Завантажити

землю, но все же БТР выправился и исчез в туннеле одной из улиц.
Миха поднял голову, пытаясь проследить за БТРом взглядом.
«Дурак, пригнись!.. Убьют!..» – вдруг потек в уши чей-то обезумевший испуг.
«Чего пригнись?.. Чего убьют?..» Ничего было не понятно. Но Миха все же пригнулся. Распластавшись на земле, он лежал – от пустого звона в голове спокойный как матрас – и рассматривал сменяющие друг друга как в калейдоскопе картинки.
Потом, когда справа и слева поднялись и побежали вперед люди, он тоже поднялся и побежал вперед. Они кричали и стреляли, и он делал то же самое. Затем, через несколько мгновений, он увидел прямо перед собой окоп «плохих», в котором было полным-полно людей и стволов. И все это копошилось там бестолковой вязкой массой, и булькало, и кипело, и иногда брызгало наружу.
И уже взлетев на бруствер, Миха неожиданно понял, что его сейчас убьют. В следующий миг он оказался в окопе...

ГЛАВА 2

– Ну, добре, прорвались, закрепились, а дальше-то чего? – ворчали казаки. – Ни командования, ни связи, ни подкреплений...
Они сидели во вражеских окопах, настороженно оглядывая близлежащие дома и улицы. Румыны отошли. Даже рукопашной не было. Просто постреляли в наступающих казаков, а потом бросили отличную, почти неприступную позицию и удрали в город.
Андрей в последний раз зарядил по морде пленному, перепуганному парнишке лет восемнадцати, от чего тот с готовностью свалился на землю, и подошел к Михе.
– Знаешь, браток, оказывается, против нас держал оборону целый полк...
– Да ты что? – безо всякого интереса пробормотал Миха: голова после контузии еще звенела как медный таз, в желудке раз за разом взрывались шутихи, весь мир вокруг казался окутанным бледной пеленой.
– Правда, почти одни салаги. Вот этот, – Андрей, не оборачиваясь, махнул рукой в сторону пленного, – призван только три дня назад. Он даже не выстрелил ни разу.
– Пушечное мясо...
– Как только завидел нас, кинул автомат, орет: «Мэй, не трогайте меня, я не хочу воевать!..» – рассказывал Андрей. – Нормально? Нет, чтобы хоть научить их чему-то...
– Я же говорю, пушечное мясо...
– А знаешь, это и хорошо, что их ничему не успели научить, – задумчиво сказал Андрей, присаживаясь рядом.– А то бы мы их отсюда хер выбили... Нам бы держать такую шикарную позицию, так нас отсюда целая дивизия не выбила бы... – он помолчал, потом неохотно поднялся. – Ладно, пойду. Надо его на ту сторону отвести, да раненых переправить...
– Как?
– По трапам, – мотнул головой Андрей и, заметив на Михином лице вопросительное выражение, пояснил: – Там, под мостом, трапы такие есть, металлические, для обслуживания. Узенькие, конечно, но нам хватит. Да и в штаб надо бы зайти, а то подкреплений от них до зимы не дождешься... Слышь, – встрепенулся он, – а может быть, там думают, что нас всех просто поубивало, а?..
– Но менты ж бендерские следом за нами прорвались? – негромко произнес Миха. – А «ЗИЛ» ихний обратно ушел... Так что, думаешь, не передали, что мы здесь оборону держим?..
– Да хер их знает, в этом бардаке. – с раздражением ответил Андрей. Вот увидишь, для них там, в штабе, будет большой новостью, что мост уже наш... А к тому же, тот «зилок» обратно укатил весь в решето, разве не помнишь? Может, водилу тоже убило, а машина к Парканам так, накатом, съехала...
– Ну прямо... – с легким недоверием сказал Миха. – Прямо таки накатом...
– Ладно, надо идти. Вы того, поосторожней здесь. У румынов народу, техники много, так как бы в ответку не поперли.
– Пусть прут... Нам техника нужна... Видишь, нашу-то всю – побили... А народ... – в Михином тоне появилась нездоровая серьезность. – Пленные – важный фактор в восстановлении разрушенного войной народного хозяйства...
Но Андрей его уже не слушал: он пинком поднял пленного румынского щегла на ноги и погнал его в сторону моста.
Стрельба почти затихла. Румынов нигде не было видно. Ни в пустых проемах улиц, ни на крышах девятиэтажек. Справа поросшим травой безобидным каменным гиппопотамом затихла Бендерская крепость. Миха вздохнул и закрыл глаза.
Атака – это было новое странное ощущение. Ощущение магнетической обнаженности. Как будто ты совершенно наг, как в первый дедь творения, наг от всего – от защиты, от одежды, от Бога.
Сегодня тебя больше ничего не прикрывает, и твое мужество, твоя вера, твои ум и честь превратились в прозрачные газовые накидки.
Но самое страшное – это обнаженность души. Когда ее лишенная внешней оболочки цивилизованности и воспитания плоть, окровавленная, перевитая вспухшими жилами, начинает дрожать под прикосновениями густого и обжигающего как ртуть воздуха внешнего мира. Когда она, эта душа, оказывается один на один со склепанным из адреналина и желчи зеркалом, в котором она видит себя без прикрас, жалкий комочек самомнения, комплексов и желаний, густо политый липким соусом страха.
А потом еще магнетизм. Как обнаженное тело,

читати