Завантажити

справиться. Честно говоря, ему очень хотелось кого-нибудь убить.
Оттолкнув очередного полового хулигана, Миха ворвался в землянку. Внутри было тепло. Мона Лиза голышом сидела на податях и курила. Ее шмотки были бестолково раскиданы по настилу, волосы торчали в разные стороны, лицо выглядело усталым. «У-у, кобыла...» Мона Лиза действительно была похожа на лошадь. Только не на призового рысака, который раздувает ноздри и бьет копытом после выигранного дерби. Скорее, она напоминала обычную беспородную клячу, которая пахала целый день и будет пахать целую ночь, а пока, улучив минутку, пощипывает травку, украдкой свесив морду между оглобель. По крайней мере, так показалось Михе. В тусклом, дрожащем свете керосинки он все отлично разглядел.
– Ах, ты ж...
Она повернула голову и улыбнулась Михе. Так, самую малость. Одними уголками губ. Улыбнулась просто как еще одной дымящейся елде, зашедшей ее навестить.
Что-то в этой лахудре было такое... Что-то спокойное, покорное и равнодушное. Хотелось просто упасть рядом с ней, уткнуться лицом в теплый, мягкий бок и ничего не видеть и не слышать. Что ж, одни страусы роют норы, а другие прячут лица в женском боку. Чего там говорить: глупая птица страус.
Эта птичья тяга к Моне Лизе окончательно вывела Миху из себя. Он ненавидел эту бабу на полатях. Ненавидел за это спокойствие, за покорность, за ее неуязвимость – «Ведь целый взвод пройдет сквозь нее за ночь, а ей хоть бы хны...», – ненавидел за то, что она пришла сюда в такой день, в такой вечер, чтобы питаться страхом и больным возбуждением солдат, чтобы жрать его, это возбуждение, как гиена жрет мертвечину. Но в человеческом языке не было слов, чтобы выразить его ненависть. И Миха, нелепо застыв у печки и не спуская с Моны Лизы яростного взгляда, выдавил из себя только неразборчивое:
– Да чего ж ты, ссс...
– Иди, иди ко мне, парень, – поманила его рукой Мона Лиза. – Чего стал?.. – и потом, когда Миха не тронулся с места: – Не бойся. Сейчас все будет хорошо...
Миха выпучил глаза.
– Се... сейчас что?.. – прохрипел он, делая шаг к полатям. – Хорошо?!..
– Да-да, все будет хорошо, – ласково кивнула она, вставая перед ним, обнаженная, жаркая, бесстыдная.
Миха даже не успел оценить ее, как обычно оценил женщин, – ноги, грудь, талия. Он просто двинулся вперед и левой рукой перехватил автомат за ствол, намереваясь со всего размаху зарядить этой лахудре прикладом по черепу. Чтобы легла. Заткнулась и легла. И молчала.
В этот момент дрожащий палец чуть-чуть сильнее, чем следовало, нажал на собачку. Автомат с грохотом выплюнул несколько пуль, рванувших щепки на стене. Мона Лиза заорала и кинулась куда-то в угол. Миха очень четко увидел, как тряслось в этот момент ее голое женское мясо.
Потом в землянку ворвались ополченцы («Ты что, Собакин, бабу завалил?!..»), все бестолково суетились и ругались. Потом Миху вытащили на улицу, всунули в зубы сигарету и поднесли к кончику зажженную спичку.
– Ну его на хер, посиди-ка здесь, браток! – сказал Дегтярь. – Отдохни... Ты уже общнулся с бабой – теперь наш черед... – и скрылся внутри.
Миха сидел у входа. Сигарета прыгала в его руке как живая. Впору было привязывать ее к пальцам. Шпагатом. Попытавшись стиснуть пальцы сильнее, Миха почувствовал в ладони острое жжение. Он пришел в себя. Присмотрелся. «Ебтать, рука ж на компенсаторе была... Спалил к херам...» Он вынул из кармана куртки остаток бинта и принялся заматывать кисть. По крайней мере, теперь ему было чем заняться....

Примерно через час Миха, спокойный как матрас, брел по направлению ко второй землянке. Чтобы просто лечь спать. Он шел, ничего не замечая вокруг, погрузившись в какие-то свои, не имеющие формы и четкого содержания мысли. Под ноги постоянно попадали камни и кочки самой причудливой формы, невидимые в темноте ветки раз за разом хлестали по лицу, а Миха все так же инертно продвигался вперед, в ту сторону, где тепло и уютно, где можно было забыться.
Из состояния тотального зависа Миху вывело столкновение с чем-то мягким и живым. Как выяснилось при ближайшем рассмотрении, это оказался Дима, взводный. Он стоял, опустив руки вдоль тела, и что-то говорил. Перед ним сгрудилась кучка людей, передний из которых, Чабан, громко ругался, уставив автоматный ствол прямо в солнечное сплетение взводного. Заинтересовавшись происходящим, Миха обошел Диму и тщательнее настроил радары.
– Успокойся, Чабан, – сдержанно говорил взводный, – не пурши. Поставь автомат на предохранитель. Успокойся. Иди спать.
– Усохни, козел! – рычал, не слушая его, Чабан. – Ты что, меня, МЕНЯ тут учить вздумал, чего мне делать?! Да я тебя...
– Успокойся, Чабан...
– Да я тебя хлопну щас... Это ж вы, начальники, во всем виноваты...
– Чабан...
– Да, нах, заткнись, хуила!.. Чего ты гонишь?!.. Убью к херам, и – пиши письма...
– У тебя будут большие неприятности, Чабан. Завтра я...
– Сперва доживи до завтра, козел...

читати