Протагонист, услышав где-то в круглосуточном магазине о смерти Евгения Евтушенко, получает заказ у друга-газетчика на написание некролога. Через день оказывается, что поэт ещё жив, и вместо некролога в газете выходит два кроссворда.

Герои Сергея Жадана сродни евангельским грешникам, мытарям и блудницам. Это алкоголики, наркоторговцы, бандиты, представители среднего бизнеса, проститутки, лабухи, американские проповедники, контрабандисты.

От героев Жадана не ждёшь каких-то истин, и, тем не менее, от этих произведений невозможно оторваться. Они втягивают внутрь, и ловишь себя не столько на том, что начинаешь сочувствовать его героям (хотя они, конечно, заслуживают прежде всего жалости), сколько на том, что начинаешь ими интересоваться.

Откуда возникает этот интерес?

Прежде всего, от масштабности задачи, решаемой автором — причём скупыми, но очень действенными методами. А задача, насколько мы можем о ней судить, состоит в том, чтобы исследовать пограничное состояние между жизнью и смертью, в которое так часто попадают по прихоти своей нелепой судьбы все эти деклассированные элементы.

Я размышляла об этом над стихами Сергея Жадана из сборника «Кордон: три пограничных поэта», наиболее полно на сегодняшний день представляющего поэзию Жадана современной русскочитающей аудитории.

В стихотворении «Вiн був листоношею в Амстердамi» идёт речь о том, как авантюрист из Амстердама пытается установить «культурные мосты» с Украиной, то есть наладить канал сбыта «афганки» (марихуаны).

При этом в произведении присутствуют три пространства действия: реальная Голландия, Украина воображаемая и Украина настоящая.

Герой проходит через эти три места действия перед тем, как отправиться в мир иной. И оказывается, что реальная Украина гораздо ближе к пространству смерти, к миру Леты и забвения, чем Европа.

В Голландии герой — обыватель (слушает «Аббу», смотрит порно по выходным), которого подзуживают к авантюре друзья пьяницы-радикалы.

Они уговаривают героя поехать в мифическую Украину, где «церкви московского патриархата снимают сглаз и славят Джа», где «пьют абсент от простуды» , а «демоны в женском обличье» исполняют все желания.

Это мир богемный, мир парижского «Улья» рубежа XIX-XX веков, мир, где не успело зайти солнце свободы, противопоставляемый миру Юрия Андруховича, герои которого, представители стран третьего мира, напротив, изо всех сил стремятся попасть на Запад и стать немецкими обывателями.

И вот Йохан (так зовут героя) оказывается на самолёте, летящем в Донецк, где на завтрак — только выпивка, как и у персонажей романа Жадана «Депеш Мод».

Летя в авиалайнере, он мечтает о невероятной стране. Затем попадает в машину, водитель которой говорит буквально следующее: «Ты попал на землю обетованную. Едем в Стаханов, там столько плана, что хватит на весь Амстердам» .

Но их форд попадает в страшную февральскую метель, Йохан замерзает, тщетно пытаясь кому-то дозвониться. Телефон же ему отвечает, что «в данный момент абонент недоступен» и что его смерть — не такая уж и большая потеря.

Эта троица — водитель, его друг и голландец — попадает в смертельную передрягу вместе, и вместе умирает. Тема смерти для Жадана чрезвычайно важна, но его герои пытаются встретить её за компанию с кем-нибудь, как например в стихотворении «Лукойл», где в гроб к убитому бизнесмену кладут двух платиновых блондинок.

Нефть — это все мужчины

В «Лукойле» смерть бизнесмена Коли отождествляется со смертью по крайней мере трёх персон.

Во-первых, в строках: «Так как же, — совещаются, — мы / снарядим нашего брата / в его долгий путь / до осиянной Валгаллы Лукойла?» браток уподобляется герою или павшему в битве воину, заслуживающему, согласно древним скандинавским представлениям, попадания в Валгаллу.

