Литература-2011: лучшие книги и авторы, самые популярные настроения и жанры.
Общая картина меняется резко только вследствие публикации абсолютно неожиданного текста. Именно его появление перекраивает литературную карту, если не иерархию. А так — литературный пейзаж меняется медленно, как и лесной за окном: за сезон удлиняется ветка, уплотняется ствол молодой березки, чуть выше поднимается елочка... а мачтовые сосны и лесные ели как стояли, так и стоят — вроде бы неизменными. 

Но все-таки смена происходила — не могу сказать элит, но, в общем, литературной номенклатуры, тех, кто наиболее часто упоминается в газетах, показывается по "ящику", кого беспременно зовут, включают в представительства от государства на международные книжные ярмарки и т.п. В последний литературный год это стало очевидным. В качестве "почетного председателя" русского литературного мира еще остается Андрей Битов; Владимир Маканин (роман последнего года — "Две сестры и Кандинский") не устает подбрасывать критикам (и возмущенным "младшим") более или менее скандальные сочинения; Людмила Петрушевская неустанно выпускает относительно новую книжку за книжкой и замечательно поет в собственном кабаре песни на слова собственного сочинения. Что уж точно показал этот год, так настоящую писательскую спайку среди "новых" и "востребованных" (в том числе и государственными структурами): Захар Прилепин, Сергей Шаргунов, Роман Сенчин, Герман Садулаев всегда упоминают друг друга в положительном контексте. Дмитрий Быков — сам по себе, сам, совершенно самостоятельно и независимо от какой-либо компании, победил в разнообразных жанрах и уж точно вошел в десятку самых популярных во всех номинациях — одновременно среди прозаиков, поэтов, эссеистов и фельетонистов. Ну, Дмитрий Быков — вообще отдельный литературный феномен. И общественный тоже: не только "гражданина поэта" я имею в виду, его полемика с Михаилом Эпштейном ясно обнаружила его амбивалентность. 

А вот и вопрос: почему же они востребованы этими официальными структурами (от ярмарок вплоть до визитов к премьеру), если они такие идущие наперекор, такие энергичные, такие протестные? И их не только не отстраняют, скажем, от телевидения, напротив, зовут и зовут! Здесь тебе и НТВ, и ТВЦ... просто тридцать тысяч одних курьеров, то есть миллионы зрителей федеральных каналов, да еще в воскресные дни. 

Есть в этом намеренно демонстрируемом либерализме власти относительно писателей восхитительно циническое владение моментом: вот видите, ничего не скрываем и открыто обсуждаем острые вопросы. 

Которые задают писатели-патриоты. 
Никак не либералы. 

Их-то как раз не очень-то и зовут. Даже не в прямой эфир. 

...Кто — на грани миллениума, в итоговых литературных обзорах — был среди наиболее упоминаемых и продвигаемых? Вспомню граничащую десятилетия, века (и даже тысячелетия) статью Андрея Немзера "Замечательное десятилетие" ("Новый мир", N 1, 2000 год): Анатолий Азольский, Виктор Астафьев, Петр Алешковский, Леонид Бородин, Юрий Буйда, Михаил Бутов, Марина Вишневецкая, Георгий Владимов, Валерий Володин, Нина Горланова и Вячеслав Букур, Юрий Давыдов, Андрей Дмитриев, Борис Екимов, Олег Ермаков... Среди названных еще и Владимир Маканин, Марина Палей, Евгений Попов, Ольга Славникова, Анатолий Найман, Алексей Слаповский, Сергей Солоух. 

Иных уж нет, другие отнюдь не впереди процесса. Правда, произошло несправедливое, на мой взгляд, ускорение этого самого процесса: если за год-два ничего нового автор не обнародовал, так вроде и выпал из брички, которая мчит все быстрее и быстрее. 

