Трудно читать в современном мире. Брутальной тевтонской свиньей напирают со всех сторон DVD-проигрыватели, псами-рыцарями – 3D-кинотеатры. Да и старик Интернет работает за троих, причем времени ест за семерых.

Трудно читать еще и потому, что слишком много уже написано и прочитано. Чувство, что «все это уже где-то было», возникло еще в ХХ веке. Реакцией на него стал постмодернизм. Во всяком случае, то его направление, которое утверждает, что поскольку «все уже написано», то любое искреннее высказывание в наше время просто по определению банально, а значит, «относит автора в поп-зону». Соответственно писателю остается лишь иронично и игриво переосмыслять написанное до него. Иногда это бывает забавно, но в целом это тупик и конец литературы.

29 сентября 1949 года родился Петр Вайль. Один из тех, кто вывел из комы представление о литературе. Но сам при этом скончался после полутора лет комы в возрасте 60 лет, совсем недавно – в декабре 2009 года.

В романе «Бессмертие» Милана Кундеры один герой придумал игру – определить сущность какого-нибудь человека одной фразой. Следуя этой игре, я бы назвал Вайля хулиганом-энциклопедистом.

Живость, юмор, ирония – и поистине энциклопедическая широта и глубина знаний и интересов. Крайне редкое и совершенно завораживающее сочетание. От его книг невозможно оторваться. Купил как-то очередной его томик, направился домой. По дороге зашел в супермаркет за едой. Пока стоял в очереди в кассу, не выдержал и открыл книгу. В итоге я читал ее, пока платил, брал сдачу, пока поднимался по лестнице в своем подъезде…

И это в век всеобщего дежавю, когда «все уже написано», «литература умерла», «автор умер»… Как Воланд сказал: «Бога нет, Дьявола нет… Что же это у вас, чего ни хватишься – ничего нету?..»

Активно читающей публике Петр Вайль известен уже давно – статьями и книгами о литературе, культуре, жизни и даже кулинарии. Его основные работы, написанные с Александром Генисом, – «60-е. Мир советского человека», «Американа», «Родная речь», «Советское барокко», «Русская кухня в изгнании». Его главные книги, написанные самостоятельно, – «Гений места», «Карта родины», «Стихи про меня».

Через несколько дней после смерти Вайля издатель Сергей Пархоменко в эфире «Эха Москвы» назвал его «великим журналистом», «одним из самых мощных в мире журналистов, пишущих по-русски». Трудно с этим поспорить…

«Ирония, не зная правды, учит тому, как без правды жить» – вот типичное предложение Вайля. «Если б мне пришлось участвовать в дурацкой игре, описанной в романе «Идиот» – когда надо признаться в самом постыдном своем поступке, – я бы рассказал, как мы рижской январской ночью собрали трясущимися руками гроши, как полчаса шли по морозу к заветной подворотне ресторана «Даугава», как приобрели у отделившейся от стенки тени бутылку и как я эту бутылку тут же уронил на асфальт. То, что я пишу эти строки, – свидетельство либо христианского милосердия моих товарищей, либо их алкогольного бессилия. Что часто трудноразличимо».

«От чтения [древних] греков и о греках остается явственное живое ощущение молодой силы, а если мудрости – то не стариковской, а бытовой, побуждающей радоваться каждому дню. Такую мудрость среди нынешних народов являют итальянцы: именно они кажутся наследниками греков – не римлян, а греков. Римляне – скорее англичане».

«Как заинтересовался бы [поэт Николай] Олейников тем, что хлынуло через полвека после его смерти – объявлениями: «До 14.00 проводится аккредитация на божественную литургию»… Спокойный голос по внутренней трансляции в поезде Петербург–Москва: «Граждане пассажиры, будьте осторожны! В поезде работают воры». В Москве на Никольской в ресторане «Дрова» из громкоговорителя – левитановский тембр: «Все сокровища мировой кулинарии…» Проходишь дальше – в спину невнятно доносится: «Курица, фаршированная вечностью». Или все-таки «печенью»?»

В чем секрет Петра Вайля как эссеиста? В высокой плотности текста. Плотностью текста я называю то, ради чего просвещенный, опытный читатель вообще берет в руки книгу. То есть глубокие самобытные мысли, неожиданные, парадоксальные наблюдения, яркие обороты речи, остроумные замечания и т.д. Если таких вещей на единицу текста много, то плотность текста высокая. Мало – низкая. Вообще нету – нулевая, бывает и такое. Читая Вайля, постоянно встречаешь какие-то откровения. Из его статей и книг выходишь не таким, каким в них вошел, и это самое главное.

Любопытно, что Петр Вайль – родственник известного немецкого композитора Курта Вайля, талантливого ташкентского режиссера Марка Вайля и знаменитой французской писательницы Симоны Вайль.

Последние лет десять своей жизни Вайль возглавлял русскую службу Радио «Свобода». Широкая слава пришла к нему сравнительно недавно – лишь за несколько лет до смерти, когда по телеканалу «Культура» вышел его проект «Гений места». Он имел большой успех, и вскоре телеканал дал его повтор.