Во-вторых, он подобен египетскому фараону или племенному вождю, в гроб с которым клали не только домашнюю утварь, но и жён и наложниц. «Мы положим ему в ноги оружие и золото, / Меха и тонко помолотый перец…/ Но главное — тёлки, / две тёлки, главное — две платиновые тёлки» .

В-третьих (действие происходит на Пасху), персонаж сравнивается с Иисусом Христом. «Когда они третий день караулят / под дверями морга, он утром третьего дня / попирает, наконец, смертью смерть, и выходит / к ним из крематория» .

Коля умер в Пасхальную неделю. Согласно народным верованиям, это гарантирует ему попадание в Рай, ведь считается, что только благочестивые люди умирают в это время.

Он умирает и воскресает, причём для описания его воскресения используется традиционная формула «смертию смерть поправ». Но он всего лишь берёт свою подзарядку для мобильника у одного из друзей, спящих после трёхдневного запоя, и возвращается в ад. Иисус тоже спускался в ад, но дело здесь совсем не в этом.

А в том, что поэтика Сергея Жадана близка к поэтике русских рокеров, чей герой — пьяница и воин, Иисус Христос эпохи военной демократии.

Роковой гностицизм

Главное , что объединяет тексты Сергея Жадана и русских рокеров — это гностицизм, проявляющийся скорее как мировидение, как базовая установка ментальности, а не конкретный исторический феномен.

В основе его лежат «отрицание благого Творца; негативное отношение к видимому вещному миру — ошибке злого, неведающего создателя.

Человек же, которому враждебны и этот мир, и создатель, возвышается над ним в силу своего духовного начала, заключённого в нём; спасение представляется в виде гносиса — пути освобождения этого начала от оков неведения, плоти, вещества…»

Для гностиков характерны представления об электах — избранных, которым позволено всё, или духовных людях, в которых теплится божественная искра, а также о душевных и материальных созданиях, чей удел после смерти печален.

Вообще в гностической системе координат мир чрезвычайно иерархизирован, и существует своеобразная лестница, ведущая от благого Бога (отличного от Творца) к земным существам.

Эта лестница начинается с наиболее духовного и заканчивается предельно материальным, причём материя для гностиков — это чистое зло.

В текстах русских рокеров гностические мотивы преобразуются своеобразным образом. В частности, традиционный для их песен сюжет — отсутствие вина и сигарет — связывается нами с потерей связи с духовным миром, сетование на кратковременность жизни человека.

В частности, группа «ДДТ» использовала в тексте одной из песен псалм 12 века, начинающийся словами: «О человече бренный!/Как ты скоро отменный!/Жизнь твоя краткая подобна есть дыму,/Скоро убегающему, ветром разносиму…» , и эта трактовка близка многим рокерам. Употребление же спиртных напитков может быть связано с духовными озарениями.

Но самое главное, что характеризует гностиков — это депрессивное миропереживание. Гностики существуют в мире материи, которая представляет из себя зло, они окружены злом и материей, их собственное тело — источник страданий и тягостных ощущений. Единственное избавление лежит через смерть, и при этом не каждому удастся соединиться с абсолютом.

Воспроизводство себе подобных означает умножение страданий, и отсюда гностики приходят, в пределе, либо к самооскоплению, либо к либертинажу.

Гностический мир безрадостен, этот мир целиком описывается строками М. Цветаевой: «в теле как в трюме/ в себе — как в тюрьме / жив, а не умер/ демон во мне» , где демон — это та самая божественная искра, стремящаяся вернуться в свою Плерому, полноту бытия.

При этом гностицизм — совершенно не представимая и неприемлемая религиозная концепция для обыденного человека. Недаром в мировой истории лишь один раз гностическая доктрина — богумильство — достигла официального статуса государственной религии.

Однако она даёт свои плоды в творчестве признанных гениев. Скажем, без гностического мироощущения не было бы произведений Лермонтова и Достоевского, Гончарова и Тургенева, Цветаевой и др.

