Обязан признаться, как на духу: с 1989-го по 2003 год я старательно избегал встреч с Михаилом Горбачевым. Просто трусил — ведь, как ни крути, а еще за четыре года до ГКЧП я опубликовал в США роман «Завтра в России», где с точностью почти до одного дня предсказал этот путч, арест Горбачевых на даче и другие свершившиеся потом исторические подробности августа 1991 года. А когда в «Журналисте» напечатали первые главы романа «Кремлевская жена», мне позвонили из редакции журнала и сказали, что разгневанная Раиса Максимовна приказала журнал закрыть. Ну как после этого встречаться с Горбачевым? Даже когда в Останкино мы как-то участвовали с М.С. в одной телепередаче, я умудрился разминуться с ним буквально на несколько секунд.

Но в 2003-м Наталья Рюрикова, директор галереи «Дом Нащокина», пригласила меня на открытие какой-то выставки, и там я буквально лицом к лицу столкнулся не только с Михаилом Сергеевичем, но и с Генри Киссинджером, который прилетел тогда к Горбачеву в гости. Достав из сумки только что вышедший «Роман о любви и терроре», я, как перед прыжком в воду, набрал в легкие воздух и шагнул к Горбачеву: «Михаил Сергеевич, хочу подарить вам свой новый роман...»

И вдруг...

Приобняв меня за плечо, М.С. отвел меня от Киссинджера и с партийной прямотой сказал сразу на «ты»:

— Книжку-то я возьму. Но лучше, чем обо мне, ты все равно ничего не написал...

Роман «Завтра в России» родился из предчувствия тектонического взрыва советской империи, когда Горбачев произнес, как заклинание, волшебные слова: «перестройка», «ускорение» и «новое мышление». Живя в то время в Торонто, я вдруг нутром почувствовал, чем это может кончиться, выписал с радиостанции «Свобода» дайджест советской прессы и стал раскладывать пасьянс из тех социальных и политических сил, которые были за и против перестройки в СССР. Но никакая перестройка у меня в романе не шла без реабилитации Бухарина и Троцкого. И где-то в десятой, кажется, главе я на эту реабилитацию решился, сам изумляясь фантастичности этого шага и отнеся эту реабилитацию куда-то на третий или даже четвертый год перестройки. Но каково же было мое изумление, когда я получил газеты с сообщением, что Горбачев уже сейчас, в 1987-м, реабилитирует и Бухарина, и Троцкого!

Действительность двигалась согласно сюжетному ходу моего романа, но опережала его во времени, и мне пришлось ускорить действие романа — в точном соответствии с лозунгом Горбачева об ускорении.

Впрочем, одних — как бы это сказать? — социально-политических выкладок и расчетов мало для романа, нужно было понять характер самого Михаила Сергеевича, понять, что же им движет. Но сделать это, живя в Торонто, было невозможно — гигантские речи Горбачева, с которыми он выступал на заре перестройки и которые публиковались в «Правде», были, как и его книга о «новом мышлении», полны и даже переполнены шелухой партийной риторики, как речи Хрущева, Брежнева и Фиделя Кастро. Не знаю, возможно, таким образом М.С. пудрил мозги и вешал марксистско-ленинскую лапшу на уши своим коллегам по Политбюро, скрывая от них свой план реформировать совковую систему, но, так или иначе, найти живое слово в этих газетных публикациях было просто невозможно — сколько я их ни изучал. И тогда я выписал со «Свободы» стенограммы речей М.С., которые радиостанция «Свобода» записывала чуть ли не из космоса, во всяком случае — прямо с микрофонов, перед которыми Горбачев выступал в Красноярске, Иркутске и в других городах во время своих вояжей по стране. Это были речи без правки тассовских редакторов, в них были зафиксированы и простые оговорки, и даже кашель Горбачева. И вот по этим стенограммам я смог из гигантского количества банальной коммунистической риторики вылущить то, что искал, — вкрапления живой речи, приоткрывающие подлинный характер Михаила Сергеевича. Там это было очень наглядно: десять минут коммунистического пустомельства и вдруг — минута живой, от себя, речи. Или — в ответ на какой-то вопрос простых слушателей — М.С. говорит без начетничества, здраво и живо.

Так, с помощью самодельного лингвистического анализа, я смог наконец представить себе своего главного героя...

В 1987-м роман был закончен, но все четырнадцать моих западных издателей дружно от него отказались. Еще бы! Запад упивался горбоманией, огромные портреты М.С. висели по всей Европе, США и Японии, а гигантские неоновые «GORBI» днем и ночью сияли над Таймс-сквером в Нью-Йорке, Елисейскими Полями в Париже и вообще во всех западных столицах. А я в своем романе предрекал ГКЧП, коммунистический путч и арест Горбачева. Один из издателей так и сказал: «Даже если это правда, нам такая правда не нужна!»

