Книга «Корни и корона. Очерки об Австро-Венгрии: судьба империи», только что вышедшая в издательстве «КоЛибри», – из тех, что хороший учитель назовет в списке внеклассного чтения по истории. Авторы, ни в коем случае не опускаясь до уровня исторических анекдотов, приближают эпоху Австро-Венгерской дуалистической монархии (1867–1918) на расстояние достаточно близкое, чтобы она перестала быть густым туманом, где ориентироваться можно только по датам заключенных военных союзов, императорским фамилиям и главным вехам технического прогресса (сначала колесо, потом ткацкий станок, а тут уже и телефон с электромотором).

Написали книгу историк Ярослав Шимов и журналист Андрей Шарый. При этом первый с успехом работает и радиожурналистом, а второй – автор нескольких культурологических исследований. Так что сразу появляется соблазн определить жанр работы, разобрав, что в ней взято от исторического исследования, а что – от журналистского очерка. В предисловии, озаглавленном «Неизвестная империя», авторы охотно рассуждают о жанре, говоря, что это не исторический роман и не учебник («это биография страны, а не некролог»), и не скрывают своих симпатий к главному герою – космополитичной Дунайской империи, вобравшей в себя столько национальностей и территорий, что теперь придется пересечь не одну границу и открыть не один разговорник, чтобы попытаться оценить ее былое могущество. Судя хотя бы по архитектурному облику городов и особенностям национальных кухонь. Ведь в Черновцах и Братиславе, Львове и Брно, как со знанием дела утверждают Шарый и Шимов, вам приготовят блинчики по одному и тому же рецепту.

То, что это не некролог, понимаешь сразу. На исторический феномен исследователи смотрят из современности, не скрывая ни своей оценки, ни точки, в которой находятся, ни возникающих параллелей. На протяжении повествования то и дело встречаешь что-нибудь вроде «говоря современным языком» или «как мы бы сейчас сказали» и тому подобные сравнительные связки, позволяющие оценить бургомистра Вены Карла Люгера как «крепкого хозяйственника» или понять, каким образом «технический премьер» может принять судьбоносное решение, как это получилось в 1913 году у Карла Штюргка. Последний попросил императора распустить рейхсрат, который в следующий раз собрался лишь спустя три года, в 1917-м, когда шансы разрешить политический кризис в стране были окончательно упущены. Очевидно, что главная параллель с современностью – это сравнение Австро-Венгрии с Евросоюзом: неслучайно в нынешней Европе все больше вспоминают опыт Габсбургов и «умеренное процветание, относительное спокойствие и скромное благополучие» страны, объединившей несколько национальностей, религий, языков и культурных общностей.

В книге семь глав, и каждая из них состоит из двух частей: за рассказом о том или ином аспекте жизни империи следует очерк об одном из австро-венгерских городов. 1. Короны империи / Вена. Трон земли. 2. Карта империи / Будапешт. Венгерский полдень. 3. Будни и праздники империи / Прага. Барышня-крестьянка. 4. Штыки империи / Триест. Австрийская Ривьера. 5. Друзья и враги империи / Сараево. Образцовая колония. 6. Гибель империи / Львов. Восточная окраина. 7. После империи / Мост через Лейту. Получается, что сначала видишь историческую перспективу, а потом как будто закрепляешь полученный материал на статичной картинке города, зафиксировавшего и сохранившего в архитектуре и образе жизни результат развития. Живости добавляют краткие биографии подданных империи: здесь и парадные портреты членов фамилии Габсбургов, и более скромные; а иногда и совершенно невероятные истории жизни угольщиков, поваров, мебельщиков и инженеров, оставивших нам в наследство не только венский стул и телефон вместе со словом «Алло», но и государство Израиль и крупнейшие корпорации, существующие до сих пор. Не менее ценны и примечания, объясняющие, кого следует и можно называть кайзером, почему крона Габсбургов так пышно разрослась к концу XIX века, кто автор гимна ФРГ, как воспитывался типичный австрийский эрцгерцог и т.д.

И тем не менее главный герой повествования – само государство, уникальный исторический эксперимент по объединению двух столь несхожих между собой пространств. Государство, которое с 1867 и до 1914 года занималось поисками, «говоря сегодняшним языком, успешной модели социально-политической модернизации».

Поэтому нельзя сказать, что авторы прибегают к методу Боры Чосича, с его «Ролью моей семьи в мировой революции», где эпоха проходит вровень с человеческим ростом. Очерки нельзя назвать и детальной историей повседневности, так как слишком широк размах и в анализе происходящего приходится учитывать, например, распрю между Габсбургами, случившуюся когда-то в XVII веке. Ведь авторы восстанавливают справедливость, уделяя дунайской монархии внимание, которого она была лишена, заслоненная кровавым XX веком.

Если продолжить воображать себе читателя, которому книга пришлась бы по душе, то, помимо старательного школьника или студента, непременно придет в голову праздный путешественник. Невозможно отделаться от ощущения, что перед нами идеальный путеводитель сразу по тринадцати странам, занимающим ныне территорию бывшей Австро-Венгрии. Где, как не в венском кафе, читать про венскую оперу, венский стул, венскую кухню и венский психоанализ, в названии которых проявилось отождествление страны со столицей – настолько «венской», что уже почти не австрийской? И где, как не в пражской пивной, узнавать о количестве питейных заведений в Праге в 1908 году (395 пивных и трактиров, 42 винных погреба, 26 кафе и 40 бильярдных) и о том, что пражское общество того времени удобно классифицировать как раз по кофейням, в которых оно собиралось. И так как немецкая и чешская жизни текли параллельно, у Ярослава Гашека и Франца Кафки было не так много шансов встретиться.

Немаловажно, что цитаты из Стефана Цвейга, Роберта Музиля и, конечно, Ярослава Гашека используются и как источники, равнозначные переписке императоров, и как альтернативное мнение, еще одна точка зрения. И нет ничего удивительного в том, что главу «Штыки империи» приходится начинать с ответа на вызов, брошенный солдатом Швейком. Ведь габсбургскую армию мы привыкли видеть его глазами.

Плохого космополита легко превратить в хорошего интернационалиста, а плохого шпиона – в хорошего разведчика. Применительно к недолгой истории Австро-Венгрии можно предложить еще один фокус: освободительное движение оборачивается националистическим, и наоборот. И тогда вслед за этой трансформацией «тюрьма народов» превращается в государство, пытавшееся ставить общекультурное выше этнического, а пузатые эксплуататоры-кровопийцы обнаруживают все черты просвещенных монархов. Как убедительно показывают авторы, недостаточно называть вещи своими именами, потому что у одной вещи, к сожалению, почти никогда не бывает одного имени. Собственно, этому нас может научить только история.

Андрей Шарый, Ярослав Шимов. Корни и корона. Очерки об Австро-Венгрии: судьба империи. М.: КоЛибри, 2010

Татьяна Григорьева