Завантажити

страданьями", а с конкретными условиями реальной отечественной действительности: "русская хандра".
Из рассказа о прошлом Онегина, сразу же прикрепляемого к точно определенной общественной среде, - столичному ("родился на брегах Невы") дворянско-светскому обществу, читатель узнает, как постепенно складывался характер героя: узнает о беспорядочной семейной обстановке и быте родительского дома мальчика Евгения, об его уродливом воспитании на иностранный лад, его возмужалости, суетном и бесплодном светском существовании. Читатель видит, что никаких "несчастий" с Онегиным не происходит. Наоборот, "забав и роскоши дитя", он проводит время "среди блистательных побед, // Среди вседневных наслаждений". Словом, в обстоятельствах его жизни не было решительно ничего романтически исключительного; напротив, они были сугубо типичными для людей данного общественного круга. Типические обстоятельства сложили и типический характер. Типичность характера Онегина сразу, при знакомстве с первой же главой пушкинского романа, бросилась в глаза современникам поэта. Онегиных, подчеркивал в рецензии на первую главу один из критиков, "встречаем дюжинами на всех больших улицах". "Я вижу франта, который душой и телом предан моде - вижу человека, которых тысячи встречаю наяву, ибо самая холодность и мизантропия теперь в числе туалетных приборов", - писал Пушкину А. Бестужев.
Однако романтик Бестужев не понял всей реалистической сложности "главного лица" пушкинского романа в стихах.
Онегин - не просто "франт", "молодой повеса". Сам Пушкин неоднократно отзывается о своем герое иронически. Но своеобразный лиро-иронический тон - характерная особенность всего пушкинского романа в стихах, свидетельствующая о выходе Пушкина на совершенно самостоятельный творческий путь, об его способности критически отнестись и к самой действительности, и к существовавшим до этого традиционным (в частности, и в особенности, - романтическим) способам и приемам ее литературно-художественного отражения.
Поэт ни в какой мере не скрывает существеннейших недостатков своего героя, в которых отчетливо проступают родимые пятна его общественной среды, но в то же время подчеркивает и положительные стороны характера Онегина - "души прямое благородство", показывает, что по своему интеллектуальному складу он головою выше окружающих. Недаром поэт не только заявляет, что ему нравятся "черты" Онегина, но и делает себя в роману его задушевным другом. Не просто "мода" - и "русская хандра" Онегина, подобная, но отнюдь не тождественная байроновскому "английскому сплину". Томительная, неизбывная "скука" - неудовлетворенность окружающим - свойство, присущее ряду хорошо известных Пушкину передовых его современников. Достаточно познакомиться с таким характернейшим документом эпохи, как письма к друзьям основоположника русской элегической поэзии XIX в. Батюшкова. Тот же Батюшков в очерке "Прогулка по Москве" изобразил себя в качестве некоего своего "доброго приятеля", который "везде равно зевал". Не менее характерен дневник хорошо известного Пушкину декабриста Н. И. Тургенева, который так и озаглавлен им "Моя скука" и где он прямо называет скуку "болезнью, только гораздо опаснейшею телесной".
"Охлаждение" Онегина - не напускное чувство. Это лучше всего доказывается тем, что он вовсе оставляет "свет", уединяясь в своем кабинете.
Но тут-то и сказывается "проклятое воспитание" Онегина гувернерами-иностранцами, которые учили его многому, но ничему не научили, а главное - не привили никаких навыков к труду. Светская жизнь утомила его своим бегом на место, своей занятостью без дела, а делать что-нибудь он не умел и не хотел: "Труд упорный ему был тошен". "Преданный безделью, томясь душевной пустотой" - слова, в которых указаны и причина и следствие - таким он предстает перед читателями в начале действия романа; таким - "Дожив без цели, без трудов // До двадцати шести годов, // Томясь в бездействии досуга" - остается Онегин почти на всем протяжении романа.
Бестужев был неудовлетворен тем, что Пушкин не изобразил своего Онегина в прямом столкновении "со светом, чтобы в резком злословии показать его резкие черты", то есть не дал в его лице нечто подобное герою грибоедовского "Горя от ума" - Чацкому. Он, как и Рылеев, не считал Онегина подходящим героем для большого стихотворного произведения, предметом, достойным поэтического воспевания. Пушкин, наоборот, сразу же оценив великое значение грибоедовской комедии, именно образом Чацкого не был удовлетворен, не одобряя метода изображения героя как второго "я" автора, рупора авторских высказываний, от чего сам он решительно отошел в образе Онегина. Пушкин отметил, что агитационная функция роли Чацкого оказалась в противоречии с логикой образа: умный человек ведет себя неумно (см. письмо Пушкина к А. Бестужеву от конца января 1825 г., т. 9). В последней главе романа поэт и прямо, почти полемически, противопоставляет в этом отношении грибоедовскому герою своего Онегина, который "попал как Чацкий с корабля на бал", но в

читати