Завантажити

Психологические реминисценции

В окно ее московской квартиры пыталось просочиться слабое мартовское солнце. Коллонтай от старческой немочи и болей в ногах никак не могла сообразить, каким же сложится новый день зарождающейся весны. Вполне возможно и последней в ее жизни. К первому месяцу весны она всегда относилась насторожено. Именно на март у нее чаще всего выпадали самые важные и роковые события. На свет она появилась в марте восемьдесят лет тому назад. В марте семнадцатого с группой одно партийцев прибыла из Финляндии в Петроград для подъема революции. А через год в том же марте ее лишили поста наркома и вывели из состава ЦК партии.

Еще она не долюбливала эту пору года за погодную неопределенность. Ее бурная душа всегда тянулась к волнующей четкости. Если революция, то мировая. Если равенство, то во всем. Именно она первая подняла в партии бучу против спец распределителей и дополнительных пайков для членов правительства. Еще раньше - возмущалась угодническим миром с немцами, на который пошли большевики. За что ей крепко попадало от прагматика Ленина. Но почему-то именно он раньше других разобрался в вулкане сумбурных чувств, бурлящих в ее душе.

Она вечно страдала от своей мешанины женского романтизма и чисто мужского стремления к конечному результату и конкретности. Розовой революционности и готовности пойти на любую крайность во имя идеи. Не случайно Ленин в памятное возвращение из Финляндии в Петроград, когда они вдвоем почти всю ночь по душам болтали в его купе обо всем, к утру обозвал ее воплощением соблазнительного кентавра революционности и эротики…

Тогда с ним можно было еще спорить на равных. Она яро доказывала ему, что семья с ее вечной возней у плиты и самовара, с обязательностью стирки за мужем и детьми разъедает, как ржавчина, самое крепкое чувство женщины. И если марксисты против собственности на землю и фабрики, то почему, не понятно ей, они должны сохранять ее в браке, когда дело касается тела? Что истинная прелесть любви в постоянном ощущении новизны. И только импотентам не дано понимать таких истин…

- А что, признайтесь, милая ШуГа, - лукаво с картавинкой переиначивал букву «р» в ее имени Ленин, - все нынешние маГксистки ищут новизну только в постели?...

Он заигрывающе хохотал, слушая ее ответы. Она чувствовала его ласкающий взгляд на разрезе своей блузки. И ее, как всегда, по-хорошему будоражило четко улавливаемое мужское желание умного молодого вождя партии. Но вот все же он тогда устоял. Не забыл про свою Арманд. Хотя об их отношениях все его зарубежное окружение хорошо знало. На эту тему шушукались многие. И только Крупская делала вид, что ни чего особого не происходит. Коллонтай же необходимость такого притворства даже во имя самых высоких целей было тогда не понятно. Только гораздо позже, набив шишки в дипломатии, она отлично поняла, что высшая мудрость кроется в умении не выпячивать свои истинные мысли и чувства.

Впрочем, Ильич всегда воспринимал ее с шутливой снисходительностью. Даже когда они вместе с Дыбенко не подчинились ленинскому партийному большинству, поддержали матросский мятеж, и всерьез обсуждался вопрос об их наказании со всей революционной строгостью, он все свел к шутке. Заявил, что расстрел для Коллонтай и Дыбенко будет недостаточным. Их нужно приговорить к верности друг другу в течении хотя бы пяти лет… Потом эту шутку долго мусолили партийные журналисты.

Почему из бесконечного списка мужчин, которых она познала за свою жизнь, сейчас чаще всего вспоминался именно Павел, она и сама не могла объяснить себе толком. Вообще их отношения, как и то, чем они закончились, так и остались для нее загадкой. Много раз за последние дни в ее сознании прокручивались годы, которые она провела вместе с Дыбенко. И память выносила из прошлого разные мелочи. Именно он однажды в Одессе с мужицкой грубоватостью сравнил вот такую неопределенную мартовскую погоду с созревающей молодицей. Вверху уже все набухает,- смеялся Павел, - а внизу между ног еще льдом покрыто…

При всей своей матроской чурбанистости он мог запросто подниматься до глубоких обобщений, с деревенской легкостью подбирал свежие образы, чутко откликался на музыку и поэтичность слова. Это удивительное сочетание грубого мужицкого начала и детской ласковости в постели с любимой видно и пленяло ее все пять лет их семейной жизни. Срок обозначенный Ильичем они все-таки выдержали…

В старости, когда отказали ноги и пришлось передвигаться в коляске, Коллонтай очень часто вспоминались чувства, которые она испытывала, находясь рядом с Дыбенко, и незабываемые парения на его руках. Они впервые встретились во время митинга, организованного Петроградским Центробалтом для привлечения балтийских моряков на сторону большевиков. Она приехала туда в своем лучшем платье, купленном еще в Париже. С небрежно наброшенным на плечи красным шарфом. Говорила о земле, которую получат крестьяне, поддержав революцию. О свободе, которую та принесет народу не только в работе, но и в семье.

