Преступления она придумывает, поскольку реальные кажутся ей неинтересными. Данилова придумала более 80 преступлений. Она не консультируется с сыщиками, она внимательно читает газеты. И считает, что имя персонажа определяет его судьбу.

Известная детективистка начинала с психологических рассказов, с сюрреалистических новелл. Так бы и продолжала, если б не случайный заказ. В 1997 году Анна, тогда ещё не Данилова, пришла в саратовское литературное агентство с надеждой пристроить сюрреалистический роман «Садовник», а ей заказали детектив. Причём начать его предложили тут же в офисе: дали бумагу и ручку — пиши! Задание показалось интересным, Анна очень любила криминальный жанр.

«Потом пошли выгодные контракты, и я решила, что в принципе в криминальный жанр можно уложить всё то, о чём я хочу сказать».

Корреспондент «Частного корреспондента» Елизавета Ганопольская поговорила с Анной Даниловой о любимом жанре как читатель с писателем и как читатель с читателем.

— Так с какого же детектива началась ваша новая писательская судьба?
— Агентство сотрудничало с московским крупным издательством, где начиналась серия детективов с одной героиней ― сквозным персонажем. На эту героиню работали все пишущие люди Саратова: студенты университета, безработные, журналисты…

Пятилистовый маленький романчик я писала за неделю. Мне платили за это 100 долларов. Расценивала это как развлечение. К тому же у меня появились деньги на разные мелочи: конфеты, духи...

Так написала пять романов. Под псевдонимом, разглашать который не имею права.

Скажу сразу, опережая вопрос, не вредно ли это для начинающего писателя. На мой взгляд, это полезно во всех отношениях. Учишься конструировать маленький роман. Потом это помогло мне освоить 500-страничные романы. Хорошая практика.

— Вас привлекает именно психологический детектив?
— Не люблю триллеры, погони, перестрелки (хотя это иногда встречается в моих романах, в зависимости от сюжета). Самое интересное в детективе — мотив убийства. Что толкает человека на такой поступок? В каких условиях он жил, что его окружало и кто? Придумываешь образы, семьи, отношения...

Самое трудное — придумать интересный сюжет, интересный прежде всего самой. Хочется написать такой роман, какой я бы сама потом хотела прочитать (что я, кстати говоря, и делаю; многие книги забываются, и я порой, перечитывая их, с интересом жду развязки, поскольку не помню, кто кого убил).

— Сколько же всего вы написали, если не помните сюжеты?
— Считая так называемые женские романы и детские детективы — в сущности, почти всё, что я написала, включает криминальную основу, — мной написано и опубликовано больше 80 произведений. Невозможно все сюжеты запомнить. Хотя, может, только я такой автор... Другие помнят свои книги наизусть?

…Но это у меня сейчас нормальное настроение. Когда же я хандрю, мне становится не по себе: КАЖДЫЙ ДЕНЬ приходится писать об убийствах, смертях. Иду по улице, еду — и постоянно думаю, куда спрятать труп. Это нормально для жизнерадостного и весёлого человека?

— Поубавилось жизнерадостности из-за детективов?
— Думаю, что нет. Наоборот. Жизнь идёт, и с возрастом понимаешь, что она стремительна, а потому нельзя долго унывать. Мои романы никак на меня не влияют, я не пропускаю их через себя. Иначе можно сойти с ума.

У меня есть очень страшный роман, называется «Волчья ягода». Он написан по реальным событиям. И от этого (я знаю) он ещё страшнее. Там много страданий и крови. Жаль, что некоторые начинают читать меня именно с этого романа, у них складывается впечатление, что у меня все романы такие.

— В основном придумываете преступления? Пользуетесь реальными делами?
— В основном придумываю. Поскольку реальные преступления, как правило, неинтересные. А если и есть интересные, то ещё страшнее, чем «Волчья ягода». К примеру, свекровь разрубила на куски и сожгла в печке свою сноху и двух маленьких детей, когда сын был на заработках. Я вообще никогда не пишу о детях. Тем более такое. Это табу.

— Есть знакомые среди сыщиков?
— Сейчас нет. Да и нет в них проку. Больше материала в воздухе, что называется. Или, к примеру, писала роман о мошенницах, открыла газеты и нашла миллион способ мошенничества. Сама бы в жизни не додумалась.

— Насколько вы суеверны, не боитесь проникновения детективного вымысла в вашу жизнь, невольного писательского предсказания?
— В этом плане не суеверна. Что касается предсказания, то нам ещё Владимир Орлов, мастер в Литинституте, говорил, что писательство — очень опасное занятие, можно спрогнозировать свою жизнь.

Он приводил примеры известных русских авторов, которые сначала убивали своих героев, а потом, словно прорепетировав это на бумаге, уходили из жизни точно таким же образом.

