Собираюсь написать книгу, в которой, всерьез и ерничая, поговорю о проблемах писательского ремесла. Она будет отчасти похожа на мои "Учебник Жизни для Дураков" и "Учебник для Дур", а отчасти - на мой же учебник для разведчиков "Ночная клубника", созданный в изобретенном мною жанре завирального реализма. Речь в пособии для писателей пойдет не только о литературе, так что, возможно, мои заметки окажутся интересны и полезны не одним лишь мастерам слова, но более широкому кругу читателей.

Твое время

Есть обоснование того, почему не следует метаться - ни в жизни, ни в литературе. (Возможно, однако, это одно из тех красивых построений, которыми я сам себя морочу.) Солнце, поднимаясь на востоке, заходит на западе. Если вообразить себя секундной отметинкой на циферблате солнечных часов, рано или поздно тень столбика, показывающего время, накроет тебя, одарит своим вниманием - наступит твое время. Оно наступит само - в положенный срок. Если же нервничать и метаться, пытаться самому угадать нужный сектор - будет похоже на попытку ловить солнечный зайчик. Может, поймаешь, а может, нет. Скорее, угодишь туда, где он уже побывал, или очутишься там, куда он еще не скоро придет, и опять будешь изнывать от нетерпения, не выдержишь, дернешься в надежде ухватить момент, и опять ошибешься. Рад будешь отыскать прежнее свое место, да разве определишь его точно, встанешь либо левей, либо правей, опять начнешь мучиться и гадать, верно ли вспомнил прежнее положение... Одним словом, лучше этой беготни не затевать, делать спокойно свое дело - так, как его чувствуешь, - и ждать своего часа.

Интуитивно люди чувствуют это: у рыбаков не принято менять место, после того как забросил удочку.

А у спиннингистов принято самим искать рыбу - вот довод, который разрушает всю стройность построения.

Кто первый?

Превзошел ли Пинтер Шекспира, а Островский - Аристофана? Нет, но они запечатлели и препарировали совсем другую жизнь, которая была неведома во времена Шекспира и Аристофана. Притча о Гамлете занимает на карте литературных свершений огромную территорию, однако вся планета состоит не только из шекспировского королевства, есть в ней долины Ибсена и равнины Гамсуна, пригорки Достоевского и ручейки Андерсена.

Претензии на первенство в литературе (как и в любом другом роде деятельности) нелепы: к чему искать лучшего сапожника, пирожника или модельера, выделять его и вручать ему сертификат первенства? Нельзя сравнивать между собой ни произведения обувного искусства, ни образцы кондитерской промышленности - хотя бы потому, что одним заказчикам и потребителям нравится одно, другим - другое. Ну а литературную продукцию для чего строить по ранжиру?

К выполняемой работе желательно относиться серьезно, а вот к оценкам того, что сделал (и самооценкам), нужно подходить легче, без обид и с благодарностью за то, что Судьба позволила заниматься любимым ремеслом.

Как преуспеть?

Чтобы слыть писателем, необязательно что-либо писать. Достаточно объявить себя им. Провозгласить, прокукарекать, кинуть клич: «Я - мессия!» И простодушная публика поведется, купится. Поверит. Потому что удобнее и проще верить, чем сомневаться, сличать факты и удостоверивать идентичность почерков... Кому нужны детективные заморочки? Хочешь быть писателем и героем - да ради бога! Будь хоть Львом Толстым, хоть Наполеоном. Предъявлять книгу или подвиг ни к чему. В крайнем случае, рукопись можно у кого-нибудь позаимствовать. Купить. Слямзить. А миф о собственной смелости создать из ничего или отнять у подлинного Геракла и присвоить. Коли не можешь сотворить яркое, тогда фордыбачься, блистательно, по-актерски - играй то, что не удалось осуществить. Чтоб пыль столбом и слух по всей планете!

Совет. Каждая произнесенная вами о себе фраза должна содержать максимум саморекламы! Если не будете повторять, что вы честны, бескомпромиссны, неподкупны, отважны, у отдельных маловеров может закрасться сомнение в вашей неординарности. Молчать и ждать, что окружающие признают вас героем, - грубейшая ошибка. Те, которые изолгались и являются прожженными до мозга костей циниками, непременно выльют на вас ушат помоев, чтобы измазать и поставить на одну с собой доску. Поэтому вкручивайте направо и налево: «Я - писатель, я - смельчак, а вы - кто?»

Как получить Нобелевку?

Если хотите удостоиться высоких наград и титулов, тогда:

1. Ни в коем случае не заканчивайте школу - оставайтесь недоучкой, как Иосиф Бродский.

2. Крадите подходящие произведения - как Михаил Шолохов.

3. Эмигрируйте - как Иван Бунин, Солженицын и тот же Бродский.

4. Приветствуйте приход Гитлера - как Кнут Гамсун.

5. Обожайте Муссолини - как Луиджи Пиранделло.

Вариант для подвизающихся в политики: КАК СТАТЬ И БЫТЬ ПРЕЗИДЕНТОМ ИЛИ

ПРЕМЬЕР-МИНИСТРОМ (ИЛИ ГЕНСЕКОМ)

1. Учитесь на «тройки» - как Путин.

2. Проводите ночи напролет с красотками - как Берлускони.

3. «Забивайте козла» вместо решения государственных проблем - как Брежнев.

4. Врите про наступающий коммунизм - как Хрущев.

5. Уничтожьте миллионы сограждан - как Сталин.

