Летом 1954 года судебные приставы Тедди Дэниелс и Чак Ауле приезжают в больницу для невменяемых преступников «Эшклиф», чтобы разобраться в загадочном исчезновении одной из пациенток - детоубийцы Рейчел Соландо. В расследование вмешивается ураган, отрезавший остров от внешнего мира. Постепенно Тедди начинает понимать, что в «Эшклифе» всё не так, как может показаться на первый взгляд... Дэвид Лихэйн. Остров проклятых: Роман / Пер. с англ. Сергея Таска. - М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2011 («Лекарство от скуки»).

Тедди уже отчётливо видел оранжевые сполохи. Он явственно, пусть ещё слабо, ощущал тепловую волну. Положив руку на каменный выступ над головой, он посмотрел на оранжевые блики, пляшущие на кисти, затем подтянулся и положил локти на выступ. Стали видны отсветы на отвесных стенах. Он встал во весь рост и чуть не упёрся темечком в свод пещеры, который уходил, загибаясь вправо. Тедди двинулся в эту сторону и через секунду увидел источник света - костерок из сложенных веток, лежащих в углублении в каменном полу. У костра стояла длинноволосая женщина, держа руки за спиной.

- Кто вы? - спросила она.

- Тедди Дэниелс.

Женщина была в казённой одежде пациентки больницы: светло-розовая полотняная курточка, брючки на завязках и тапочки.

- Это ваше имя. А профессия?

- Я коп.

Она склонила набок голову, и он разглядел отдельные седые волосы.

- Вы судебный пристав.

Тедди кивнул.

- Вы не могли бы вытащить руки из-за спины? - попросил он.

- Зачем?

- Хочу посмотреть, что вы там держите.

- Зачем?

- Хочу знать, что мне угрожает.

Она едва заметно улыбнулась:

- Я думаю, вы в своём праве.

- Я рад, что вы так думаете.

Она вытащила из-за спины руки, в которых обнаружился хирургический скальпель.

- Я его подержу, если вы не против.

Он поднял вверх ладони, словно сдаваясь.

- Нет возражений.

- Вы знаете, кто я?

- Пациентка «Эшклифа».

Ещё один наклон головы, сопровождаемый касанием больничной одежды.

- Надо же. Интересно, что меня выдало?

- Ладно, ладно. Уели.

- Что, все федеральные приставы такие проницательные?

- Я давно ничего ел, - сказал Тедди. - Туговато соображаю.

- А спали как?

- Простите?

- С тех пор как вы на острове, как вам спится?

- Не очень, если это вам о чём-то говорит.

- Ещё бы. - Она подтянула брючки и, усевшись на пол, пригласила его жестом сделать то же самое.

Тедди сел и всмотрелся в её лицо.

- Вы Рейчел Соландо, - произнёс он. - Настоящая.

Она молча повела плечами.

- Вы убили своих детей? - спросил он.

Она подтолкнула скальпелем ветку.

- У меня никогда не было детей.

- Нет?

- Нет. И замужем я не была. Зато, вы удивитесь, я была здесь больше чем пациент.

- Как можно быть больше чем пациентом?

Она подтолкнула толстую корягу, и та с хрустом осела, отчего над костром поднялся сноп искр, но они погасли, не долетев до свода пещеры.

- Я была членом медперсонала, - сказала она. - Сразу после войны.

- Вы были медсестрой?

Она поглядела на него сквозь костёр.

- Я была врачом, пристав. Первая женщина-врач в госпитале «Драммонд» в Делавэре. Первая женщина-врач в «Эшклифе». Перед вами, сэр, настоящий первопроходец.

Или бредящая душевнобольная, подумал Тедди.

Он поймал на себе её взгляд, в котором сквозили доброта и усталость и понимание.

- Вы думаете, что я сумасшедшая, - сказала она.

- Нет.

- Что ещё можно думать о женщине, прячущейся в пещере?

- Я подумал, что на это, вероятно, есть причина.

Она грустно улыбнулась и покачала головой:

- Я не сумасшедшая. Нет. Хотя разве сумасшедший скажет что-нибудь другое? Вот вам кафкианство в чистом виде. Если ты не сумасшедший, но тебя объявили таковым, то все твои протесты только укрепят их в этом мнении. Понимаете, о чём я?

- Ну, в общем...

- Представьте это в виде силлогизма. Теза:

«Сумасшедшие отрицают, что они сумасшедшие». Следите за логикой?

- Да, - сказал Тедди.

- Антитеза: «Боб отрицает, что он сумасшедший». И синтез: «Следовательно, Боб сумасшедший».