— Но вас предостережение мастера не испугало?
— Он говорил о другой литературе. Как правило, заметьте, многие писатели используют в своих произведениях автобиографический материал. Я — нет. Разве что могу взять декорации тех мест, где была, детали, образы, картинки.

— Но чужие биографии наверняка используете, в том числе людей, вам близких и небезразличных?
— Судьбы не использую, это частная жизнь. Как правило, я использую внешний облик знакомых мне людей (и то редко), интересные имена, реже — фамилии. С фамилиями вообще беда. Но это отдельный разговор.

— Пусть отдельный, но интригующий. Так что там с фамилиями?
— Фамилия должна быть характеризующим элементом, и человека интересного, красивого, сильного, харизматичного не могу назвать Букиным или Пукиным. Хочется, чтобы фамилия соответствовала персонажу и в то же время не особенно-то привлекала к себе внимание.

Очень боюсь красивости в подборе имён и фамилий. Но в наше время интересных имён прибавилось, и моя задача в этом плане облегчилась. А вот представьте, имя — Лена. Никакое. Дежурное. И, что самое ужасное, оно у меня непременно с кем-нибудь ассоциируется. А ведь в одном романе с десяток имён... Словом, это очень трудно — и не повторяться, и не упустить случай отметить персонажа.

Самое интересное мужское имя, которое я себе позволила, — это Амфиарай. Это в предпоследнем романе «Миф Коко Банча». Но парень того стоит! Там из-за него столько всего произошло…

Случайно в интернете наткнулась на форум, там говорили о моих романах два мужика; один говорит, мол, классные романы, но почти в каждом имя Лора. Другой ему отвечает: наверное, это что-то личное. Я так смеялась. Но как точно подметили! Действительно, имя Лора — чудесное. Будь моя воля, все были бы Лорами или Маргаритами.

— А псевдоним вы сами придумала? Специально — нейтральный?
— Псевдоним мне придумали Ползунова или что-то похожее. Я была в ужасе. Тогда мне дали десять минут для раздумий, сказали, что фамилия должна быть простая и русская, можно на букву «Д», как и моя настоящая. Так и получилось — Данилова.

Орлов, я знаю, был очень недоволен моим псевдонимом, он проводил аналогию с его альтистом Даниловым. Но это случайность, мой псевдоним не имеет никакого отношения к роману «Альтист Данилов».

Будь у меня больше времени, придумала бы более интересную фамилию.

— Возвращаясь к психологическому детективу: как вы его определяете, чем он отличается от других?
— В сущности, все детективы психологичны, за редким исключением. Я не говорю о произведениях низкого качества. Настоящие психологические криминальные романы у Жапризо, Буало-Нарсежака и обожаемой мною Филлис Дороти Джеймс.

Хочу пару слов о Жапризо сказать. Помните его знаменитый роман «Дама в автомобиле...»? Читается запоем. Он сочинял сюжет несколько лет, мог себе позволить.

Но когда доходишь до самого конца, то понимаешь, что всё нереально. Что главная героиня могла поехать к морю вовсе и не по той дороге, как это было предусмотрено главным затейником интриги, а могла вообще не поехать, вернуть машину на стоянку.

Но читатель уже в самом конце, получив неожиданную и запутанную развязку, старается не обращать на этот колоссальный прокол внимания, он прощает его автору хотя бы за полученное удовольствие. Всё-таки главное в романе — держать читателя до последней страницы в напряжении. Чтобы у него мозги закипели.

— Когда и с чего началось ваше читательское увлечение детективами?
— В детстве, с Агаты Кристи и Жоржа Сименона. Сименон, кстати, прекрасный мастер психологического детектива. Я читала его биографию. Роскошный был писатель.

— По-моему, Сименон предоставляет читателю возможность решить, мог или не мог персонаж убить, исходя из его характера. Вы даёте ключ к разгадке в характере персонажа?
— Я не раскрываю ничего и ключа никакого не даю, могу направить по ложному пути. Это профессиональная тактика. Но я стараюсь, чтобы характеры были раскрыты наиболее полно. Часто прибегаю к ретроспективе или дневниковым записям.

Есть роман, где я пишу несколько глав от имени убийцы. Маньяка. Вот там мне пришлось потрудиться. Я изучала труды доктора Антоняна: он описывает поведение маньяков и приводит беседы с ними. После этого как-то жутковато стало жить. Оказывается, маньяков ― тьма. И тогда я подумала: неплохо, что есть романы про маньяков. Это романы-предостережения.

— Кого они предостерегают, потенциальных жертв маньяка?
— Да, конечно. Обыкновенных людей, которые легкомысленно вступают в контакт с подозрительными людьми.

— Чрезмерная подозрительность тоже мешает жить. Вы когда-нибудь стеснялись любви к детективам?
— Никогда! К тому же меня окружали люди, которые с удовольствием читают детективы. Это своего рода работа для ума… если, конечно, там есть интрига. Моя подруга Рая ― удивительная женщина: прежде чем начать читать детектив, она всегда читает концовку. Не понимаю, говорит, неужели людям не интересно читать и оценивать роман, когда заранее знаешь, кто убийца? Тогда читатель как бы потешается над автором, пытающимся направить его по ложному пути.

