Семь лет назад Катрин, после обширного кровоизлияния в мозг, находилась в коме, а затем прошла долгий период реабилитации, сумев полностью восстановиться, что практически равно чуду. Её книга об этом чуде.

Премия Deutscher Buchpreis ежегодно присуждается в канун Франкфуртской международной книжной ярмарки. Не обошлось без интриги — в шорт-лист вошла новая книга «Качели дыхания», автор — получившая осенью Нобелевскую премию Герта Мюллер. Её и прочили в победители.

Результат голосования многих шокировал: немецкий аналог Букера и денежное вознаграждение в 25 тыс. евро достались Катрин Шмидт. До вручения премии писательница, жительница Берлина, не числилась в списках авторов, широко известных публике.

Лучшая книга года, роман «Ты не умрёшь», — о возвращении к жизни. Учитывая, что семь лет назад Катрин, после обширного кровоизлияния в мозг, находилась в коме, а затем прошла долгий период реабилитации, сумев полностью восстановиться, что практически равно чуду, формулировка «based on the real story» вполне уместна.

Но сама Шмидт, мать пятерых детей и автор дюжины книг, среди которых значительное место занимают поэтические сборники, считает, что события в романе вымышлены, а главная героиня Хелен Везендал ничего общего с автором не имеет.

— Вы были готовы к тому, что победите?
— Я помню только, что почувствовала себя абсолютно счастливой. Первой меня поздравила Герта Миллер: обняла и расцеловала. Я люблю её творчество, как человек она мне тоже очень нравится. У нас прекрасные отношения, несмотря на невольно возникшую ситуацию соперничества, и её поддержка стала прекрасным знаком: в моей жизни начались перемены к лучшему.

— А что именно изменилось?
— Пока немногое. Только повышенное внимание журналистов ощутимо — мне часто звонят, я договариваюсь об интервью и уже привыкла говорить о себе. А ещё у меня просят автографы. Постоянно. Но я не воспринимаю такие вещи как что-то значительное, это просто детали. Временные и обременительные иногда. Но не принципиальные. А вот то, что некоторые мои книги будут переведены на английский, а возможно, и на русский и другие языки, — это важно. Как и то, что теперь у меня есть возможность целый год заниматься только сочинительством, не отвлекаясь на случайные заработки. Скоро выйдет мой новый поэтический сборник, это короткие вещи. И я всецело занята написанием большого романа, который надеюсь закончить через год.

— Какая тема нового романа, чему он посвящён?
— Нет, об этом я не хочу говорить. Это преждевременно. Произведение не будет слишком замысловатым по стилю. Но и не литература light. Хотя я не считаю, что лёгкая литература — это плохо. Просто качество её бывает разное.

Но для меня это плохая примета — пытаться рассказывать о новом произведении. Трансформируется замысел настолько, что потом неловко читать планы и наброски. Надеюсь, что через год мы сможем обсудить, что же получилось. А пока давайте говорить о «Ты не умрёшь», хотя я люблю все свои книги одинаково.

— Почему вы утверждаете, что роман не является автобиографическим?
— Потому что события в нём вымышлены. Просто героиня прошла через те же физические состояния, что и я. Но будем считать, что я использовала собственный опыт как материал. Мне не пришлось опрашивать больных, что и как они чувствовали. Я сама знаю, что чувствуешь, выходя из комы, — состояния героини описаны с достоверностью пережитого. Поэтому книга так цепляет. Есть вещи, которые невозможно придумать. Хелена восстанавливает собственную историю. Цепь сплошных недоразумений — это факты из её жизни. Кто она? Почему за ней ухаживает мужчина, которого она не хочет больше видеть? Почему так неловко говорить с подругой Виолой?

Работает подсознание, и наружу выходят долго подавляемые эмоции и чувства. Это потрясающий момент — когда героиня ощущает, что часть жизни, прожитая до начала болезни, ей не нравится. Хелена стремится откреститься от своего прошлого, она хочет другую жизнь.

Я начинала писать, опираясь на собственный опыт. Но уже с тридцатой страницы героиня начала жить своей жизнью, думать и действовать совсем не так, как я. Ведь я не документалист. Зато большую часть жизни писала стихи. И знаю, как легко переосмыслить суть происходящего, хотя пишешь о пережитом.

Единственное, что передано точно и правдиво, — это не поддающаяся объяснению случайность выздоровления в таких случаях. Я поняла, что не действия медиков, не операции и не капельницы позволяют снова обрести личность. Есть такая тенденция: больной во многом сам делает выбор — вернуться в норму или затормозить процесс. Есть пограничный момент: либо начнёшь выздоравливать, либо останешься обездвиженным.

