Дмитрий Владимирович Бавильский – критик, поэт, прозаик. Родился в 1969 году в Челябинске. Дебютировал как поэт с двумя поэтическими сборниками – "Невозможность путешествий" (1990) и "Ангина" (1993). Автор книг "Семейство пасленовых" (2002), "Едоки картофеля" (2003), переведенной на европейские языки, "Скотомизация: Диалоги с Олегом Куликом" (2004), "Нодельма" (2004), "Ангелы на первом месте" (2005). Заведующий отделом культуры сетевой газеты "Частный корреспондент". Лауреат премии "Нового мира" (2006).

Дмитрий Бавильский совмещает в себе много ипостасей – прозаика и редактора, критика и культуролога, вдумчивого интервьюера и блогера. Выход его новой книги «Сад камней» (М.: НЛО, 2011) – сборника статей о классической музыке, современном театре и пластическом искусстве, выходивших в «Новом мире» и получивших в 2009 году премию журнала за лучшую публикацию года, – стал поводом для разговора с Александром ЧАНЦЕВЫМ.

– Дмитрий, вы достаточно долгое время не писали литературную критику, но недавно вернулись с рубрикой «Достучаться до небес» в «Частном корреспонденте». С чем были связаны эти «отпуск» и возвращение – в литературе появилось что-то, что привлекает внимание? Какие, может быть, даже не имена, но тенденции в нашей литературе интересны вам, вызывают желание пристально следить за ними?

– В литературе ничего не изменилось, литература продолжает атомизироваться и распыляться. Вы правы – я уже давным-давно не занимаюсь литературной критикой, ни с кем не спорю, не воюю, никого не продвигаю, не задвигаю, я лишь делюсь с тем, кому это интересно, результатами своего чтения.

Если вы обратили внимание, то я уже давно не пишу разгромных статей. Знаете почему? Потому что я читаю только то, что мне интересно!

В каком-то смысле мой цикл «Достучаться до небес» – дневник читателя, который знает, что хочет получить от современной литературы, а главное – знает, где эту литературу искать.

Сегодняшние книжные магазины (не говоря уже об Интернете) способны свести с ума любого. Тем более что со всех сторон, как в сказке про Алису, сыплются рекомендации: «Съешь меня!», а выбор, многократно превышающий спрос, мним, и нет, не построено, не выработано механизма отбора хороших книг.

Рецензионные разделы занимаются маркетингом, премии решают собственные вопросы. С какого-то момента я перестал позволять себе навязывать то, что мне неинтересно.

Когда мы едим, то тщательно выбираем продукты, изучаем этикетки, но почему-то эта избирательность покидает нас в книжных супермаркетах, где подавляющее количество товаров – одноразовые тексты быстрого употребления.

Но из-за этого читать ты не перестаешь, потребность время от времени знакомиться с актуальными текстами не исчезает, вот и хочется помочь, но не с рекомендациями, а с разборами текстов, с информацией о тексте, чтобы человек сам решил, нужно ему это или нет.

– Идеальная книга в вашем представлении – о чем и как она должна быть сейчас написана?

– Если бы я знал, то попытался бы написать ее сам, а не стопорился бы на постоянной развилке, не умея определить, что важнее, стиль или сюжет.

Размышлизмы тормозят фабульные навороты, однако голая нарративность скучна. С одной стороны, хочется читать нечто богатое железом мысли, но при этом не скучать, увлекаясь сюжетом. Вот как у Бальзака.

И, конечно же, такая идеальная книга должна давать ответы на какие-то очень важные вопросы современности, хотя и не слишком злоупотреблять общественным пафосом.

– Ваша новая книга «Сад камней» посвящена классической музыке, современному театру и искусству, а в ваших интервью вы общаетесь с композиторами и театральными режиссерами гораздо чаще, чем с писателями. Подобный выбор тем обусловлен только вашими личными эстетическими интересами или же вам, возможно, видится, что именно эти сферы сейчас наиболее витальны?

– Конечно, мои интересы находятся там, где мне интересно. Времени не так много, поэтому приходится выбирать, и я стараюсь не ошибаться со своим выбором.

Плотных, насыщенных книг сейчас много меньше, чем выставок или концертов. А, может быть, я просто объелся литературы и недобрал симфонических концертов.

Однако вы отчасти правы – на мой взгляд, передовые рубежи развития художественной мысли сейчас проходят не через литературу (и тем более не через кино), но через новую академическую музыку и некоммерческие пластические искусства.

Сейчас же все тотально коммерциализируется (возможно, литературе больше всего как раз и мешает стремление любыми средствами вписаться в рынок), поэтому искусством в моем понимании становится прежде всего то, что труднее конвертируется в денежные знаки.

– Вы одобряете присуждение «Инновации» арт-группе «Война» за известный, думаю, уже всем хулиганский хеппенинг? Столь сильная социальная компонента как в самом хеппенинге, так и в реакции на него – это недобрая весть о нашем актуальном искусстве и социуме или же, наоборот, свидетельство оживления в них?

– Работа «Войны», заслужившая премию, убедительна пластически и идеологически. Она остроумно придумана и хорошо исполнена. Это точное и четкое высказывание, поэтому я рад, что ее оценили по праву, хотя, если честно, не все, что делает эта арт-группа, мне нравится.