Ужас хаоса

Сергей Жадан находится в этом ряду — писателей, чьё творчество определяет гностически-депрессивный взгляд на мир. Под его иронией скрывается тоска, под постоянными шутками — ужас от разверзающегося хаоса.

В мире Жадана всё плохо, и это состояние носит всеобщий характер, распространяясь повсеместно. Скажем, в стихотворении «Военкомат» мать уговаривает сына пойти в армию.

В ходе разговора выясняется, что сын — наркоман и дебил, оборона страны хуже, чем защита «Челси», а маме нечем поклеить обои, потому что весь клей вынюхан сыном. То есть плохо всем: маме, сыну, стране, и даже владельцу команды «Челси».

Юродствуя, сын заявляет, что, став сапёром, выкапывал бы противопехотные мины, клал бы их себе под кровать и слушал, как взрывчатка пускает корни, подобно луку.

С другой стороны, можно рассматривать происходящее в этом стихотворении и с такой точки зрения: диалог призывника и его матери напоминает внутренние споры между «Я» и «Сверх-Я».

Мать уговаривает героя выполнить долг, герой говорит вещи, снижающие его социальный статус. Согласно теории депрессии по З.Фрейду, Сверх-Я давит на Я: до тех пор, пока Я сопротивляется и защищается, депрессия проходит в невротическом ключе, если Я поддаётся, начинается психоз. То есть речь здесь может идти о внутренней борьбе, препятствующей падению вглубь психоза.

Стихи Жадана невротичны, но это невроз на грани, за которой находится истинное сумасшествие. И его лирический герой внимательно наблюдает за поведением, привычками, modus vivendi людей, находящихся на следующей стадии безумия:

… в марте, когда в городе прибавляется сумасшедших,
что греются в книжных магазинах и бесплатных туалетах,
как тритоны поворачивая на свет коричневые глаза…

Это из «Детской железной дороги», где невроз носит депрессивный характер. Недаром другое название депрессии — печаль — встречается в последней строфе данного стихотворения:

И этот снег тоже, будто старое полотно
сложенное в громоздкий комод неба,
не накроет твоей печали.

Кто такой Евтушенко?

В христианстве есть такое понятие, как Покров Богородицы, спасающий людей от бед и тревог. Существуют народные представления, согласно которым первый снег отождествляется с Покровом Богоматери.

В церковном Каноне Покрову Пресвятой Богородицы есть слова «премени на радость нашу печаль», и они очень важны в контексте данного стихотворения.

У Жадана старое полотно (Покров Богоматери), также отождествляется со снегом, но подчёркивается, что он «не накроет твоей печали» . Почему?

Простейшее объяснение состоит в том, что это мартовский, тающий снег, который уже не может выполнять функции первого снега-Покрова. Объяснение психоаналитическое могло бы состоять в том, что Богоматерь — это утраченный первичный объект, потеря которого, по раннему Фрейду, и ведёт к депрессии.

Позднее Фрейд пересмотрел свою концепцию и свёл её к конфликту между Я и Сверх-Я. Богоматерь в данном случае выступает, конечно же, как Сверх-Я, находясь в оппозиции к лирическому герою — депрессивному рокеру-Иисусу.

Когда Сергей Жадан читает стихотворение «Евтушенко», в зале часто слышится смех. А стихотворение это о том, как два литератора-пропойцы, один из которых работает в газете, заживо похоронили известного советского поэта.

Протагонист, услышав где-то в круглосуточном магазине о смерти Евгения Евтушенко, получает заказ у друга-газетчика на написание некролога. Через день оказывается, что поэт ещё жив, и вместо некролога в газете выходит два кроссворда.

Несмотря на весь кажущийся цинизм этого текста, основная его суть заключена не в нелюбви к Евтушенко, а в главном пунктуме поэтики Жадана — изучении пограничного состояния между жизнью и смертью.

Кто такой Евтушенко? Коннотации, связанные с этим именем, в русскоязычном пространстве таковы: украинец по происхождению, советский поэт, собиравший стадионы (для Жадана, позиционирующего себя в быту как футбольного фаната, это может быть важно), живущий в Америке, утративший былую славу и харизму, разучившийся писать актуальные для текущей эпохи стихи, поэтический антагонист Иосифа Бродского, называвшего его презрительно «Евтухом».

