В такие дни Ацу всегда засыпает с мыслью: “Где же сейчас папа? Что он делает?”»
Так начинается книга японского писателя Нобуко Итикава «Когда папа приходит поздно…», которую для российских читателей перевела Елена Байбикова. За этим вступлением следуют четыре истории, которые «объясняют» читателю (и маленькому Ацу), почему папа «сегодня» так поздно вернулся домой. Оказывается, с папой по дороге с работы то и дело случаются какие-то невероятные истории…

То папа вместе с кротами копает яму, ведущую в недра земли – туда, где спит огромный сом, который не должен проснуться. Проснется сом, шевельнется – и случится землетрясение. Только папа и знает, как этого не допустить: надо спеть сому колыбельную. Папа знает одну очень хорошую колыбельную… То папа плывет на лодке к повелителю грома и молнии Тарараху: нужно доставить ему воды ‒ в городе так давно не было дождя… А однажды папа встретил медведя с волшебной шляпой: стоит накрыть этой шляпой какое-нибудь растение – и оно расцветает. И папа с медведем всю ночь бегали по городу и помогали наступлению весны…

Каждая такая история не только увлекательна, но и поэтична. И я подумала, что хорошо бы прочитать одну из сказок, объясняющих папино отсутствие, для нашей рубрики «Папмамбук читает вслух».

У этой рубрики много разных задач: это и «школа домашнего чтения вслух», и материал для совместного просмотра малышей и взрослых, и способ познакомить читателей из дальних регионов с книгой (которая, возможно, для них недоступна), и попытка привлечь к книге потенциальных покупателей. Для чтения вслух мы обычно выбираем не слишком длинные истории, которые укладываются в формат семи-восьмиминутного ролика. Но можно и из объемного текста прочитать небольшой законченный отрывок: взрослому зрителю он позволяет составить впечатление о книге в целом, а для маленького ребенка является самостоятельной историей.

И я подумала, что в книге Нобуко Итикавы есть рамочный сюжет, объединяющий четыре, на первый взгляд, автономные истории. Если прочитать одну из них, то чем же это не сказка для видеоролика? Ребенок с удовольствием эту сказку послушает и посмотрит.

Я выбрала сказку (ту, в которой папа с медведем с помощью шляпы помогают наступлению весны), мы сняли ролик – и вдруг оказалось, что этот ролик… не то что «невозможно смотреть». Нет, его вполне можно смотреть. Но он совершенно не дает представления о книге, которую мы хотели представить зрителю. Точнее, дает искаженное представление: из-за того, что этот фрагмент «вырезан» из книги, что он вдруг получает автономию как самостоятельная сказка, разрушается его смысл. Не повествовательный – эмоциональный.

Просмотрев готовый ролик, я вдруг поняла, что история о том, как папа с медведем помогали наступлению весны, – не совсем об этом. Как и история про сома, которому папа вместе с кротами поет колыбельную, – тоже не совсем об этом; и история о том, как папа плывет на небо…

Колыбельная, с помощью которой папа спасает мир, изначально обращена к Ацу: «Спи спокойно, Ацу…». Но папа поет ее сому.

Так и поет:

– Спи спокойно, Ацу,
Этой ночью сны
Будут очень мягкими,
С запахом весны.

Крот, муравей и червяк, которые в этой истории составляли компанию папе, немного переделывают начало. Они хором поют: «Спи спокойно, мальчик….» А вот папа… Может быть, он отдает сому то, что принадлежит его сыну?

И на небо папа не один плывет в лодке. Он плывет вместе с маленьким мальчиком. («Мне показалось, что он постарше, чем ты. Но все равно слишком мал…») Этому мальчику папа показывает, как следует грести. На словах он в это время обращается к Ацу: «Ацу, а ты знаешь, что с точки зрения гребца лодка двигается задом наперед?..» Но на деле все это происходит на глазах другого мальчика – пусть необычного, волшебного, приходящегося сыном повелителю грома и молнии, – но другого. К Ацу папа опять опоздал. И в бейсбол папа играет с енотами. Пусть у этой игры необычное назначение – забрасывать звезды на небо, – но Ацу, видимо, тоже любит играть в бейсбол. Когда команда енотов бросает папе вызов, он отвечает: «Мы с Ацу – отличная команда».