Кроме того, в этом присуждении есть еще важный протестный момент, который тоже следует только приветствовать. Чем больше будет таких независимых жестов (я и о самой акции, и о результатах премии), тем общество наше будет больше походить на здоровое.

– Отслеживая, кажется, все наиболее значимые премьеры и публикации, вы очевидным образом дистанцируетесь от так называемой литературной тусовки и от прямого социального высказывания, предпочитая им глубокое погружение в область эстетического. Это трудная позиция аутсайдера по нынешним «корпоративным» временам, не так ли?

– Для меня нет существеннее расхождений с существующими порядками, чем расхождения эстетические. Известная фраза Андрея Синявского, таким образом, обретает значение едва ли не этического закона.

Искусство дает тебе возможность автономного плавания, так как ты его переживаешь не так, как другие. Искусство, через переживания которого ты становишься самим собой, научает инакомыслию, независимости, естественности диссидентства.

Вы правы, я не люблю прямых высказываний – потенциал их весьма ограничен, причем ограничен во всех смыслах. В прямом высказывании почти никогда нет интеллектуальной поживы, раздолья для интерпретации – всего того, что нам доктор прописал.

От литературной жизни я отстраняюсь, поскольку она мне не очень интересна. Я люблю писать, но это не значит, что на этой почве у меня есть много общего с людьми, озабоченными поисками благ. Тем более что литература, в смысле бонусов, не слишком эффективна, а времени и сил пожирает много.

Не то чтобы я был сильно озабочен рентабельностью своих жестов (иначе пришлось бы писать не эссе о поисковой музыке, но штамповать детективы), но, когда взвешиваешь на весах доходы и расходы, то отстраняешься от литературной жизни еще дальше.

И еще. Находясь «в струе», невозможно (или же очень сложно) создать что-то сугубо свое. Мы же не буквы продаем, но мысли. Влияния внутри тусовок распространяются подобно гриппу или ОРЗ, обрекая на жевание жеваного.

Кажется, изобрести свой собственный велосипед можно только в одиночестве. Такова уж, извините, специфика литературного труда – необходимость жить своим, а не заемным умом.

– В последнее время у многих, думаю, возникает ощущение, что литература и журналистика в значительной степени смыкаются, перетекают друг в друга, как жидкость в сообщающихся сосудах, с другим проявлением социального – блогами. Должны ли мы бить тревогу, что блоги все больше теснят традиционные СМИ, действуют на их территории (slon.ru) или же только приветствовать это явление?

– Еще Гамлет говорил, что вещи не плохи и не хороши сами по себе, но плохо или хорошо только то, что мы о них думаем. С одной стороны, «журналистика мнений» – это правильно и хорошо – пользуясь френд-лентой своего блога, я меньше хожу на официальные новостные источники, мне нравится, что большие новости большого мира заменяются событиями из жизни «простых» людей. Частные новости – это, в ситуации беспримерного медийного давления, правильно и как-то хорошо.

Но, с другой стороны, безответственное говорение быстро надоедает, хочется более-менее проверенных фактов, а интерпретация не заставит себя ждать. Тем более что высказывать собственное мнение хорошо бы тем, кто эти мнения имеет.

В журналистике сейчас складывается парадоксальная ситуация обилия колумнистов при минимальном количестве интересных людей. Особенно раздражают многочисленные «универсальные гении», способные рассуждать о чем угодно.

Хорошо это или плохо? Мне кажется, момент выбора (или отказа от него) оказывается неизменной чертой человека в любые времена. Дело не в предложении, которое может быть каким угодно, дело в твоем собственном выборе и отборе, когда ты несешь ответственность перед самим собой и хотя бы потому не даешь накормить себя информационной падалью.

– Еще на самой заре того, что на Западе называется блук-литературой (blog+book), вы опубликовали первый роман о Живом Журнале («Ангелы на первом месте», 2005), недавно сделали серию интервью в «Частном корреспонденте» с известными русскими блогерами. Нет ли сейчас желания написать о Facebook? В каком вообще направлении будет/должна развиваться рефлексия над блогосферой?

– ЖЖ возник на пике свободной интеллектуальной энергии 90-х, была своеобразным ее завершением, этаким куполом, тогда как ФБ – обычная корпоративная история, монетизация которой важнее информационного или интеллектуального наполнения. ЖЖ – локальный случай, тогда как ФБ – метафора глобализации, бездумно подминающей под себя буранные полустанки.

Мне ФБ не интересен, он слишком похож на счетчик использования воды. Хотя и в нем есть положительные моменты (отсутствие соревновательности).

– Я знаю, что Чоран – один из самых любимых вами писателей. Тотальный меланхолик, законченный скептик, пишущий о нашествии варваров на мир высокой культуры. Его чтение дает утешение или/и силы?

– Как становятся любимыми авторами? Кто? Вероятно, те, с кем у тебя возникает максимальное количество совпадений и пересечений. Когда ты встречаешь в книгах других писателей собственные мысли. Чоран в этом смысле чемпион соучастия.

Будь я наглее или экзальтированнее, я бы решил себя российской его реинкарнацией, настолько мне близко (под кожей) то, что он чувствует или пишет.

Я даже не знаю, кого еще можно поставить с ним рядом – разве что Осипа Мандельштама и Лидию Гинзбург.
Александр Чанцев

Фото: livelib.ru