Красивая, с модной короткой стрижкой она сама была олицетворением той легкой и счастливой жизни, которая вот-вот ожидает собравшихся. И отлично чувствовала магнитное поле мужского вожделения, околдовавшее столпившиеся возле нее черные бушлаты и бескозырки.

Именно тогда молодой председатель Центробалта впервые на глазах всей балтийской матросни под восторженные взгляды заскучившихся за женщинами мужиков поднял ее и перенес с корабля в поджидавший катер. И позднее в Одессе, когда они одурманенные бродили возле моря, Дыбенко также не раз шутя, сгребал ее в охапку и без отдыха втаскивал наверх по бесчисленным ступенькам Потемкинской лестницы. В ту пору ей все в нем нравилось. Даже его хохляцкая фамилия казалась необычной, пропитанной каким-то эротическим содержанием. А с какими расширенными, как у мальчишки глазами, он слушал в постели стихи. И ее фантастические планы о полном равноправии мужчин и женщин, которого она обязательно добьется в новой России. Это он по поручению Ленина, для примера другим, с бесшабашностью и насмешкой над Таинством венчания первыми в стране скрепили свой брак не в церкви. Они оформили его в советской городской канторе. Наплевать им было на то, что Павел ей в сыновья годился. И оба не считали зазорным любить кого-то на стороне. Согласно понимали: мужчина и женщина молоды, пока они желанны друг другу. Именно от него она впервые услышала: главное не то, чтобы ты была моей. Главное, чтобы ты была. Так почему же она взбесилась тогда в Одессе от неожиданной ревности? И что же заставило Дыбенко, приставить к своей широченной груди пистолет? Хорошо, что сердце спас орден, о который срикошетила пуля.

А ведь и до этого она знала прекрасно, что ее Павел не святой. И про то, что давно завел в Одессе какую-то девчонку. И, если по-честному, когда ему приходилось мотаться по стране по своим армейским делам, она тоже вела себя по-разному. Но смотрела на такие свои и его мимолетные связи сквозь пальцы. Пока не прочла ту дурацкую записку, случайно выпавшую из кителя Павла. Взбеленил не сам факт скрываемой переписки. Совсем другое. Новая подруга написала Дыбенко, что соскучилась за ним. Что давно никто не кусал ее ушко. А Александра знала привычку своего мужа нежно покусывать ее мочку при сполохах страсти. И то, что, оказывается, точно так же он ведет себя с кем-то еще, и взбесило ее больше всего. Именно этого она не смогла простить Павлу даже тогда, когда выходила его после ранения.

Потом, когда они расстались, и она ложилась с другими мужчинами, которые признавались ей в страстной любви, в такие моменты почему-то всегда вспоминался Дыбенко с ласковым покусыванием ее уха. Это стало как наваждение. Но самое главное она осознала позднее. Оказалось, что без таких мыслей о целующем ее Павле она не могла достичь высшей женской радости даже с самыми любимыми своими мужчинами…

Что это была за таинственная чертова сила Коллонтай так и не разобралась за всю остальную жизнь.

Видно все-таки оказался прав петербургский митрополит, с которым она долго спорила, когда предложила передать Александро-Невскую лавру под дворец охраны материнства и младенчества. Он называл подготовленное решение богохульным, а она доказывала ему, что большевики не о собственной корысти болеют, а за благо всех людей борются. Тогда-то старик и изрек ей, мол, Господь учит любить каждого, да не всех. Ибо всех любить легче, чем каждого. В те годы она эти трудные истины не осилила. На своем настояла. За что ее церковники и прокляли. Возможно, поэтому так наискось и сложилась ее бабья доля. Хотя многим покажется грешным такое ее признание. Ведь она вон сколь кого достигла в своем главном деле утверждения женского равноправия. Первой в мире стала министром правительства. И послом на дипломатической работе до нее ни одной женщины не бывало. Не каждого мужика столькими орденами и наградами осыпали в разных странах как ее. А недавно даже планету в честь нее какой-то астроном назвал.

Вот и сегодня до женского международного праздника еще пять дней осталось, а ей уже подарки и поздравления со всего света приходят…

Сейчас, в утренней полудреме слабеющее от возраста сознание медленно процеживало прожитые годы, полузабытые лица родителей, сына и многих мужчин, судьбы которых опалили роковые встречи с нею. Почему же, в который раз спрашивала у себя Коллонтай, после Дыбенко ее мечущаяся душа так и не нашла покоя. Да и Павел не раз писал ей позднее, что никак не может забыть ее, что после нее в сердце у него осталась дырка. Видно эту часть нашего тела, думалось старухе, разрушают не только пули…Чего же не додали друг другу их любящие сердца, билась она над безответным вопросом…

Коллонтай умерла через трое суток. Как раз на следующий день после того, как страна отметила восьмое марта. Может быть, поэтому на проводы с нею пришло столько народу. Но после кладбища люди быстро разбрелись. И квартира несколько дней так и простояла запертой, своей долгой пустотой как бы подчеркивая конечность нашего бытия.

Только там, в черной бесконечности вселенной по своей орбите живой точкой продолжала нестись маленькая планета с загадочным именем Коллонтай. Словно душа отошедшей в мир иной необычной женщины с такой же фамилией.

читати