А теперь сниму показания с коллективного "станционного смотрителя" — журнала "Вопросы литературы". В каждом выпуске есть "Литературное сегодня", "Новейшая антология" (иногда "Современная антология"), "Лица современной литературы". Журнал — за 2011 год — пишет о Захаре Прилепине (ну куда ж без него), Елене Колядиной (дважды), Мариам Петросян (дважды)... 
Смена если не всех, то многих! 

Пейзаж прозы в ушедшем году менялся исподволь, в "Знамени" появились "Синяя кровь" Юрия Буйды и "Математик" Александра Иличевского, в "Октябре" — "Орлеан" Юрия Арабова (почти сразу же выйдут книгами); отдельными изданиями появятся новые романы Алексея Слаповского и Сергея Солоуха. В списке выделяется роман Дмитрия Данилова "Горизонтальное положение" — за счет литературного приема, попытки синтаксического преодоления уж слишком застойного способа повествования большинства крупноформатных произведений, способа, навевающего тоску дежавю, не по сюжету — по интонации. Данилов сломал эту интонацию, заострив, сжав, усилив саму эту тоску, и выиграл, по крайней мере, вызвал любопытство к своему тексту, к тому, как он написан и что стоит за словами. Смысл — в диагнозе состояния эмоционального дефицита. На самом деле этот диагноз связан с еще одним тревожным знаком — с депрессией, эпидемически распространяющейся в так называемом цивилизованном мире, депрессией, выражающейся в том числе в отсутствии воли к продолжению жизни через поколения. 

Может быть, именно она, депрессия, объединяет прозу писателей разных поколений, "языков" и стилистики. Например, прозу Иличевского с прозой Сенчина. Депрессивны и фон, и сюжет, и персонажи в романе Владимира Маканина. Не веселит "святочным рассказом" вопреки этому подзаголовку (рассказ "Таинственная крыса, или Поцелуй на морозе") Евгений Попов. От чувства безнадежности и отчаяния спасает и пробуждает к жизни non-fiction, например, диалоги Камы Гинкаса и Генриетты Яновской (оцените название: "Жизнь прекрасна"). А "Новый мир" с его украинским (особенно в этом году) акцентом расцвечивает проза переводных авторов (эмоциональность и даже неизвестность имен здесь срабатывают, возбуждают рецепторы внимания). А так... 

"Время безветрия" — прямо по названию новой повести поэта и прозаика "ташкентской школы" Вадима Муратханова... 

Никакое "действие" не поможет, а только усугубит безнадежность.
Временный оптимизм обманчив, потому что, отрицая, герой (и автор, автор) опять упирается в стенку, разбивая себе в кровь лоб и локти. "Личная эсхатология" — так определил жанр (в подзаголовке) маленького рассказа-эссе "Когда вошли" Сергей Юрский, которому "Знамя" устроило бенефис в N 9. Так — куда вошли-то? "Время остановилось. Ничего не меняется. Ожидание. Чего? Мы уже здесь? Почему так долго? И свет стал тусклым..." 

Теперь о жанрах. Уходящий литературный год более урожайным был не на роман, а на повесть: прежде всего назову совершенно отдельно стоящую штучную повесть Анатолия Гаврилова ("Вопль впередсмотрящего") и Максима Осипова ("Человек эпохи Возрождения"), повесть Николая Козлачкова ("Запах искусственной свежести"), новая повесть Ульяны Гамаюн ("?"). 

Эксперты премии "Большая книга" в связи с годовой заминкой романной премии "Русский Букер" заранее удалили из обсуждения и (возможного) шорт-листа всю литературу non-fiction. Тем самым была заранее изъята интрига года: что победит — вымысел или реальность? 