Только в 1988 году роман был опубликован в Нью-Йорке в газете «Новое русское слово», а в мае 1991-го, то есть за три месяца до путча, — в Махачкале. В нем ГКЧП начинается 20 августа, а в жизни он начался 19-го. Но и эта неточность имеет объяснение: в 1987-м я просто поленился вычислить, что будет 20 августа 1991 года — суббота или воскресенье, и провел 20 августа мощную демократическую демонстрацию, а затем... Цитирую по книге:

«20 августа... Партия продемонстрировала народу, что ее связь с армией, КГБ и милицией осталась неразрывной. Объединенные силы КГБ, армии и милиции разогнали прогорячевских демонстрантов с помощью танков, водометов и слезоточивых газов и в ночь на 21 августа произвели массовые аресты...

Местонахождение и физическое состояние самого Михаила Горячева неизвестны. Сегодня в «Правде» опубликовано «Правительственное сообщение», обвиняющее Запад в инспирировании беспорядков. Заявление подписано не Горячевым, а анонимным Политбюро. Многие эксперты считают, что эра горячевского правления закончилась и за кремлевской стеной идет ожесточенная борьба за власть.

По всеобщему мнению, в ближайшее время будут официально за" крыты все частные и кооперативные предприятия... и партия восстановит свой полный контроль над обществом...»

Я думаю, Виктор Коротич до сих пор жалеет, что, продержав у себя в столе рукопись этого романа весь 1990 год, он так и не рискнул опубликовать его тогда в «Огоньке». А позже оказалось, что в романе были указаны не только все составные силы, на которые опирались руководители ГКЧП, но и то, что Горбачев будет изолирован и упрятан на даче. Правда, в романе эта дача была в Сибири, а не в Форосе. Зато когда Янаев дрожащим голосом читал по телевидению свое обращение к стране, у меня мурашки побежали по коже — мне показалось, что он просто читает из моей книги...

Что еще вспомнить? Почти анекдотическую ситуацию с романом «Кремлевская жена». Я не претендую на лавры Ларисы Васильевой, автора книги «Кремлевские жены», я просто восстанавливаю хронологию публикации романов о «женах». Обязан сразу сказать, что первенство принадлежит американскому роману «Голливудские жены», который вышел в году эдак 1984-м. Потом, наверное, в 1985-м, был роман «Вашингтонские жены», тоже американский. И вот тогда мне пришла в голову идея книги «Кремлевские жены» — чисто по аналогии. Но я в то время жил в Бостоне, никаких архивных документов по Крупской, Аллилуевой и другим кремлевским женам добыть, конечно, не мог и, поносившись с этой идеей, переплавил ее из замысла документального романа в роман художественный. И тут мне снова помогли газеты. В Америке в это время был довольно шумный скандал по поводу того, что Нэнси Рейган, оказывается, составляет рабочее расписание своего мужа-президента строго в соответствии с указаниями его личного астролога. Я вспомнил, что на Новый год все западные газеты публикуют предсказания астрологов относительно будущего каждого известного лица — Горбачеву, помню, сразу несколько астрологов предрекали роман со шведской стюардессой.

Так, из мелкого эпигонства, я имею в виду название книги «Голливудские жены», а также из скандала о влиянии астролога на работу президента США и новогодних газетных пророчеств родился замысел романа «Кремлевская жена». С ним тоже случилось нечто мистическое. Фабула этого романа в том, что Лариса Максимовна Горячева получает предупреждение американской ясновидящей о предстоящем покушении на президента Горячева. И пытается это покушение предотвратить.

Так вот, сразу после выхода этой книги в России меня разыскал мой вгиковский приятель Леонид Головня, режиссер фильмов «По тонкому льду», «Матерь человеческая» и др. Леня решил экранизировать «Кремлевскую жену» и пригласил меня в Москву. Я прилетел, и в тот же день он повез меня в отель «Рэдиссон-Славянская» знакомить с консультантами нашего фильма, сказав по дороге со значением: «Это ребята из „Девятки“».

Будучи по происхождению «совком», я понял, что речь идет о Девятом управлении КГБ, которое в то время занималось охраной первых лиц государства.

Консультанты оказались молодыми плечистыми мужиками, но и к этому я был готов, меня изумило другое, меня изумил их вопрос. Они сказали:

— Эдуард, как вы узнали об этой истории? Ведь о ней знают всего несколько человек, и все мы дали подписку о неразглашении.

Я удивился:

— О какой истории? О чем вы говорите?

— Ну как же! — сказали они. — Три года назад мы работали в «Девятке», в команде, которая готовила визиты Горбачева за рубеж. Знаете, когда президент страны летит за границу, то дней за десять до него туда вылетает целая команда, которая этот визит готовит. Мы проверяем все, вплоть до канализационных люков на аэродроме, куда должен сесть самолет нашего президента. И в тот раз по его маршруту часть нашей команды полетела в Стокгольм, а часть — в Осло. Там мы все подготовили, проверили, до минуты отработали расписание Горбачева — когда он встречается с правительством, когда с прессой, когда с бизнесменами и общественностью. И вдруг — буквально накануне прилета Горбачева — ночью нас вызывает наш генерал и говорит: «Все завтрашнее расписание Горбачева отменяется, кроме его встречи с правительством». Как? Почему? Он говорит: «Наше руководство в Комитете получило шифровку из Вашингтона, из ЦРУ, о том, что, согласно предсказанию их астролога, завтра на Горбачева будет совершено покушение». И мы, конечно, отменили все встречи Горбачева, мы ходили с ним рядом просто живым щитом, а потом все дали подписку о неразглашении этого инцидента. А вы? Как вы узнали об этом случае?

