Завантажити

весьма-весьма многое игнорируемое – вдруг станет важным. Очень-очень важным. Уже ничего, к сожалению, нельзя будет изменить. Но душа человеческая, так стремящаяся еще при жизни лишь к лучшему, пытающаяся упорно вырваться из сетей неприятных ситуаций и весьма неблагоприятных обстоятельств, и тогда, стоя у подножия Отца Вечности, будет упорно жаждать наилучшего. В то мгновение каждый, наконец, поймет: чего хочет и почему. Но каждый также сообразит, что участь его вне тела теперь все же ощущаемой души уже никак не зависит лично от него – что нельзя уж сделать выбор, что выбор давно нами сделан – еще там, пребывая на земле. Всякая душа, кроме того, вдруг почувствует ужас: понимая, как она нечиста, насколько она негодна, сколь порочна. Но тут вдруг у стола Начальника Жизни встанет Некто, Кого никто никогда не видел, но о ком однажды, проходя мимо церквушки ты явственно слышал «...Ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас». Некоторые узревшие теперь Христа перед престолом с радостным трепетом и надеждой вдруг поймут, что не все потеряно – это их уста тогда размыкались и произносили слова, почти не соображая их смысла. Другие, услышав тогда пение хора, слова этих лицемеров и эгоистов – людей, не смогших найти в такой богатой на приключения и наслаждения жизни ничего лучше религии (да и кто бы их, кроме глупых церковников, взял в свое сотоварищество?), с отвращением и негодованием, с гневом и проклятиями отвернулись и поспешили пройти мимо. Затем, как бы чувствуя себя отчего-то не совсем хорошо, видя, к тому же, что почти все их соседи собираются, уже второй раз в году, сходить в церковь, они, отвергнувшие Христа, но не отвергшиеся «обычаев своих предков», вспомнив свою «прычетнисть» к христианству (а что, если бы Русь-Украина некогда не приняла Христа, надо было бы распинать завтра на крестах, всех, принявших Христа?), немедленно и поспешно бросились в супермаркет, купили «пасочку», яйцо и бутылку водки... И вот они уже умиротворенные и в полном сознании исполненного (как раз перед собственным эгоизмом) долга, «освятив» даже то, что в принципе не подлежит освящению – смертоносную алкогольную отраву – садятся за стол вечери (смерти, но не Любви) и... вспоминают муки Христа (ведь так положено). Вспоминают, как бы некоего героя, словно не Мессия заклан за нас, а какой-то Тарас Бульба или Ланцелот. Водка, соединясь с мыслями в голове, как-то так странно утрясет затем противоречия: между утренним презрением Христа и вечерним Ему поклонением – но не как Богу, а как товарищу в общаге. А Христос такого поклонения не приемлет. И не требует. Он просто отдал Свою жизнь на вот-этом вот Голгофском кресте! И когда Иисус это делал, Он не думал о чем-либо, чтобы получить за это взамен (Да и что ты, человек, способен дать взамен Тому, Кто тебя состругал в чреве матери, а прежде – и всех ее предков? Это смешно: тебе нечегог предложить взамен, кроме того, что уже Ему принадлежит – своей жизни, чувств, эмоций!). Христос сделал это всего лишь потому, чтобы возобновить общение: Бога с людьми. Чтобы вернуть утраченное (не Собой, человеками): жизнь вечную. Чтобы вернуть человеку истинные, потерянные им радость и любовь, - если не сейчас так в ином («ином» только потому, что мы считаем его «иным»), самом лучшем мире. (И этому Вечному Завтра – неизменно быть!)
Не печалься, мой друг и моя подруга, если ты не можешь увидеть, лично физически встретить Христа в этой жизни, и единственно это мешает поверить в Того, Кто готов тотчас стать твоим Другом – и Самым Верным и Самым Надежным Другом. Просто очень честно взгляни внутрь своего собственного, истерзанного и израненного в житейских бурях сердца, и ты увидишь раны Христа. Христа, Который в буквальном смысле слова заклан лично за тебя. Это верная жертва Богу Отцу, чтобы ты тоже мог жить – жить не до первой тяжелой неизлечимой болезни в твоей пока еще, может быть, юной цветущей жизни, не до запаковки в деревянный ящик с отпевающим ритуалистом-певцом, воскуряющим дым над сим раскрашенным ящиком, и не до смешения твоих разложившихся клеток с другими плодами разложения и одновременно удобрения для будущего урожая на земле, - жить всегда. Жить – всегда.

Утешение
Утешение…Лучше всего рассуждать об этом, когда кажется, что и вовсе нет необходимости ни в каком утешении. Впрочем, рассуждать так – все равно, что все-таки лгать. Ибо нет для человека такой поры, чтоб он не нуждался в утешении. Утешение – всегда означает утишить, сделать несколько тише то, что внутри. Разволновавшееся, или только готовящееся разволноваться сердце; располыхавшиеся, или же лишь рождающиеся чувства, но уже грозящие пронестись по всей душе ураганом, угрожая пламенем, сожигающем в вертепе дня, почти уничтожающем душу. Утешение – это то, что дано Богом как бы в знак примирительной дружбы, все время продолжающейся с человеком, хоть человек и норовит все сделать по своему и весьма часто вполне вразрез с правилами, установленными Богом или даже вразрез со своими, весьма личными, как кажется, чуствами. Делаю не то, что хочу, но

читати