Червь и медведь

Необязательно преуспевать в своей профессии: чтобы стать знаменитым, вам прежде всего необходимо прорваться (всеми правдами и неправдами) в мифотворческую сердцевину, элиту общества. В ту среду, о которой все говорят, а разделы светской хроники в газетах постоянно о ней пишут.

Червь, минуя мякоть яблока, торит путь к семечкам - средоточию жизненной силы будущих ростков дерева.

Человек (и медведь), отбрасывая менее питательную рыбную тушу, стремится добраться до икры, концентрирующей в себе все самое полезное, необходимое для роста мальков.

Миф об Одиссее

Чтобы о вас заговорили, объявили светочем и превратили в легенду, необязательно быть идеальным. Можно быть негодяем из негодяев. Кто такой Одиссей? Грабитель, обманщик, безответственный руководитель! (Если бы его не воспел Гомер, а люди не подняли миф на щит, таким бы и остался.

Попутный вопрос. Кто знал бы о сильных мира сего, если бы их не воспевали художники?

О каком таком одиссеевом благородстве может идти речь? Ладно бы взял Трою и тем отмстил за похищенную Елену, указал похитителям их место. Нет, грабил мирных граждан в безумных объемах, набил трюмы корабля добычей, которая в три раза превышала долю других воинов.

Соратники убеждали его: не суйся в пещеру к циклопу Полифему, но нет, полез и угробил своих спутников.

Уснул, когда спать было категорически нельзя, закемарил на посту, вот и получилось, что его дружки выпустили на волю из мехов Северные ветры и бури, сгубившие многие суденышки вместе с их командами. Зная, что шестиголовое чудовище пожрет гребцов (и понимая, что ему-то лично ничего не грозит, ведь он - ставленник богов), повел корабль к Сцилле и Харибде...

Несомненная преступная суть мнимого героя очевидна. Но боги, олимпийские громовержцы, души не чают в своем избраннике и закрывают глаза на его художества.

Справедливости ради следует сказать: спутники Одиссея - сплошь тупицы, идиоты и жадюги (именно таким хорошо внедрять в мозги всякого рода небылицы-мифы), и жалеть таких нечего. Верховодить ими - сплошная мука. Обещали не зариться на священных быков Гелиоса - и сожрали их. Побороть зависть к вождю и подавно не способны. Поделом им, что Одиссей их не жалеет.

Механизм зависти

Всегда ли оставшийся на обочине неудачник терзается из-за того, что не он горделиво гарцует на гребне успеха? Каждый ли лузер просыпается ночью и лихорадочно (или обстоятельно) оправдывается перед собой: «Я не завидую!»? Выдвигает доводы: «Чему завидовать? Редкостной успешливости - то бишь пронырливости? Близости к власти? Подмоченной репутации? Известности?» И отвечает себе же: «Не нужна мне такая известность!» Некоторым вообще не нужно ничего чужого. Со своим, навьюченным на себя, справиться бы... Да и вообще: в жизни каждый занимает ровно то место, которое заслуживает. Это любому дураку понятно. Не бывает несправедливо обиженных и обойденных или не по заслугам возвеличенных и щедро награжденных.

Есть разные виды смелости и разные градации и категории успеха: громкие, тихие, бытовые, поведенческие, художнические. Есть два вида настроенности на успех: в тиши кабинета и среди толпы. Первый подразумевает независимость от кого бы то ни было и ведет к затворничеству, а возможно, и к мании величия, чрезмерной переоценке собственных возможностей и, таким образом, к гордыне, недоучету мнений тех, кто может указать на ошибки... (Но так ли это важно, если ты уверен в том, что делаешь, и понимаешь, каким путем и куда следуешь?) Второй путь заставляет подлаживаться, угождать, толкает на соглашательства и отвращает от собственного маршрута. Пытаться учесть интересы многих - опасная покладистость.

Коли, отдавая себе отчет в том, что делаешь, замахиваешься на попытку создания книги или пьесы, которая не будет понята многими, а принята лишь единицами, - эту отрешенную от насущности дерзость следует ценить выше, чем прилюдное обличение и отхлестывание по щекам сильных мира сего... Пусть постигнет разочарование. Но успех внешний, на публику, уступает, проигрывает успеху внутреннему, главному, нацеленному на полную самоотдачу, самораскрытие. Этот успех и есть мерило действительной удачи.

Механизм зависти может показаться - при попытке увидеть себя в роли судьи - механизмом справедливости: не согласного с постановлениями Судьбы гнетет и бесит неправильность, асимметрия ее выбора: почему успех выпал кому-то, а не ему? Разве тот, кому достались лавры, достоин их? А мне почему не позволили вытянуть счастливый билет?

Для писателя вопросы эти сужаются до простейшей сентенции: чего желать, если пишется? Это ведь и есть счастье. Главный улов. Если не пишется, начинаешь искать что-то постороннее. Повышать уровень адреналина в крови, вожделеть популярности - эрзаца самопризнания. А когда пишется - пишешь без оглядки, и ни о чем больше думать времени нет.

Совет. Завидовать стоит Льву Толстому и Константину Симонову: у них были преогромных размеров письменные столы, на которых удобно располагались страницы многих рукописей. Вот бы и всем остальным писателям такие!

Зависть к превзошедшему сопернику прекращается в тот момент, когда понимаешь, что соприкоснулся с талантом. Если человек, превзошедший тебя, или ты сам - бездарны, мелкая зависть не кончится никогда. Всякая зависть истаивает, когда человек осознает свой масштаб (или немасштабность), свою истинную значимость, тогда ему никто не соперник и не конкурент.