И, хотя вообще-то цена всем этим рейтингам – пятачок за пучок (имея в виду, что пятачок платят составителям и публикаторам очередного рейтинг-листа кровно заинтересованные издатели), с фаворитами магазина «Москва» дело обстоит несколько по-другому.

То есть и там, на Тверской-Ямской (как и повсюду),  продажи напрямую зависят от «выкладки»: на демонстрационные столы, особенно, у кассы, - или просто на полку;  а если просто на полку, то «носиком» или «жопкой» (виноват, «корешком» или «обложкой», а про «носик» с «жопкой» - это так, для проверки слуха). Удачной (или неудачной) «выкладкой» вполне можно распродать (или, наоборот, «убить») практически любую книгу... Но, во-первых, все же не любую. А во-вторых, в магазине «Москва» книги выкладывают по уму и по совести. По собственному уму, разумеется. То есть они там стараются продать те книги, которые нравятся им самим. А это означает, что «Женщины Лазаря» понравились женщинам, работающим в магазине «Москва».  

Понравились они и перебравшемуся, увы, в Москву Вячеславу Курицыну. Сильно понравились. Он, впрочем, еще лет пять назад усиленно лоббировал первый роман Степновой «Хирург», выдвинутый тогда на соискание премии «Национальный бестселлер». Несколько забегая вперед, отмечу, что шансов на какое-нибудь не совсем третьесортное, лауреатство у «Женщин Лазаря» куда больше: роман выпущен в «Астрели» главной делательницей королей (и королев) в современных премиальных раскладах Еленой Шубиной, это во-первых. А во-вторых, «Женщинам Лазаря», несомненно, присуще премиальное обаяние, присущ премиальный блеск, - трудно уловимые и трудно поддающиеся определению свойства, на которые, однако, в литературном тотализаторе всегда необходимо закладываться.

Очень понравился роман и недавнему главному редактору «Литературной учебы» Максиму Лавреневу. А вот еще один маститый критик – Лев Пирогов (книгу его статей «Хочу быть бедным» мы с вами рассмотрим через неделю), - пусть и воздав таланту Степновой должное, все же отозвался о ее прозе свысока и нашел саму (сорокалетнюю) писательницу дочерью Людмилы Улицкой от Дмитрия Быкова и внучкой Татьяны Толстой, - и это мнение тоже не столь абсурдно с точки зрения биологической арифметики, особенно применительно к «женщинам Лазаря», одна из которых старше самого Лазаря на 31 год, а другая – уже на 41 год моложе. От Толстой (а также от не названной критиком Ольги Славниковой) здесь стилистика - «ни словечка в простоте», от Быкова – избыточное многословье и тяга к альтернативной истории, а от Улицкой – особая манера изображать евреев как обыкновенных людей со всеми человеческими достоинствами и недостатками и, вместе с тем, как обыкновенных гениев.

Главный герой романа Лазарь Лундт как раз таков – обыкновенный еврей и обыкновенный гений в альтернативной истории нашей страны. Собственно говоря, это Лев Ландау, но только реализующий свою гениальность не в теоретической науке, а в прикладной. Делающий, грубо говоря, бомбу. И живущий поэтому не в Москве, а в Новосибирске (или в Свердловске, или в Челябинске). То есть это какой-нибудь Раппопорт или Харитон, однако обладающий гениальностью академика Ландау, любвеобильностью академика Ландау, презрительным вольнодумством академика Ландау, и т.д., и т.п. Ну, и крепкими местечковыми корнями академика Ландау, которые, впрочем, были присущи им всем.

Впрочем, Лазарь Лундт здесь не столько главный герой, сколько сюжетонесущая конструкция, на которую нанизаны (обойдемся без уточняющих сравнений) три женские судьбы: Жена Учителя (она же Мать), собственная Жена (она же Дочь и Внучка) и, наконец, родная внучка (она же Новая Носительница Обыкновенной Еврейской Гениальности). Действие в романе разворачивается на протяжении всего ХХ века, охватывает мировые и гражданскую войны, годы Большого Террора и даже перестройку, - но смерть не то чтобы обходит героев стороной, но наведывается к ним неизменно с черного хода: они тонут в Черном море, кончают с собой на чужих похоронах, травятся волчьими ягодами, вскрывают себе вены, чтобы не танцевать в Большом театре, - и рано или поздно встречаются не то в раю, не то в чистилище, - и окончательно сходятся в финале романа.

Роман написан хорошо (избыточно хорошо), но несколько старомодно. То есть в традиции позапрошлого века, когда автор считал себя в рамках своего текста Господом Богом, творец приравнивался к Творцу Всего Сущего. В современной прозе это не может не раздражать. Скажем, одна из лучших линий романа – плавание по Волге первой «женщины Лазаря», только что вышедшей замуж за его Учителя. Счастливая новобрачная ест на пристани пирожки. Сама ест – и худую приблудную только что ощенившуюся суку кормит. А пока кормит, весь собачий помет хладнокровно топит в выгребной яме хозяин того трактира, от дверей которого и прибежала на пристань ощенившаяся сука. Жаль щенков, жаль суку, жаль новобрачную (Бог так и не пошлет ей детей), жаль всё человечество, - так это задумано и в общем-то так оно и воспринимается.  Так и работает.

