пчелкам пиетет не меньший, чем к державе имел, но окончание немудрящего стишка Цыбулька, это вот самое «якщо подумать, то і бджоли — хєрня», нынче стараются не вспоминать. Разве что бравые издатели газеты «Post Поступ» долго упирались «Пасічнику! — взывали они к президенту с обложки своего издания. — Де наш мед?»

В принципе, и медку, и прочей клубнички в наших верхах хватает, и здесь главы братских, казалось бы, государств очень даже схожи между собой. Один при всем честном народе целовал незнакомого мальчика в живот, другой опекал несчастную, но героическую девочку. У нас мелькали в глазах лыжные палки, у них под носом развевалось дзюдоистское кимоно. К чему тут литература, спрашиваете? А вот к чему.

Довольно неожиданным мотто к вопросу об изменениях в истории новейшей литературы в свое время прозвучал факт встречи президента Владимира Путина с молодыми писателями России. Который предшествовал его недавнему рандеву с литераторами уже в качестве премьер-министра. Мол, это был ключевой момент и знаменательное событие, которое трудно переоценить, и власть наконец-то обратила внимание на смысл сегодняшних писаний. И не в стол, заметьте, писаний, не для рынка, а именно в кассу истории, и именно из-под пера молодых. Вполне возможно, что таким нехитрым образом тогдашний российский президент интересовался возможностью изложения новой истории. Ведь в России до сих пор не существует ни новых литературных форматов, ни новых национальных мифов, создающих этот формат, ни хотя бы плохоньких героев, его заполняющих. Бандиты, вампиры, бизнесмены. Безусловно, кто-то задумывается над утопиями Дмитрия Быкова и Ольги Славниковой, тешится очередными историями Бориса Акунина и Евгения Гришковца, расхватывают горячие пирожки от Сергея Минаева и Оксаны Робски, но тайком-то все ждут очередное евангелие от Пелевина! Мол, пророк предлагает безжалостный обзор перемен, произошедших в отечестве между изданием его произведений, но поскольку за это время успевают смениться целые пласты монструозных представителей власти, то, по сути, не создается впечатления существенных перемен. То есть, жить можно лучше, жить можно веселее, но только не у всех получается убедительно об этом писать.

Может, россиянам не нужны перемены, поскольку им предпочтительнее читать об отечественных лисах-оборотнях и вампирах-аристократах? В принципе, законное желание, если учесть, что до недавнего времени писатели потчевали их рассказами о лишнем человеке и народе-герое, а когда лишними стали все, а в герои вышли менеджеры среднего звена, то начнешь читать даже рекламу в метро.  Хотя, вполне вероятно, что в России просто невозможна «новая» литература, поскольку и со «старой» там не особо сложилось. Даже если таковой тамошний президент в свое время назначил «серьезную» литературу, выделив для нее государственную премию «Большая книга»: все равно она не может противостоять «несерьезной», то бишь коммерческой. И даже если Путин считает творчество Дарьи Донцовой легким чтивом, то миллионные тиражи ее книг, а также книг Александры Марининой и Татьяны Устиновой – более неподъемный аргумент в пользу «легкости» российского бытия.

Других писателей у них для нас нет

С другой стороны, писатели, с которыми сегодня встречается власть, вполне могут осознавать, что сегодня им в своих книжках уж точно не стоит пророчествовать и поучать. Но для упомянутой власти все равно нужен внутренний враг, то есть, извиняюсь, формат, потому как должна же она хоть кого-нибудь (пускай даже не в гроб сходя) да благословить? Вот и встречается Путин то с молодыми и непугаными, то со старыми, но все равно критикующими писателями. И как бы ни отнекивался он на этих рандеву с интеллигенцией, мол, ему такие встречи перед выборами не нужны, но «Три мушкетера», российский премьер-министр, оказывается, читал, а его украинский коллега и вовсе знаком с творчеством замечательного поэта Чехова. А поэтому литература и власть остаются, как видим, дружны. И по обе стороны соседского забора кипит процесс не сохранения статуса (власти, литературы, пасеки), а производство хоть какого-то смысла, что, согласимся, смахивает на синдром.

Ведь синдром — это общие признаки заболевания. А также симптомы иных пограничных состояний: болезни — выздоровления, эйфории — депрессии, упадка — катарсиса. В отличие от литературной идентичности в России, где она слабо различима среди оборотней с вампирами, у нас болезные литераторы хотя бы в затылке чешут по этому поводу, обнажая суть медицинского приема уже в самих названиях своих книг. Вспомним, как в свое время почти одновременно вышли «Синдром приобретенного иммунитета» Ярославы Ивченко, «Синдром стерильности» Наталки Сняданко и «Синдром подснежника» Ольги Деркачовой. Таким образом, литературная герменевтика в Украине складывается в нестройные, но статистические штабеля.