В пространстве стихотворения Евтушенко — фигура, находящаяся на границе между жизнью и смертью. Он принадлежит к исчезновшему советскому миру, но высказывания о нём возможны в постсоветском пространстве.

Он поэт (то есть живой), но не пишущий, или не печатающий стихов (то есть мёртвый). Он жив как человек, но на него в газете уже заготовлен некролог. Как хтоническая Баба-Яга, согласно В. Проппу, живущая на границе между двух миров, поэт находится в пространстве между жизнью и смертью.

И тут мы выходим на понимание поэта как медиатора между двумя мирами. Подобно белке, скачущей по Мировому Древу, или шаману, спускающемуся в мир дольний и взлетающему в мир горний, любой поэт (Евтушенко в том числе) объединяет мир живых с миром мёртвых.

Жадан говорит всё это не в лоб. И потому слушатели смеются. Но смеются они так же, как и дети от ужасных реплик Бабы-Яги по поводу желания поесть «Ивашечкина мяса». Это смех преодоления метафизического кошмара, которым полны произведения Сергея Жадана.

«Жить значит умереть» — это почти математическое тождество, характерное для смыслополагания этого автора. Сам стих, как и многие творения Сергея, располагается посередине, в пространстве между жизнью и смертью.

Опять типичный герой — одинокий путешественник в привокзальной гостинице, одинокий, несмотря на обручальное кольцо, опять дети, играющие в футбол на пустырях, опять ночной поезд, опять курьер и аптекарь.

Последние строчки: «чтобы на свет его летели/ души покойников, и изумрудные тени жуков…» позволяют интерпретировать максиму «Жить означает умереть» через центральную фразу «Изумрудной скрижали» Гермеса Трисмегиста — «что наверху, то внизу».

Герметизм, связанный в европейской традиции с алхимией и оккультизмом, сходится с гностицизмом в представлении об уподобляющей человека богам силе гнозиса (знания). Восходящие к египетским мистериям (хотя бы даже и формально) европейские эзотерические представления, к которым относится и герметизм, возможно, повлияли на образ «изумрудных теней жуков».

Воплощение утреннего солнца, скарабей, в представлении египтян — символ вечной жизни, оживляющий умершего, когда тот попадает в загробный мир. «Считалось, что он оберегает как живых, так и мёртвых».

Стихотворение «Жить значит умереть» состоит из трёх частей. В первой части описывается характерная для поэтики Жадана жизнь . Это вокзалы, пустыри, поезда, одинокие мужчины и предоставленные самим себе дети. Эта жизнь носит заведомо переходный характер, она лишь остановка на пути в вечность. Мир представляет из себя гостиницу, а не дом. Не тюрьму, как у законченных гностиков, но перевалочный пункт, временное пристанище.

Затем идёт вторая, средняя часть, где речь идёт о чьей-то смерти в летнее время, скорее всего девушки. О чём косвенно свидетельствует фраза «когда разбиваются малолитражки цвета твоей губной помады» , сказанная в контексте «умерев один раз, ты отступаешь в тень» и «умерев один раз, ты продолжаешь путь» . Обращение «ты» здесь используется к только что умершему человеку, девушке, «из тела которой никто не выгонит насекомых и духов».

И последняя часть, начинающаяся словами «…После смерти ступив полшага вбок» , переводит нас в царство смерти, где летают как души покойников, так и тени жуков. Это не христианский Рай или Ад, а герметически-гностический мир, подлинная жизнь, начинающаяся после иллюзорной.

И не зря в стихотворении упоминаются две возможности попадания в альтернативный мир — по-видимому, наркотическая («курьеры переносят в ранцах сухие небеса») и киношная («тайные киномеханики проектируют на мёртвое тело небесное синема»).