Убеждать их в том, что я выдумал весь сюжет романа, было просто бесполезно, они решили, что у меня есть рука в КГБ...

Конечно, при желании за всеми этими совпадениями вымысла и реальной жизни можно углядеть некую мистику. Но я никакой мистики тут не вижу, я думаю, что все очень просто: и жизнь, и писатель кроят свою продукцию из одного и того же исторического и социального материала, только у жизни этого материала больше, и потому в жизни многое более драматично. Но с другой стороны, менее занимательно.

А чтобы это не выглядело кокетством, расскажу о своей работе над «Красным газом».

Это был мой четвертый роман, и я трусил ужасно. Потому что когда пишешь первый или второй роман и тебя еще никто не знает, то писать легко — никакой ответственности, пиши как хочешь. Но после международного успеха первых трех романов наступает мандраж уронить марку. К тому же в трех первых романах я выложил почти весь запас своих знаний по кремленологии и прочим атрибутам советской жизни и, самое главное, выпустил пар своей ненависти к коммунистическому режиму. Правда, в моем журналистском багаже оставался материал, который я еще не трогал, — Заполярье, сибирская нефть. А я считал себя докой в этой области — как корреспондент «Комсомольской правды» и «Литгазеты» я в юности раз двадцать бывал в Заполярье, написал серию очерков и статей об открытии сибирской нефти, вытащил из забвения и изгойства истинного первооткрывателя тюменской нефти Фармана Курбановича Салманова, торчал на вахтах с бурильщиками в сорокаградусный мороз, кормил комаров с геологами, пил спирт с полярными летчиками и оленью кровь с ненцами...

Короче, я знал, что по части фактуры этот роман у меня в кармане.

Но завязки, фабулы, интриги и персонажей не было.

И я отправился в библиотеку — сначала в Нью-Йоркскую публичную, а затем в библиотеку Колумбийского университета. Должен попутно заметить, что эта библиотека меня потрясла. Девять этажей двух гигантских книгохранилищ совершенно открыты для студентов — вы можете там просто поселиться, брать с полок книги, работать с ними прямо там же, в хранилище, ставить обратно на полку и брать новую книгу. А можете на тележке вывезти в читальный зал хоть сотню книг и читать их с утра до ночи или ксерокопировать...

И вот ровно три месяца я ежедневно отсиживал в этой библиотеке по десять — двенадцать часов. Я прочел не просто все, а  абсолютно все, что было опубликовано за последние двести лет по-русски и по-английски о жизни эскимосов. Все книги, отчеты географических экспедиций Мильтона, Миллера и Георги, журнальные и газетные публикации. Я не пропускал ничего, буквально утюжа полки с литературой по эскимосам — как советским, так и американским. И все этнографические и прочие подробности жизни и быта эскимосов старательно переписывал в свои блокноты. Можно сказать, что я просто заливал свои баки этим материалом, ожидая, когда — то ли от переполнения, то ли от какой-нибудь искры — весь этот материал вспыхнет во мне единым замыслом.

И что вы думаете? В конце третьего месяца, когда жена решила, что я завел роман с какой-то студенткой Колумбийского университета (а там и правда было в кого влюбиться!..), так вот, в конце третьего месяца моего заточения в библиотеке Колумбийского университета я наткнулся на тонкую ветхую книжонку «Ненецкие сказки и былины» издания 1933 года. И в этой книжке прочел былину о семи ненецких братьях-богатырях и их семи сестрах. Однажды, вернувшись с охоты, братья обнаружили, что враги разрушили их чумы, угнали их оленей, а над сестрами надругались. Братья вскочили на ездовых оленей, догнали врагов и... Цитирую: «Сколько врагов было, всех перебили. У живых уши и хотэ отрезали и заставили их эти хотэ съесть. Так наши отцы за свою кровь и позор мстили, так сыновья и делают!»

Когда я прочел эти строки, я пришел домой и сказал:

— Всё, у меня есть фабула романа, завтра я сажусь его писать. И действительно, эти три строки о жестокой и оригинальной ненецкой мести стали пружиной всего романа, они как бы «навернули» на себя весь остальной экзотический материал. Книга вышла сразу на четырнадцати языках в США, в Европе и в Японии, и некоторые американские критики в своих восторгах по поводу этой экзотики заходили так далеко, что приписывали книге «смак прозы Хемингуэя»...

24 января 2011 года в Манеже на открытии выставки «М.С. Горбачев. Перестройка» кто-то из журналистов спросил меня:

— А вы почему пришли сюда? Вы как относитесь к Горбачеву?

— С почтением и благодарностью, — сказал я. — Во-первых, он вывел советские войска из Европы и Афганистана и тем самым избавил мир от Третьей мировой войны. Но не это главное. Самое главное: отменив цензуру, он сделал возможным публикацию моих книг в России — даже той, которая не понравилась его жене! Поэтому — хай живэ, тода раба и God bless him!