Из года в год объявление лауреатов премии «Большая книга» — медийное событие первостепенной важности. Даже те, кто совершенно равнодушен к литературе вообще и современной отечественной литературе в особенности, в течение этой недели обречены смотреть репортажи о церемонии в теленовостях, натыкаться на имена победителей в газетах или читать обсуждения этой темы в блогах.

Разумеется, предполагать, что причина ажиотажа — в глубокой и всенародной любви к чтению, излишне оптимистично. Скорее широкую общественность будоражит интрига вокруг по-настоящему увесистого денежного приза: как и в прошлые годы, три лауреата «Большой книги» получат три, полтора и один миллион рублей соответственно. И, похоже, имена обладателей премий интересуют публику примерно в том же смысле, что и, скажем, личности счастливчиков, выигравших крупную сумму в лотерею. Что за роман написал лауреат, хороша ли книга, и если да, то где ее можно купить — вопросы, которые придут в голову далеко не каждому.

Подобное отношение очень симптоматично для нашей страны. Если во всем мире авторитетные литературные премии служат в первую очередь инструментом продвижения конкретной книги, ее автора и определенного литературного тренда в целом, то у нас пока дело обстоит иначе. Литературные награды в России до сих пор воспринимаются в первую очередь как дело внутрицеховое, не имеющее особого отношения к читателю и его интересам и привлекающее внимание главным образом за счет движения достаточно значительных денежных сумм.

Причин тому несколько. Во-первых, литературных премий в нашей стране довольно много, и уловить различия между ними не всегда под силу даже специалисту. «Большая книга», «Русский Букер», «Национальный бестселлер», «НОС», «Ясная Поляна» — все эти награды существуют в одном и том же культурном поле и оперируют одними и теми же понятиями, а их короткие и длинные списки зачастую совпадают больше чем наполовину.

Во-вторых, премиальный триумф далеко не всегда напрямую трансформируется в кривую продаж: по данным Российской книжной палаты, в числе самых продаваемых авторов нашей страны нет ни одного лауреата престижных премий последних нескольких лет.

Все это заставляет задуматься, какие цели в действительности преследуют отечественные литературные награды и насколько сложившаяся ситуация стабильна и неизменна.

По весу и по жиру

Мировую иерархию литературных премий можно рассматривать как своего рода пирамиду. Верхушку ее образует знаменитая Нобелевка — самая престижная и самая дорогая в денежном эквиваленте из всех мировых литературных наград, своего рода планетарный Гран-при. Однако считать ее премией чисто литературной некорректно: при определении лауреата члены Нобелевского комитета опираются не столько на его писательские дарования, сколько на соображения иного, внелитературного порядка. Страна, из которой происходит автор, жанр, в котором он работает, политические убеждения, степень признанности (или, напротив, гонимости) на родине, гражданская активность и сексуальная ориентация порой играют роль ничуть не меньшую, чем качество стихов или романов победителя. Иногда сложение и перемножение этих факторов приводит к результатам вполне достойным — именно так произошло в этом году, когда премии удостоился один из крупнейших писателей современности перуанец Марио Варгас Льоса. Случаются, впрочем, и курьезы — как, например, в прошлом году, когда нобелевскими лаврами была увенчана немецкая поэтесса-авангардистка Герта Мюллер, не слишком известная даже на родине и заведомо непереводимая ни на какие другие языки (так, по-русски в толстых журналах можно найти лишь несколько ее стихотворений да пару эссе).

Следующую ступеньку премиальной иерархии занимают престижные региональные и национальные награды. Самая известная среди них — это, конечно, британский «Букер». За сорок с небольшим лет своего существования эта премия, присуждаемая за лучший нежанровый роман, написанный в Великобритании и странах Британского содружества, стала, без преувеличения, самой яркой и авторитетной из всех литературных наград мира. Сколь бы странным и неожиданным ни оказывался выбор жюри, механизм читательского доверия работает безукоризненно: в течение считаных дней после объявления результатов лауреат может рассчитывать приплюсовать к сумме собственно премии заметно большую сумму, полученную за счет лавинообразного роста продаж книги. Более того, принадлежность к элитарному клубу букеровских лауреатов на многие годы делает писателя медиазвездой высшей лиги, желанным гостем всевозможных ток-шоу и (при желании) модным университетским лектором или высокооплачиваемым колумнистом в респектабельной газете. Восьмисотстраничный (и, по отзывам критики, довольно занудный) исторический роман Хилари Мэнтел о жизни королевского двора времен Генриха VIII, удостоенный Букеровской премии в прошлом году, уверенно перешагнул рубеж в 150 000 проданных экземпляров, дав возможность писательнице приняться за продолжение, не тревожась о хлебе насущном. Такое же блестящее коммерческое будущее прочат нынешнему букеровскому лауреату Говарду Джейкобсону — автору юмористического романа про британских евреев «Вопрос Финклера».

Сходным образом работает и Гонкуровская премия во Франции: несмотря на то что материальная составляющая у нее символическая (10 евро), сам факт ее присуждения гарантирует автору безбедное существование — книги гонкуровских лауреатов пользуются во франкоязычном мире таким же спросом, как книги букеровских лауреатов — в Англии и США. На том же принципе держится и Пулитцеровская премия в США, и «Стрега» в Италии, и премия имени Сервантеса в испаноязычных странах: денежное вознаграждение для их лауреатов составляет лишь часть (причем порой незначительную) основного «приза». Главный же смысл этих и других наград в том, чтобы присвоить автору и его книге своего рода знак качества, повысить персональную капитализацию писателя, а также способствовать популярности его книги и качеству литературы в целом.