В другом стихотворении, «Китайская кухня», наркотики сравниваются с невиданной небесной икрой. Причём небо упоминается в этом произведении ещё два раза — стрельба загоняет «в подвалы крыс и птиц в небеса» , и «…небо, в котором, / если вдуматься, нет ничего, кроме собственно неба» .

То есть речь идёт о том, что даже банальную перестрелку наркоторговцев Жадан выводит на метафизический уровень, позволяя протагонисту сделать вывод об отсутствии божественного начала на небе.

Но, как говорится, «свято место пусто не бывает», и туда, где отсутствует бог, приходит дьявол:

«…но небо каждую осень тяжелеет
и хитрый дьявол
хватает себе грешников,
будто жирные финики
из цветных упаковок».

Про серийного убийцу

Одно из стихотворений Сергея Жадана в книге «Кордон» посвящено харьковскому серийному убийце, якобы действовавшему в городе в конце 1980-х.

Он убивал проституток, и в начале текста, там, где у Жадана обычно рассказывается о реальном времени, лирический герой окликает одну из них: «Мария, сестра!», уподобляя тем самым её Марии Магдалине, а себя Иисусу. Так вот, этот серийный убийца садится на велосипед «Украина» и «мчится домой,/ и следом за ним из поворота выскакивают бесы,/ на таких же «Украинах», и мчатся за ним в мартовском тумане» .

Март, как мы уже видели в стихотворении «Детская железная дорога» — тяжёлый в смысле наваливающейся депрессии месяц. Это время перед Пасхой, когда покров Богородицы — снег — не спасает. И мчащиеся «безумные велосипедисты/ всадники апокалипсиса» , а именно серийный убийца и его невидимая свита — символизируют собой в поэтике Жадана локальный Конец света — распад СССР.

Строки «моё згублене серед туману вiйсько, / моя зоряна УССР» полны тоски и ностальгии по утраченному объекту любви — советской родине протагониста.

Случай с героями Жадана очень напоминает то, о чём пишет Вадим Руднев: «Если верно, что главное в этиологии депрессии — это «утрата любимого объекта», то в результате Первой мировой войны был утрачен чрезвычайно важный объект — уютная довоенная Европа…» Аналогично, герой Жадана теряет Советский союз, и с этого начинается его депрессия, переживаемая как Конец Света.

Один из символов СССР — красные звёзды Кремля — становится метафорой, объединяющей конец света и распад государства. Заменённые на двухглавых орлов, погасшие звёзды центра империи представляют из себя нечто вроде осуществившегося пророчества, знамения последних времён.

В известном рассказе писателя-фантаста Артура Кларка «9 миллиардов имён Бога» тибетские монахи покупают у одной фирмы компьютер, привозят его в свой монастырь и ждут, пока он не выдаст все возможные комбинации имени Высшего существа.

Аккуратно складывая листы, которые печатает машина, монахи под конец открывают сотрудникам фирмы, обслуживающим компьютер, свой замысел, состоящий в приближении Конца мира. Компьютерщики пугаются того, что монахи будут разочарованы и едут домой, опасаясь, что будут настигнуты разъярёнными монахами.

Подобно этим специалистам, закончившим своё дело и уже возвращающимся домой, герои Жадана видят как в небе постепенно начинают гаснуть звёзды:

Потому доиграй до конца весёлую мелодию
О том, как однажды
Мы встретились под звёздным небом
И с тех пор с тревогой наблюдаем
Как в нашем небе остаётся
Всё меньше и меньше звёзд.

И в этом — весь Жадан. Его герои стоят на последней черте, на границе между жизнью и смертью. Они сбиваются в мужские коллективы, употребляют алкоголь, режут проституток, торгуют смертью, переходят государственные границы, умирают в госпитале, спускаются в ад к блондинкам и читают проповеди.

Но, в каком-то смысле, всё, что бы они ни делали, лишено онтологии, поскольку происходит в постапокалиптическое время, время после распада Империи, конец которой был ими воспринят в качестве Конца мира.

Екатерина Дайс