Она положила скальпель на землю рядом с собой и поворошила костёр палкой.

- Если тебя все считают сумасшедшей, то любые твои действия, которые в других обстоятельствах сработали бы в твою пользу, в реальности укладываются в рамки действий безумца. Твои разумные протесты квалифицируются как отрицание очевидного. Твои обоснованные страхи рассматривают как паранойю. Твой инстинкт выживания награждается ярлыком защитный механизм. Ситуация заведомо проигрышная. По сути, это смертный приговор. Однажды сюда попав, ты остаёшься здесь навсегда. Из корпуса С назад ходу нет. Никому. Нет, кто-то, конечно, вышел, не спорю, но только после хирургического вмешательства. Операции на мозге.

Вжик - скальпелем в глаз. Самое настоящее варварство, в голове не укладывается, о чём я им прямо говорила. Я с ними боролась. Я писала письма. Они могли меня просто убрать, правильно? Уволить или освободить от занимаемой должности, чтобы я, например, преподавала или даже занималась лечебной практикой в каком-нибудь другом штате, но их это не устраивало. Они не могли допустить, чтобы я уехала, исключено. Нет, нет и нет.

Во время своего монолога она всё больше и больше отдавалась эмоциям, при этом тыча палкой в костёр и обращаясь не столько к Тедди, сколько к собственным коленям.

- Вы правда были доктором? - спросил Тедди.

- Да, правда. - Она подняла на него взгляд. - Собственно, была и есть. Я работала здесь вместе с другими врачами. А потом я начала задавать вопросы о крупных партиях барбитурата и опиумных галлюциногенов. Стала недоумевать - к сожалению, вслух - по поводу хирургических операций, носящих экспериментальный, мягко говоря, характер.

- Чем они здесь занимаются?

Она сморщила губы и одновременно скривила рот в подобии улыбки.

- А вы не догадываетесь?

- Я знаю, что они нарушают Нюрнбергский кодекс.

- Нарушают? Они вытерли об него ноги.

- Я знаю, что здесь применяют радикальные методы лечения.

- Радикальные - да. Лечения - нет. Здесь, пристав, никого не лечат. Вам известно, кто финансирует эту больницу?

Тедди кивнул:

- КРАД.

- И всякие левые фонды, - добавила она. - Денежки сюда текут рекой. А теперь задайте себе вопрос: откуда в теле возникает боль?

- Зависит от того, какое место поранено.

- Нет. - Она категорически покачала головой. - Плоть тут ни при чём. Мозг посылает сигналы через нервную систему. Мозг контролирует боль. Он контролирует страх. Сон. Сочувствие. Голод. Всё, что мы ассоциируем с сердцем или душой или нервной системой, на самом деле контролируется мозгом. Абсолютно всё.

- О´кей...

Её глаза блестели в отсветах костра.

- А если установить над ним контроль?

- Над мозгом?

Она кивнула.

- Создать человека, которому не нужен сон, который не испытывает боли. Любви. Симпатии. Человека, которого бесполезно допрашивать, потому что вся информация в его мозгу стёрта. - Она поворошила горящие ветки и снова подняла на него глаза. - Пристав, здесь создают роботов. Чтобы они возвращались в большой мир и выполняли работу как роботы.

- Но такими возможностями, такими научными знаниями...

- Овладеют ещё нескоро, да, - согласилась она. - Этот процесс растянется на десятилетия.

Они начали с того же, с чего начали Советы. Промывание мозгов. Эксперименты по созданию экстремальных условий. Так нацисты подвергали евреев испытанию предельной жарой и холодом, чтобы потом применить к солдатам рейха эти навыки выживания. Неужели, пристав, вы не понимаете?

Через пятьдесят лет сведущие люди оглянутся назад и скажут: «Вот, - она ткнула пальцем в земляной пол, - вот где всё это начиналось. Нацисты использовали евреев. Советы использовали узников Гулага. А здесь, в Америке, мы использовали пациентов на острове Проклятых».

Тедди ничего не сказал ей на это. Слова не приходили в голову. Она перевела взгляд на пламя.

- Они не могут вас отпустить. Вы же понимаете?

- Я федеральный пристав. Как они меня остановят?

Она встретила это заявление широкой улыбкой и аплодисментами.

- Я была видным психиатром из уважаемой семьи. Когда-то мне казалось, что это гарантирует неприкосновенность. Не хочется вас расстраивать, но - увы. Позвольте вас спросить, у вас в прошлом были психологические травмы?