Жителям СНГ Петр Вайль внешне напоминал Карла Маркса. Мне – Ивана Тургенева. Западные дети, завидев его, восторженно прыгали и хлопали в ладоши:

– Папа, папа, Санта-Клаус пришел!

И ждали от него подарков.

Что ж, он действительно одаривал нас духовно-культурными конфетками и хлопушками…

Когда только начали показывать «Гения места с Петром Вайлем», одна моя подружка сказала мне, что ее муж с удовольствием смотрит эту передачу. «Ну и что?» – спросит иной читатель. А то, что до этого ее муж художественную культуру вообще презирал – за «бесполезность». А если что и читал, то только книги по психологии и бизнесу. Потолком его художественных запросов был Стивен Кинг. Дальше этого он никогда не шел и не собирался.

А тут – элитарный, глубокий, качественный Вайль! Почему? Как так вышло? И один ли он такой в стране, этот муж моей подружки? Не в смысле: один ли у нее муж или целый гарем? А в смысле: один ли он впервые в жизни обратился благодаря Вайлю к высокой культуре? Уверен, что таких людей много. Или, как сказал бы автор Библии, «имя им – легион». Почему? Что за чудо такое сотворил Петр Вайль с российскими обывателями?

Удивительно: в своих интервью Вайль жаловался на то, что ему не хватает внутренней свободы и раскованности перед камерой. Что его поколение в отличие от нынешней молодежи, как Каиновой печатью, помечено всей этой советской зажатостью. Что ему противно смотреть, как он двигается на экране. Что он кажется себе деревянным.

Вайль – классик мировой эссеистики. В чем его секрет? Возможно, в исключительно редком сочетании образованности французских энциклопедистов или деятелей итальянского Возрождения с легкостью и доходчивостью Довлатова. (Не будем забывать, что Петр Вайль и его соавтор Александр Генис были друзьями замечательного писателя Сергея Довлатова. Они много общались с ним, варились в его среде, брали что-то из его стиля.)

Почему я считаю такое сочетание уникальным? Потому что энциклопедисты часто чрезвычайно нудны. А блестящие рассказчики вроде Довлатова – несколько приземленны. Нечасто от них дождешься столь мощных, ядреных рассуждений о мировой культуре. Можно сказать, что это почти противоположные, почти взаимоисключающие на практике качества. А вот в Вайле они уживаются вполне мирно и плодотворно.

Кроме того, меньше всего Вайль напоминает типичного школьного учителя советского образца. Он не делает из писателей и прочих людей искусства тупые и мертвые памятники и бюсты, которым нужно поклоняться. А если не поклоняешься, то дурак, двойка, в угол… Как тут эти памятники не возненавидеть?!

Он рассказывает о них как о живых людях, какими они и были. Он прямо говорит о них все важное, что знает, и все, что думает. Даже если это и скомпрометирует их в глазах какого-нибудь сноба и ригориста.

Скажет ли средний школьный учитель о том, что главной движущей силой творчества Андерсена были его сильные многочисленные комплексы и физические страдания? Нет, об этом скажет только психоаналитик. Но последний поставит здесь точку, сведя писателя к кролику, к подопытной свинке.

Вайль не то чтобы выше, а как-то крупнее этого. Он скажет и то и другое. Да, у Андерсена была куча комплексов. Да, он страдал патологическим честолюбием. Да, он боялся женщин и умер девственником. Но – да, кроме того, он великий писатель. И не просто потому, что так принято считать, а потому, что был необычайно лиричен и тонок и затронул в своих сказках извечные человеческие архетипы.

В чем главная, бытийная заслуга Петра Вайля? В том, что он делает качественную культуру живой для зрителя. Она, в общем, и есть живая. Но большинство людей считает живой только массовую культуру, где «мочилово и бабло». В живости этих вещей им даже в голову не приходит усомниться. Ведь они и вправду нас окружают. В крайнем случае – мы слышим о них каждый день в новостях.

А вот всякие там Малеры с Гауди («Чего-чего? Какой еще Гауди? «Ауди», может? Э, корректор, за что тебе деньги платят?») для большинства людей, для обывателей – это что-то нудное, древнее, пыльное. То, что заставляют, а не то, что хочется. За что двойку могут влепить. Так что стоит человеку окончить школу, как он тут же с радостью подальше отбрасывает от себя всех этих Гоголей-моголей-шмоголей.

А Вайль каждой своей книгой, каждым выпуском передачи «Гений места», чуть ли не каждым словом своим убедительно, неопровержимо доказывал: качественная культура – это и есть жизнь. Не какая-то там вымышленно-абстрактная, чужая, далекая, скучная. А наша с вами собственная. И Малер, и Гауди, и все остальные герои его передач, весь остальной корпус мировой качественной культуры – это не какие-то там «они». Это мы, мы сами, причем очень яркие. Искусство не только не меньше, чем реальная жизнь, но даже больше.

Вадим Черновецкий