Завантажити

необразованного человека к образованному, – ты, конечно, очень умный, но объясни мне, какое отношение имеют эти африканские пряники со своими песнями к нам?
Миха пару минут с удовольствием потягивал сигарету, выдерживая техническую паузу. Потом наконец соблаговолил продолжить разговор.
– Самое прямое, – пробормотал он. – Смотри сам. Там – война маленькой республики против гораздо более сильного агрессора, и здесь тоже; там – минигосударство на реке, и здесь такая же пиндюрина, на реке же; там Трансвааль, а здесь Транснистрия... – он выделил приставку «транс-». – Улавливаешь?
Ответа не последовало. Сочтя разговор законченным, Миха затушил окурок, немного повозился на матрасе, выбирая самое удобное положение, потом закрыл глаза и приготовился спать.
– Что мне делать, Миха?.. – вдруг, со слезами в голосе, произнес Митяй.

– ... Ну, не знаю... Если на тебя так скверно действует война, так лучше, наверное, собрать манатки и дунуть домой, – пожав плечами, нерешительно сказал Миха. Нерешительно, потому что был твердо уверен – никакая сила не заставила бы его так поступить.
– Да не могу я уехать, понимаешь Собакин?.. – истерично прошипел Митяй, от избытка чувств приподнявшись на руках. – Это внутри сидит!.. Они... Эти сволочи... – он всхлипнул, но сдержался. – У меня невеста была в Цибулевке, Настя... Осенью должны были пожениться...
– Ну, всех нас бабы бросали... – начал было со знанием дела Миха. – Но это еще не повод...
– Дурак, заткнись!.. Цибулевку «Градом» обстреливали... Это знаешь... как землетрясение... Поразрушало все... Один снаряд в их дом попал, другой – в хлев. Всю семью поубивало, понимаешь?.. – он вдруг жалостливо запричитал сквозь слезы: – Ну почему, почему Наська корову доить не пошла?.. Батя доил. Он только и уцелел, контуженный: корова его собой прикрыла...
Митяй упал лицом на руки и заплакал.
– Э, слышишь, браток... – забормотал сочувственно Миха, но вдруг замолк.
Он вспомнил отца и мать, которых оставил, уходя в армию, живыми и здоровыми, и больше никогда не увидел. «Только два холмика за вычурной металлической оградкой... И вся долгая-долгая жизнь преспокойно уместилась между датами рождения и смерти на табличках... Боже, надеюсь, что им там сейчас хорошо... Лучше, чем мне здесь...»
Он ненавидел эту проклятую жизнь, где счастье и горе распределяются так нелепо, где за секунду радости надо платить часами боли и унижения, он ненавидел всех ублюдков – от президента Америки и какого-нибудь мусульманского шейх-уль-ислама до последнего солдата из румынских окопов, – всех, кто лезет с грязными сапогами к тебе в душу, чтобы заставить тебя жить, как им этого хочется. «Каждый человек свободен! – беззвучно кричал он в темноте землянки. – Каждый сам выбирает, как ему лучше! Не суйтесь к нему, сволочи, не насилуйте его, живите в своем мире и не смейте влазить в чужой!..»
И тогда Миха понял, почему он здесь. Подставить голову под пулю – это так, повод, отмазка. Война – не место для легкого самоубийства. Да он и не хотел умирать. Каждый лоскуток его молодого тела не желал этого. А хотел он наказать тех, кто нагло вторгается в чужую судьбу со своим нелепым уставом, тех, кто считает себя вправе решать за других, как им жить.
– Я знаю, что ты должен делать! – сказал Миха, и Митяй затих, пораженный твердостью его голоса. – Ты должен убивать этих демонов. Ты должен давить их как мерзких вшей, без жалости. За все то, что они принесли сюда. И если до того, как последний румын угребет отсюда на свой берег, ты покинешь окоп, значит ты – поганое чмо, недостойное не только иметь семью и детей, но просто показать свою елду какой-нибудь подзаборной шалаве. Я знаю, что я говорю, потому что это – правда... Если ты сломаешься и уйдешь, значит, ты не мужик, значит, у тебя яиц нет. Понял?
И Митяй, помедлив несколько секунд, в последний раз всхлипнул и испуганно ответил:
– Понял.

До сегодняшнего дня Колька даже не подозревал о существовании Черного Человека. Это – честно. Вокруг существовало множество странных и непонятных людей, вроде старого инвалида Абраши из соседней квартиры, который сушит на солнце свой носовой платочек, курит вонючие папиросы и вечно пристает с непонятными вопросами, или дяди Васи со второго этажа, который один день нормальный человек, а другой – валяется поленом на лестнице и бормочет непонятно чего, или усатого дяди Шевелева, который вроде бы военный, в форме и сапогах, а ругается с женой как обычные люди... Да, вокруг было очень много чудных людей, но среди них Колька никогда не видел Черного Человека.
А сегодня утром, когда они с соседским Витюхой намылились на улицу, Колька впервые узнал, что в мире есть Черный Человек.
«Поберегись, сынок, – сказала мамка, на минутку отвлекаясь от плиты. – Далеко не отходи и как увидишь кого в черном, сразу дуй домой...»
жую судьбу со своим нелепым уставом, тех, кто считает себя вправе решать за других, как им жить.

–

читати