Тем не менее жизнь, в том числе литературная, берет свое: не голосуют члены жюри, зато голосуют читатели, которые все равно упорно, и чем дальше, тем упорнее, выбирают именно умную книгу, которая несет в себе, кроме всего прочего, информацию (хотя это и не non-fiction в чистом виде). Читательский успех гибридных по жанру книг Людмилы Улицкой, несомненно, связан с увеличением доли сведений о реальных историях жизни в ее текстах: как в "Даниэле Штайне", так и в "Зеленом шатре" (в этом жанровом симбиозе агиографии или почти списанной с реальности диссидентской саги и воображения значительнейшую роль сыграли реалии — будь то жизнь священника или судьбы диссидентов и отказников). Людмила Улицкая упорно продолжает сшивать два читательских мира — простодушный и придирчиво-литературный. Выполняя свою задачу, развивает особое направление, которому пока не придумано название. Ведь это не non-fiction. И не художественный вымысел. Это развитие и преображение реальных фактов и действующих лиц через воображение писателя. Такая инфопроза. 

Можно ведь по-разному посмотреть на ситуацию — стакан (литературный) или наполовину пуст, или наполовину полон. 

За счет чего — и кого — полон? У кого литературная жизнь сегодня удалась? 

Не будем о массолите. 

Группа товарищей (от Шаргунова до Прилепина) держится вместе — и я восхищаюсь их "ребята, давайте обща". Невозможно себе представить сегодня "обща" Маканина с Прохановым, а всего-то лет 30 назад, назвав себя "группой сорокалетних", они были вместе, рядом и вместе осваивали трудно, со скрипом открывавшуюся перед ними литературную карьеру. 

А потом разбежались в очень разные стороны
Пока невозможно себе вообразить, куда и как разбегутся вышедшие в дамки вышеупомянутые авторы плюс остальные из "Десятки" (так Захар Прилепин назвал сборник, составленный им из произведений сплоченного литературного поколения) — Гуцко, Сенчин, Садулаев и другие. Разбегутся обязательно или, скорее, их отнесет друг от друга, как в известном аттракционе с ускорением. Само ускорение времени оттащит и оторвет их друг от друга. 

А пока констатирую: литературную депрессию как интонацию года сменяет внезапная эйфория от конкретных успехов, а эйфорию — опять депрессия. Все это вместе и образует маниакально-депрессивный пейзаж нашей словесности. Да и общества, переходящего от тяжкого уныния по поводу высокомерного пренебрежения недальновидной властью его требованиями до эйфории оттого, что удалось свои требования все-таки достойно предъявить — многотысячными выступлениями по всей стране. 

P.S. Накануне смены года читатели получили подарок от Виктора Пелевина (S.N.U.F.F.). Подарок (о романе "Огонек" рассказывал в N 49) полон иронии и сарказма, все возрастающих — соответственно возрасту самого автора. Автор, между прочим, принципиальный одиночка, ни в каких компаниях с самого начала своей литературной деятельности не замеченный. Я так думаю, что это и есть самое верное, самое правильное, литературно-свободное и общественно-политическое поведение. Но позволить себе эту роскошь независимости сегодня могут немногие. О S.N.U.F.F. — разговор отдельный; но завершить свои заметки я хочу одной из последних пелевинских фраз: "Слова ведь одни на всех, и кто только не пробовал складывать их так и эдак". 

И еще — о моих предпочтениях: это сборник С. Гедройца "Гиппоцентавр. Опыты чтения и письма", книга, состоящая из остроумнейших рецензий, которые можно читать и вместе с рецензируемыми книгами, и отдельно (и получать интеллектуальное наслаждение от авторского остроумия); и "Язык есть Бог. Заметки об Иосифе Бродском" шведского слависта Бенгта Янгфельда. 

Умные книги — книги для всех! 

Вот такой у меня родился лозунг, в том числе и для филиала книжного магазина "Москва", открывшегося в канун Нового года на Воздвиженке, в помещении бывшей приемной Михаила Калинина (из "тонкошеих вождей"). Напротив памятника Федору Михайловичу Достоевскому, чей юбилей и стал для меня главным литературным событием года. 

Вечные, знаете ли, темы...
Наталья Иванова