Задумаемся, однако, о другом: кто, собственно, видит, как жестокий трактирщик топит щенков? Да никто не видит. Не видит, прежде всего, сама новобрачная. Более того, она никогда не узнает об этом. Злосчастная судьба (и щенков, и ее самой) ведома только автору. А поскольку автор придумал и ее саму с ее дальнейшим бесплодием, и это плавание, и эти пирожки, и эту суку, и этих щенков, - да, не будем забывать, и этого Лазаря со всеми его женщинами, - то так (то есть как истина в последней инстанции) это уже не воспринимается. Так это не работает. Так это авторское всеведение и всемогущество уже не работает. Уже сто лет как не работает. Даже сто с хвостиком.

При всем стилистическом великолепии роман недостаточно вычищен. Скажем, герои немного, но зато всегда не к месту, матерятся. Вот является 18-летний заморыш (обыкновенный еврейский гений, а дело происходит в 1918 году, он ровесник века) к своему будущему Учителю и Коллеге (а в каком-то смысле – и Ученику) – сорокалетнему русскому великану, московскому барину, пусть и из простых, интеллектуалу, эрудиту и меломану. Является, демонстрирует свой гений и просится в ученье. «В ученье? – возражает тот. – Хуюшки! Вы ко мне работать пойдете!» Вот я бы эти «Хуюшки!» из текста вычеркнул, причем недрогнувшей рукой. Это не из жизни «в незабываемом 1919-ом», а из современного анекдота взятые «хуюшки». И это пусть и редкий, но все же далеко не единственный стилистический огрех.

Еще одному критику – Лизе Новиковой – роман тоже нравится. Новикова сравнивает Степнову с Улицкой и Диной Рубиной, и это сравнение выходит у нее в пользу Степновой. Потому что та, дескать, не навязывает читателю своего отношения к персонажам, тогда как Улицкая и Рубина навязывают. Это дельное замечание, а для одинаково умной и в мать и в отца (тоже критиков Ольгу и Владимира Новиковых) Лизы – прямо-таки феноменально дельное.

С собственным отношением к роману «Женщины Лазаря» мне определиться трудно. Во-первых, я не понимаю, талантливая ли это проза или всего-навсего ее (талантливой прозы) талантливая имитация. Чтение или чтиво? Есть, правда, и промежуточный вариант: высокое чтиво. Во-вторых, Степнова (как та же Улицкая) пишет по преимуществу, если не исключительно, для женщин. Курицын вот андрогин, а я нет. То есть, беря на себя смелость судить о романе как критик, я не вхожу в его референтную группу как читатель. Ну и, в-третьих, я категорически не понимаю, о чем этот роман, а главное, зачем. Если только не…

Если только не сравнить его с ключевыми фильмами Фасбиндера (прежде всего, с «Замужеством Марии Браун»), идейное подражание которому только что выдал на гора Андрей Смирнов, изобразив в фильме «Жила-была одна баба» матушку Россию женщиной, которую дерут все кому не лень. Ее дерут, а она крепчает. И точно так же драли матушку Германию в кинематографе Фасбиндера – вот только вместо Дарьи Екамасовой изображали неизменно крепчающую родину Ханна Шигула и Вера Зукова. Кстати, Екамасова и похожа на Шигулу – не столько внешне, сколько сущностно.

Так вот, если прочесть Степнову «по Фасбиндеру», то получится так: нищее, но гениальное местечковое еврейство оседлало русскую цивилизацию, науку и культуру, отчасти влюбив их в себя (мотив крошки Цахеса), отчасти влюбившись само, - и, безусловно, вытащило из болота Россию (она же СССР), но так и не сумело оплодотворить ее... Вернее, в конце концов (на склоне двухсот лет, прожитых вместе) оплодотворило, - вот только плод этой любви-ненависти – а речь в романе идет именно о катулловском сплаве любви и ненависти – оказался нежизнеспособным: по-еврейски гениальное, но уже в области балета, а отнюдь не ядерного оружия, дитя хочет не в Большом театре танцевать, а на печи лежать и в печи щи томить. То есть дитя это – мутант, урод, ублюдок, хотя и красоточка – а никаких других детей в пространстве романа к его финалу не просматривается, как нет детей и у той же  Марии Браун…

Патриоту Пирогову не понравилось. Космополиту Курицыну понравилось. Ну, а мне остается надеяться лишь на то, что я сам же и заигрался с фасбиндеровской символикой и солженицынской конспирологией.    

Виктор Топоров