— Что помогло вам преодолеть кризис?
— Во-первых, мои дети. Приходили ко мне каждый день. Только я не могла понять, почему они часто плачут и смотрят на меня с грустью. Мне казалось, что со мной всё хорошо. Я чувствовала себя счастливой. Не было осознания трагедии. Может быть, это затуманенность сознания вследствие огромного количества таблеток, которые я принимала. А может быть, защитная реакция организма. Но не было внутреннего надрыва или депрессии. Детская лёгкость сознания.

Только много позже, когда я уже вернулась в нормальное состояние, я поняла, что мои дети — возраст их от 12 до 30 лет, два сына и три дочери — сделали для меня. Я ощутила прилив нежности и благодарности. Исключая младшего сына, собирались все, кто-то даже отпуск в университете на полгода взял. Старшая дочь, живущая в Норвегии, вернулась в Берлин на длительное время, чтобы ухаживать за мной. А я даже и не задумывалась об этом, её присутствие казалось мне нормальным, естественным. Меня спасли мои дети. Иначе, возможно, я не говорила бы о спокойствии. Они и сейчас со мной, помогают на сто процентов. Как только старшая дочь узнала о моей победе — она позвонила из Норвегии. Я нечасто плачу, но в тот момент заплакала. От счастья.

— Что вы может сказать о роли мужчин в вашей жизни?
— Не буду сейчас говорить о друзьях, педагогах и коллегах по цеху. Не буду обобщать. Мне повезло, что мой муж долгие годы помогал мне во всём. Никогда бы не состоялась как писатель, если бы не он. Муж брал на себя хозяйственные заботы, возился с детьми. Я никогда и нигде не служила — была матерью, женой, писательницей. Всегда. Но такая ситуация не у всех, я это знаю. Поэтому женщинам трудно стать авторами книг — они, естественно, предпочитают семейное счастье, которое и становится основной реализацией. Знаю, как мучаются некоторые мои коллеги от непонимания в семье, от материальных сложностей. У меня никогда не было таких проблем. Мой муж сделал всё, чтобы я восстановилась как можно скорее.

— Критики отмечают, что книга «Ты не умрёшь» написана жёстко и без сентиментальностей. Вы анализируете главную героиню, часто подшучиваете, а иногда издеваетесь над её переживаниями. Это оставляет жутковатое впечатление.
— Книга «Du stirbs nicht» вышла в феврале этого года. Я никогда не формулировала, что пишу о себе. Во всяком случае, в момент написания, да и сейчас. Роман, повторяю, не медицинский документ о выздоровлении, многие эпизоды содержат элементы fiction со всеми отсюда вытекающими. Кстати, писать книгу я начала уже в нормальном состоянии, когда ко мне вернулась способность анализировать, что со мной произошло, и многое сочла комичным.

К тому же в романе велика составляющая иногда невольного, а иногда осознанного диалога с другими авторами. С теми, чьи книги — часть моего подсознания, и я не склонна влиять на этот процесс, предпочитаю удивляться результату.

— Есть конкретные имена авторов, с которыми вы полемизируете?
— Есть любовь к литературе в целом. Если называть имена — некоторые вам знакомы, я уверена, как например Габриэль Гарсиа Маркес. А многие, возможно, и нет — авторы никогда не переводились на другие языки. Это проблема литературы — переводов до смешного мало, а прекрасных произведений так много!

Я многим обязана немецкой писательнице Ирмтраут Морген — она оказала на меня мощное влияние. Известна она скорее как литератор ГДР. Я ведь тоже начинала как поэт, живущий в Восточной Германии. Разделение такое существовало в литературе — писатели ГДР и ФРГ. Как две разные культуры. Потом времена изменились, всё будто бы заново начинать пришлось.

Если продолжать ряд авторов, влияние которых я ощущаю, — это в первую очередь немецкий поэт Рон Винклер, он сделал для меня что-то очень существенное, облечь в слова трудно.

Неподражаемая Сири Хаствед, американская писательница, поэтесса и эссеистка, у которой многому можно учиться. Самобытно творчество Пола Остера, американского писателя, — он муж Сири Хаствед, кстати. Особо чту немецкого писателя В.Г. Зебальда, погибшего, к моему глубокому прискорбию, в Англии — 2001 год, автокатастрофа.

Вот далеко не полный перечень авторов, чьи произведения живут в подсознании, влияют на то, что я делаю. Стали частью моего жизненного опыта. Иногда мне кажется, что как личность я процентов на восемьдесят состою из литературы. Потому я слегка дистанцирована от того, что принято называть реальностью. Смотрю со стороны.