Самая последняя сказка (та, которую я прочитала для ролика) кончается словами:

«Ацу, завтра утром встанем пораньше и пойдем в городской сад.

Хорошо?

Я покажу тебе первые весенние цветы. Ведь это я помог им распуститься!

Ну да, и на дерево ты обязательно залезешь.

Спокойной ночи, Ацу.

До завтра!»

Почему же, прочитав эти слова, ты вдруг ощущаешь комок в горле? Почему тебе хочется плакать?

Не потому ли, что ты почти знаешь: этого не будет. Завтра папа, скорее всего, тоже придет очень поздно. Тебе словно передается главная эмоция героя книги – не папы, конечно, а мальчика, Ацу: как же он скучает по своему любимому папе! По папе, у которого почти нет на него времени.

Кстати, почему мы решили, что книга состоит из историй, рассказанных папой? Потому что они рассказаны от папиного лица? Но ведь это Ацу засыпает с мыслью: «Где же сейчас папа? Что он делает?» Может, это Ацу придумывает «странные» увлекательные объяснения папиному отсутствию? Ведь очевидно, что истории эти сновидчески абсурдные. И, очевидно, опираются на детский опыт общения с папой. В них воспроизводятся разные папины инструкции: как грести, как лазить по деревьям, как копать. Папа когда-то учил мальчика чему-то, и это врезалось в детскую память.

А вечно занятый усталый папа… Как-то сложно представить, что, приходя с работы, он присаживается на кровать к спящему ребенку и рассказывает ему истории, которые тот не услышит.

Именно поэтому эти сказки такие странные. И поэтому так важны заключительные слова каждой истории.

В истории про сома папа говорит: «Вот почему я вернулся так поздно. И не только я – припозднились и папа крот, и папа-муравей; и папа-червяк тоже приполз домой позже обычного. Ты уж прости меня, Ацу! Не сердись!

Ацу... Ацу? Ты заснул?»

(Конечно, заснул – еще до прихода папы.)

И каждая история заканчивается обещаниями, вроде: «А знаешь, давай потренируемся прямо завтра? Только ты и я?..»

Но когда придет это «завтра»?

Зачин с отсутствующим папой только на первый взгляд – рамочное построение. На самом деле он определяет сквозную эмоцию текста. И с каждой новой историей эта скрытая за жизнерадостным сновидческим сюжетом эмоция усиливается, нарастает – и приводит взрослого читателя к концу с комом в горле.

Но мне, тем не менее, кажется, что главной движущей эмоцией повествования является все же не вина взрослого, а детская тоска по отсутствующему папе.

Вся книга в целом преисполнена еще и детской любовью, и желанием простить папе его отсутствие. Собственно, истории с их абсурдистскими приключениями и есть такое прощение, прощение-объяснение. Поэтому они еще и лиричны, поэтому в них и сквозит пронзительная грусть.

Такое «непрямое» выражение эмоций и их сложная многослойная «упаковка», как мы догадываемся, присущи японской культуре. И сохранение этой сложности при переводе на русский язык – безусловная заслуга переводчика Елены Байбиковой.

Другая удивительная особенность книги «Когда папа приходит поздно…» в том, что она обладает целостностью, которая в буквальном смысле не позволяет «отделять» какие-либо части.

Эта детская книга, при всей своей кажущейся простоте, учит своих читателей сложной настройке на текст и работает на «утончение слуха» ‒ не только детей, но и взрослых. Взрослые ведь тоже часто оказываются перед дилеммой – обидеться и тосковать или простить, «отправив» кого-то из близких в сказочную ссылку.

Но можно просто открыть книгу «Когда папа приходит поздно…» и разделить с автором его прощающую грусть.

Марина Аромштам