Завантажити

убеждала. Я просто…
— Да посмотри на себя! На тебе ж его майка!
Я заторможено оттянула ткань, чтобы взглянуть на то, во что я одета. Утром, опаздывая на работу, я втиснулась в безотказные джинсы и любимую футболку «Рискни здоровьем, потрогай здесь». Кажется, Женя был прав. Лет пять назад Андрей забыл ее у меня. А я не захотела отдавать. Она понравилась мне…
Слишком много совпадений.
Неестественно много. Они выстроились в ряд и шли на меня победным маршем. И все они были ложью!
Такой же ложью, как наш бессмертный роман с Костей. Три недели я верила, что мы обвенчаемся в церкви и умрем в один день — три года не желала смириться с самообманом. И на руках у меня тоже были факты — весомые факты, свидетельствующие о его любви ко мне. Он тоже несся ко мне по первому зову, мы тоже говорили по телефону взахлеб, тоже часами …
Такой же ложью, как добрые, справедливые, мудрые заветы Владимира Ленина. И на руках у историков тоже были факты — целый шкаф в нашей школьной библиотеке был забит весомыми томами, свидетельствующими о любви Ленина к детям, животным, всему человечеству.
— Женя, пойми, — сказала я жалобно. — Я не знаю, что Андрей говорил тебе. Я не знаю, почему он говорил тебе это… Но это неправда!
— А почему я должен верить тебе, а не ему? — спросил Женя жестко. И я осеклась.
Я вдруг поняла, что наш роман, придуманный им от начала до конца — уже существует. В том, неведомом, но оттого не менее реальном пространстве, где будет вечно жив добрый Ленин. Где вечно длится никогда не существовавший роман Блока и Анны Ахматовой. Роман столь нетленный, что и столетье спустя люди верят в него. Хоть оба поэта не то что не любили — всерьез недолюбливали друг друга и посвятили друг другу по стихотворенью из вежливости. Но одного ее стихотворенья было достаточно, как и моего кольца. Его стихотворенья — как и моей футболки…
Если Женя расскажет об этом, никто мне уже не поверит. Я — любимая девушка Андрея, девять лет у нас был буйный роман, он остался со мной, а утром я оказалась живой, а он — мертвым. Я убила его, потому что он был и остался бабником. С этим не спорит даже Женя.
Но есть ведь и другие свидетели!
«А как твой Андрей?» — спросила Арина.
«Сначала она пыталась залезть в штаны к Андрею… Но, не сомневайся, он ее сразу одернул», — успокоил меня Костя.
«Костя психанул и сказал, что если бы ты вышла замуж за эту проститутку Андрея, ты б для него умерла, — наябедничал Сашик. — А я сказал: Да оставь ты ее в покое. Может у них любовь!»
«Вы поссорились с ним?».
Все они говорили о нем, как о моей собственности. Все. Даже Инна, видевшая его в первый раз.
«Значит, об этом знали все. Кроме тебя!» — садистски надбавил Женя.
Они сговорились!
Все мои друзья сговорились против меня. Они написали эту пьесу. А пьесы можно трактовать как угодно! И Софья с Молчалиным могли заниматься сексом за запертой дверью, а могли не заниматься. Мать Гамлета могла испытывать к сыну нездоровую страсть, а могла не испытывать. Каждый режиссер толковал пьесу по-своему. Потому что текст пьесы был мертв. И важно не что сказал Костя Треплев, а как.
Я никогда не узнаю, как Андрей сказал это. Потому что он мертв. А мертвых можно наделять любыми качествами. Все их слова и поступки можно трактовать как угодно. А, значит, все они знают, что Андрей мертв. Они все убили его. Все!
Или его убил Женя? Лучший друг Женя. Актер-неудачник, незанятый в сегодняшнем спектакле. Игравший во вчерашней «Эвридике» Ануя самую крохотную, неважную роль — официанта в буфете. Маленький, рыжий Женя-«хороший парень» всегда выходивший на сцену в роли «третьего лебедя у пятого пруда».
Он убил Андрея из зависти и решил взвалить все на меня. Или убил, чтоб взвалить на меня — он ненавидит меня! Ему легко меня очернить. Он друг Андрея, он знает всю фабулу — про его звонки, про приезд, про Ануя, про майку, про кольцо, про Москву. Он сплел новую пьесу. Впервые он сыграет в ней главную роль — роль главного свидетеля моего обвинения. Он выйдет на авансцену и сорвет аплодисменты зала. Мой мент будет рукоплескать ему, пока не посинеют ладони.

Не отдавай меня никому!

Я вспомнила… Мы провожали их театр. Андрей схватил меня на руки и бежал со мной полперрона, потом отпустил и вскочил на подножку. Я думала это так — выпендрежный театральный экспромт.
Я вспомнила… Мы обсуждали, как я приеду к нему в Москву. Он говорил, что умеет жарить грибы. Он обещал кормить меня омлетом с грибами. Я думала, ему просто нужна подружка-потаскушка.
Друг Костя раз и навечно отучил меня верить, что слова «здравствуй, Любовь моя», ночные звонки и задушевные разговоры о жизни и смерти могут хоть что-нибудь значить. Наша групповая жизнь, на грани групповухи, приучила меня ни к чему не относиться слишком серьезно. Театральный институт научил воспринимать жизнь как бесконечную пьесу — порой смешную, порой невыносимо унылую, порой с трагическим финалом — но все-таки пьесу.
Стоит упасть занавесу, и все

читати