Впрочем, это ничего, что украинский президент, словно его российский коллега, а нынче тамошний премьер-министр, симптоматично в писательский народ не ходит. Меньше хлопот нашим авторам от этого, ведь сегодняшняя реакция российской власти на критику, прозвучавшую в адрес Путина, не заставила себя долго ждать. Так, например, в тот же вечер был отменен эфир на телевидении у Захара Прилепина, посмевшего поинтересоваться нефтяными делишками приятелей Путина. «Премьер искренне предложил писателям критиковать власть, а я даже не критиковал, а так, просто полюбопытствовал», — пишет автор «Черной обезьяны». Наверное, лучше б ему про героин стоило спросить — как Павлу Санаеву, информировавшему Путина о проблеме интернет-доставки наркотиков под видом корма для рыбок. Или для хомячков? С одной стороны, писатель Захар Прилепин вроде бы повторил гражданский подвиг музыканта Юрия Шевчука, задававшего дерзкие вопросы на подобной встрече интеллигенции с Путиным в конце мая прошлого года. С другой стороны, получился как бы нехилый пиар, мол, «не увели же со встречи с премьером Прилепина в наручниках», как радуется пресса. Да, не увели, поскольку по отношению к писателям иные меры пресечения имеются. Зарубить книжку, запретить эфир — «по техническим причинам», как у Прилепина, или «в связи с трауром», как это случилось еще с одним критиком власти, писателем Владимиром Сорокиным, правда, накануне упомянутой встречи литераторов с главой российского правительства, но все равно на пиар не очень смахивает.

И пускай у нас это уже проходили, и не так давно Сергею Жадану местный исполком отказал в премии имени Чичибабина за то, что он, в бытность комендантом «оранжевого» палаточного городка в Харькове, сжег подаренную губернатором книжку, но новейшую историю дружбы наших писателей с властью все равно стоит напомнить. 

Двенадцать обручей в спину революции

Про родную власть современные украинские литераторы никогда не забывали. Пускай даже времена «внутренней эмиграции», когда опальный поэт выходил на улицу и не мог отличить генсека на плакате от классика в книжке, давно миновали, а героическое вставание в кинотеатре в знак протеста против политических репрессий 60-х годов в 2000-х приобрело более прозаические формы.  При этом «протестуют», как правило, поочередно, по сплошной эволюционной цепочке, по апологическому, что ли старшинству. И не без оглядки за соседский забор. Так, сегодняшний автор замечательной антиутопии «Хронос» Тарас Антипович, помнится, следуя за упомянутым Жаданом, заходил в своем «оранжевом» анархизме куда как далеко. Его сольное флеш-моб-хождение за три моря и два городских квартала на прием к недружелюбной власти предполагало ее отставку, представляете? Это была бесстрашная литературная акция, когда скромный писатель требует уйти всех министров-президентов, и, бросив свое письмецо в ящик для прошений, уходит незамеченным.  Подобным образом тот же Жадан, следуя за Юрием Андруховичем, отказывался от славы и судился с Министерством просвещения за три своих стишка, помещенных без его ведома в школьном букваре. Наконец, сам Андрухович в свое время отвергал Шевченковскую премию, уподобившись  россиянину Сергею Гандлевскому, ранее отказавшемуся от Букеровской награды. Впрочем, свою премию, хоть и не Букеровскую, но все равно зарубежную и даже немецкую, Гандлевский получил, специально для этого написав роман «Прусская невеста». Недалеко от него ушел и Андрухович, повторив подвиг, и получив за такой же конъюнктурный роман «Двенадцать обручей» награду, но польского розлива.

Бывало, по старинке даже заигрывали с властью наши писатели во главе с упомянутым Андруховичем. Помните «Письмо двенадцати аполитических литераторов», направленное против реванша старых сил? Мол, старые силы на то и старые, чтобы не меняться, а с новыми хоть и не в пример труднее, но от них еще чего-то ждешь. А после, не дождавшись, критикуешь, спрыгнув с локомотива революции. «Я никогда не прошу одному-единственному человеку, который этот реванш допустил даже не знаю, ради чего? Ради пролонгации своего комфорта? – восклицал Андрухович. – Я поставил на этом человеке крест. Его звать Виктор Андреевич Ющенко».

Как видим, в отличие от своих недавних кумиров в лице хотя бы вышеупомянутого Бродского, якобы не знавшего по имени наших генсеков, украинские литераторы знают власть в лицо и даже по имени. Еще бы не знать, ведь за нее, родную, не одну ночь на Майдане ночевали, надеясь, что царь-государь заметит и вышеупомянутый «комфорт», не доставшийся Андруховичу, пожалует. Но знают ли наши президенты наших писателей так, как знаем их мы? Ну, хотя бы кого-нибудь, кроме Цыбулька, который за десять гривен про пчел – знает?

Игорь Бондарь-Терещенко