— Забавно. Что вы сейчас читаете?
— Одновременно несколько книг: Ф.Д. Джеймс «Невинная кровь», «Смерть эксперта-свидетеля», недавно закончила «Мегрэ и мертвец» Сименона, теперь начала «Тайну Медчерстерской обители» Агаты Кристи, вернее, какого-то её приятеля, с которым они вместе разрабатывали сюжет.

Обидно, когда я заказывала серию книг Кристи, и представления не имела, что издатели ловко всунут туда её последователей. Скучновато написано. И так подробно, что иногда это раздражает; и нет того колорита старой Англии глазами женщин, как у Агаты Кристи.

У Джеймс тоже всё подробно, но она женщина, и мне понятно, зачем она таким образом всё описывает: она расставляет акценты. Но вот не могу не сказать — по стилю я бы спутала Филлис Дороти Джеймс с Айрис Мёрдок. Я её обожаю.

— Отслеживаете творчество коллег и конкуренток?
— Мне нравится читать некоторых. Правда, романы одной из коллег густо пересыпаны ненужной информацией, думаю, она подолгу сидит в интернете в поисках интересных профессиональных терминов, оригинальных деталей, связанных с необходимостью передать колорит других стран.

Я бы простила ей это, если бы не наткнулась на её интервью по радио, где её спрашивают: «Как вам удаётся так описывать любовь?», на что она ответила: «У меня это ловко получается». Словом, из этой фразы я поняла, что романы она делает. Профессионально. Но она всё равно большая умница.

Другая коллега злоупотребляет темами, связанными с детьми, а я этого не выношу. Пишет нормально, но мне не интересно. Третья коллега злоупотребляет темой «Богатый мужик — бедная Золушка», у неё много телевизионных сюжетов, сцены любви описывает самым пошлейшим образом.

Кстати, ни у одного из перечисленных авторов нет интриги, и я с самого начала всё знаю.

Ну а есть такие, кто пишут кошмарно, мне за них стыдно, и становится понятным, почему над ними так издевается пресса.

Мне нравится Маринина, очень, читаю её с превеликим удовольствием. Может, потому, что она умеет отражать сегодняшний день и чувствуется, что она добрый и совестливый человек. Да, я её воспринимаю скорее как человека, а не как профессионального писателя.

Считаю, что надо главными героями делать не только олигархов, надо почаще описывать ситуации, где были бы задействованы портнихи, учителя, парикмахерши, продавщицы, няни, поварихи, уборщицы...

Чтобы автор описывал в своих романах не только ту жизнь, которую он знает, но и другую, в которую иногда не мешало бы внедриться. В каждой, пусть самой простой и бедной семье бушуют такие страсти! И мотивы преступлений могут быть интересными, неожиданными. В этом плане можно поучиться у Ж. Сименона.

— Почему вы перечитываете свои книги? Когда перечитываете, следите только за сюжетом или обнаруживаете попутно промахи и достоинства?
— Сейчас живу не в России, бывает, нет под рукой книги на русском языке. А хочется почитать, вот и перечитываю себя. Промахи не обнаруживаю. Иногда удивляюсь, что так закрутила: сама не помню, кто убийца. Это самое интересное. Понимаю, в это трудно поверить…

Однажды, перечитывая, обнаружила фразы типа «Взглянула на звёздное небо...». Словом, какая-то приторная пошлятина, не свойственная мне. Далее: вместо слова «скорая» ― «неотложка», вместо «ветчина» — «корейка». А я не использую эти слова.

Стала перечитывать, сравнивать и поняла, что мой текст на девяносто процентов переделан редактором по своему вкусу, причём все исправления несущественные. Я не поленилась и написала огромное письмо с исправлениями в издательство.

Там сразу всё поняли, редактора уволили. Так что иногда полезно перечитывать свои книги.

— Как семья относится к вашему сочинительству, уважает ли его? Если уважает, то лишь потому, что это приносит деньги, как вы считаете?
— Мои родные жалеют меня, поскольку видят, что я практически не отдыхаю. Моя голова всегда в работе. Уважают, гордятся, я знаю. Но праздника по поводу новой вышедшей книги не устраивают.

Прошли те времена. А мне, честно говоря, обидно. У многих моих знакомых писателей, что остались в Саратове, выйдет одна книга — так всё их окружение веселится пару лет. А у меня вроде как на потоке…

Но для меня выход каждой книги — внутренний праздник. Это же непередаваемое чувство, когда все твои мысли увидят свет! Придумываешь семью, людей, их отношения, всё это — плод твоего воображения. И вдруг всё это словно бы живёт своей жизнью, люди читают это и верят в эти события.

Беседовала Елизавета Ганопольская