— По вашему мнению, наличие крепкого сюжета — это вежливость писателя по отношению к читателю или обязательное условие литературного произведения?
— Когда начинаю писать, то не думаю об истории. Но постепенно возникает представление о линии развития событий. В процессе написания проступают контуры. Когда я пишу, то не думаю о читателе, как не думаю о сильном или слабом сюжете. Задаю себе только один вопрос: как? Стиль изложения меня увлекает больше, чем сюжет. А потом — даже если сюжет кажется слабым — поздно: книга написана. Творческий процесс — уже сюжет. Потом ты отдаёшь издателю часть жизни, прожитой в тексте. Это новая книга. Автор даже не вправе оценивать, обозначать. Критики могут рассуждать, что получилось. Не я. Примет ли читатель книгу, поймёт ли — зависит от многих факторов. Даже от совпадения вкусов писателя и читателя.

— В чём основная проблема литературы?
— Я не литературовед и принимаю вопрос, но как писатель. Сейчас очень многие пишут книги, и часто пишут те, кто вообще писать не должен. Имеющие деньги и желающие начать бизнес почему-то чаще всего открывают новые издательства. Нет опыта, нет литературного чутья — издают чепуху. Смешно.

Слишком много издательств. Слишком много авторов. А пишущим женщинам, даже талантливым, очень трудно состояться. Отношение часто снисходительное, поверьте. Несмотря на то что женщин-писательниц сейчас больше стало. Но это героини и труженицы. Даже сегодня они — диковинные исключения из общего правила, не более.

— Известны ли вам русские писатели, поэты? Есть ли имена, которые вам хотелось бы выделить?
— Я знаю некоторых авторов, не очень глубоко правда, и не могу сказать, что кто-то из них оказал на меня влияние. Мне нравится Анатолий Ким и Чингиз Айтматов, хорош Василий Шукшин. У России есть два удивительных поэта, преклоняюсь перед ними, — Марина Цветаева и Александр Блок.

Из современных авторов читала только Людмилу Улицкую, и мне близко то, что она делает. Загвоздка в том, что нет достаточного количества переводов, нет возможности узнавать новые имена.

Иногда, только путешествуя, узнаёшь многое о литературе другой страны, уже на месте. У меня был такой опыт. В 2000 году я поехала в Индию, ненадолго. Путешествие оказалось незабываемым и ярким. Ещё и потому, что я поняла — ничего мне не было известно об этой стране, кроме официальных данных, а это так мало! Я познакомилась с изумительными людьми, я узнала, что в стране существует восхитительная современная литература!

И это только один пример. Мы до обидного мало знаем о настоящем положении вещей в других странах. Нам некогда углубляться, даже при нынешней простоте передвижения. Это огорчительно. Я хочу восполнить пробел, буду путешествовать. Уже приступила к подготовке, физические нагрузки увеличила втрое. Учу итальянский язык. Часто летаю в Норвегию — но это только для закалки, ведь там живёт моя дочь и условия создаются предельно благоприятные. Закончу новый роман и начну ездить гораздо больше.

— А музыка, живопись влияют на вас, когда вы обдумываете новую книгу?
— Нет, пожалуй. Только как отдых. Когда есть свободное время, я могу пойти в филармонию, в театр, но просто для того, чтобы расслабиться. Больше люблю классическую музыку и традиционный театр. Но, пожалуй, неплохо ориентируюсь и в новой музыке, современные композиторы вызывают у меня интерес.

Не всегда, это не магический приём, но приходят продуктивные идеи, когда я дома надеваю наушники и слушаю музыку Баха.

— Взаимодействие литературы и времени. Можно ли сказать, что диалог неизбежен?
— Литература должна соотноситься только сама с собой. Вполне допустим сюжет, который независим от политической ситуации текущего момента. Нет никаких предписаний и рецептов, что нужно писать, а что нет. Политическая ситуация вообще может остаться вне внимания автора.

Но на жизнь людей, так или иначе влияют обстоятельства времени. Автор не может оставаться в стороне от насущных проблем, если он пишет о нашей с вами повседневности, а не о жизни на планете Марс.

Например, факт уже многим понятный: никогда не будет достаточного количества хорошо оплачиваемых рабочих мест. На всех не хватит. Всё больше появляется людей, которые это признают. Но политики и учёные озабочены только умножением доходов, настойчиво гремят и зудят призывы: «Увеличение! Рост! Развитие!» Никто не заботится, каковы будут последствия для грядущих поколений.

Поэтому литература может начать конструктивную дискуссию, направить силу художественных приёмов против политического и экономического беспредела, экологического уродства.

Раньше, до Индии, я не задумывалась об этом, но путешествие 2000 года повлияло на меня. Когда наблюдаешь происходящее в Европе со стороны, многое видится иначе. Мне показалось, что достаточно есть причин для сопротивления навязываемой нам ситуации. Литература может взять на себя функцию оппозиции политическому мейнстриму.

Беседовала Светлана Храмова

Фото: kathrin6688.blogspot.com