- У кого их не было?

- Разумеется. Но это не абстрактный разговор о людях вообще. Мы говорим о конкретных вещах.

О вас. У вас есть душевные слабости, которые они могли бы против вас использовать? Были ли в вашей прошлой жизни эпизоды, которые можно рассматривать как факторы, предопределившие потерю рассудка? Так что, когда вас поместят сюда, а они это сделают, ваши друзья и коллеги скажут: «Ну конечно. Он сломался. Окончательно. Да и кто бы на его месте не сломался? Это всё война. И потеря матери». Или кого вы там потеряли. Ну и?

- Такое можно сказать о ком угодно, - возразил Тедди.

- То-то и оно. Вы ещё не поняли? Да, такое можно сказать о ком угодно, но они это скажут о вас.

Как у вас с головой?

- С головой?

Она пожевала нижнюю губу и пару раз кивнула.

- Да, с котелком. Как он? Видели странные сны в последнее время?

- Было дело.

- Головные боли?

- Я подвержен мигреням.

- Господи. Вы шутите?

- Нет.

- Вы принимали здесь какие-нибудь таблетки, хотя бы аспирин?

- Да.

- Чувствуете себя не в своей тарелке? Будто это не совсем вы? Ничего страшного, успокаиваете вы себя, просто мне малость не по себе. Вот и соображаю туговато. Но у вас нелады со сном, сами сказали. Непривычная койка, непонятная среда, да ещё ураган в придачу. Так вы себе объясняете своё состояние. Да?

Тедди кивнул.

- Вы наверняка ели в здешнем кафетерии. Пили там кофе. По крайней мере, успокойте меня, что вы курили собственные сигареты.

- Моего партнёра, - признался Тедди.

- А у доктора или санитара не стреляли?

В кармане рубашки у него лежали сигареты, выигранные в покер. Он вспомнил, как выкурил в день приезда сигарету Коули и ещё подумал тогда, что такой сладкий табак попался ему в первый раз.

Она прочла ответ по его лицу.

- Обычно для того, чтобы нейролептический наркотик проявил себя в крови, требуется от трёх до четырёх дней. А до этого времени больной практически не замечает никакого эффекта. Иногда случаются приступы, которые легко спутать с мигренью, особенно если она периодически повторяется. Но вообще приступы - явление редкое. Обычно единственное, на что обращает внимание больной...

- Хватит называть меня больным.

- ...это на сны, они становятся всё ярче и длятся всё дольше, они нанизываются друг на друга, выстраиваются в цепочки и превращаются в этакий роман сродни фантазиям Пикассо. Ещё один заметный эффект - больной начинает чувствовать себя немного как в тумане. Мысли становятся несколько бессвязными. Но ведь это можно всегда списать на расстройство сна и всякие кошмары, правильно? Нет, пристав, я не называю вас «больным». Пока. Это просто фигура речи.

- Если впредь я буду избегать местной пищи, сигарет, кофе и таблеток, о каком ущербе на данный момент можно говорить? Она убрала волосы с лица и закрутила их в узел на затылке.

- Боюсь, что весьма серьёзном.

- Предположим, до завтра я не смогу уехать с этого острова, а наркотики начнут действовать. Как я это пойму?

- Самые очевидные индикаторы - сухость во рту в сочетании, как это ни парадоксально, с обильным слюноотделением, ну и конечно, тремор. Вы заметите лёгкую дрожь. Она начнётся там, где сустав большого пальца соединяется с запястьем, потом захватит палец и наконец овладеет всей кистью. Овладеет.

- Что ещё? - спросил Тедди.

- Особая чувствительность к свету, боли в левом полушарии мозга, «застревание» слов. Вы начнёте заикаться.

До его слуха донеслись звуки океанского прибоя, разбивающегося о скалы.

- Что происходит на маяке?

Она обняла себя за плечи и подалась к огню.

- Операции.

- Операции? Их можно делать в больнице.

- Операции на мозге.

- Их тоже удобнее делать в больнице.

Она смотрела на языки пламени.

- Экспериментальная хирургия. Не «давайте вскроем-и-устраним-проблему», а «давайте-удалим-и-посмотрим-что-будет». Незаконные операции, пристав. Так сказать, привет нацистам, - она улыбнулась ему. - Именно там они плодят своих призраков.

- Кто об этом знает? На острове, я имею в виду.

- О маяке?

- Да.

- Все.

- Ну уж. Санитары, сёстры?

Она выдержала его взгляд сквозь пламя костра, и её глаза были чистыми, ясными.