Премиальный фон

Что касается российских негосударственных литературных премий, возникли они на заре девяностых, и их участь разительно отличалась от судьбы зарубежных наград. «Первоначально их цель была не такой, как сейчас, — считает литературный секретарь премии «Русский Букер» Игорь Шайтанов. — В начале 90-х на те двенадцать тысяч долларов, которые составлял премиальный фонд «Букера», писатель мог рассчитывать безбедно прожить несколько лет и написать еще одну книгу. В этом и состоял основной смысл премии. Но сейчас ситуация выравнивается, и постепенно премии у нас начинают продвигать книги — так же, как и на Западе».

Однако пока этот механизм работает куда менее эффективно. Если британский «Букер» или Нобелевская премия автоматически приписывают к цифрам тиража пару нулей, то в России показатели заметно скромнее. «Впервые мы почувствовали промоэффект от литературных премий в 2004 году, когда лауреатом Букеровской премии стал Василий Аксенов с романом «Вольтерьянцы и вольтерьянки», — рассказывает директор редакции № 2 издательства «Эксмо» Леонид Шкурович. — Мы напечатали 25 000 тиража в августе, к началу декабря, когда были объявлены итоги премии, из них разошлось около 17 000, а вот за последующие несколько месяцев ушло сразу 70—80 тысяч экземпляров». Менее эффективно работает и премия «Национальный бестселлер»: роман Андрея Геласимова «Степные боги», удостоенный этой награды в 2009 году, на сегодняшний день разошелся тиражом 35 000 экземпляров и продается заметно лучше, чем другие книги того же автора.

В издательском холдинге АСТ, выпускающем книги почти всех лауреатов «Букера» и «Большой книги» последних лет, оптимизма чуть меньше. «Мы считаем, что рыночный потенциал хорошей книги, не удостоенной крупных литературных премий, это 15—17 тысяч экземпляров, — полагает бренд-менеджер Татьяна Соловьева. — Если же книга получает какую-то заметную литературную награду, тираж может перевалить за 20—25 тысяч». Именно такими цифрами измеряются тиражи прошлогодних лауреатов «Большой книги» Леонида Юзефовича и Александра Терехова, а также обладательницы «Букера-2009» Елены Чижовой.

Меньший, чем на Западе, бум продаж российских лауреатов литературных премий можно объяснить и политикой книжных оптовиков, не желающих брать на реализацию «малобюджетные» книги — те, которые никогда не будут расходиться тиражами в 100 или 200 тысяч экземпляров. В результате многие тексты просто физически не доходят до своего читателя. Отчасти причина — в падении платежеспособности той самой целевой аудитории, на которую в первую очередь ориентирована российская «премиальная» литература. «Для моих друзей, интеллигентов из провинции, триста рублей за художественную книгу — это очень дорого», — сетует Игорь Шайтанов.

Но суть всех проблем, вероятно, в том, что российские премии не наработали того ресурса доверия, которым могут похвастаться их зарубежные аналоги. У нас премия начинает эффективно продвигать книгу только в том случае, когда она присуждается автору уже и без того известному — такому, как Геласимов или Улицкая. Именно по этой причине романы наименее раскрученных букеровских лауреатов Александра Иличевского и Дениса Гуцко на книжном рынке фактически провалились — рост продаж на волне премиальной шумихи оказался более чем скромным и быстро сошел на нет.

Впрочем, по сравнению с началом — серединой девяностых, когда премии вообще не имели никакого коммерческого резонанса, это уже немалый прогресс.

Другая особенность российских премий — постоянное мелькание одних и тех же имен: трудно отделаться от впечатления, что из года в год премии дают авторам из некого навечно утвержденного списка. Проблема — в узости круга номинаторов, имеющих право выдвигать книги на премии. В их число входит наперед известный список издателей, критиков, а также представителей библиотек и редакторов литературных журналов, в поле зрения которых попадает лишь определенный, очень ограниченный срез литературы. Пару лет назад в ответ на претензии по поводу куцего и необъективного шорт-листа один из членов букеровского жюри раздраженно воскликнул: «А что мы можем делать, если все перечисленные вами книги никто не потрудился даже номинировать?»

Впрочем, положение дел меняется. «Нас не радует ситуация, при которой списки финалистов всех литературных премий неотличимы, — говорит председатель фонда «Национальный бестселлер» Вадим Левенталь. — В рамках нынешних правил мы ничего не можем поделать: лонг-лист формируют номинаторы, и оргкомитет для них не указ. Но мы планируем бороться с этим: вполне вероятно, что со следующего года мы не будем допускать в шорт-лист «Нацбеста» тексты, уже побывавшие в шорт-листах других премий». Возможно, пример этой премии заставит оргкомитеты других литературных наград также пересмотреть порядок выдвижения соискателей и регламент судейства.

Словом, премиальный процесс в России — конструкция весьма подвижная и изменчивая. Но чем дальше, тем больше российские литературные награды начинают напоминать западные. Из орудия внутрицеховой политики они постепенно превращаются в институт, позволяющий литературе сохранить за собой общественно-значимый статус, а писателю — почувствовать себя заметной и важной фигурой в рамках собственного культурного поля. И все же главный вопрос остается открытым — способен ли наш массовый читатель распробовать хорошую литературу на вкус в принципе? С премиями или без...

Галина Юзефович